– Кончено могу. Я победила в конкурсе пианистов. Хм.

– Это потому, что я тебе позволил.

– Так говорят неудачники.

– Ты не хочешь бросать мне вызов, или я снова заставлю тебя плакать.

– Иди к чёрту.

Его ухмылка становится шире.

– Ого. Громкие слова, мисс Чопорная и Правильная.

Я прищуриваюсь, глядя на него.

– Что тебе нужно, чтобы оставить меня в покое?

Он замолкает на секунду, и, кажется, серьёзно обдумывает моё предложение. Затем он похлопывает себя по щеке.

– Поцелуй меня сюда.

– Я не буду!

– Хорошо.

Он опускает руку, прежде чем украдкой потянуть меня за волосы.

– Ой!

– Что?

– Я же говорила тебе больше так не делать.

– Ты не дала мне того, чего я хотел. Почему тогда я должен давать тебе то, что ты хочешь?

– Ты такой… такой…

– Ты не можешь подобрать слово?

– Придурок!

– Меня это вполне устраивает. Ты собираешься поцеловать меня или мне следует беспокоить тебя, пока Синтия не приедет за тобой?

– Почему ты хочешь, чтобы я поцеловала тебя в щёку?

Он пожимает плечом.

– Потому что.

– Скажи мне почему, или я не буду этого делать.

Он делает паузу, и его улыбка исчезает. Коулу не нравится, когда его загоняют в угол. Наконец, он тихо говорит.

– Ты не делала этого ни с одним другим мальчиком.

Теперь моя очередь улыбаться.

– Потому что ты хочешь быть моим первым?

Он кивает.

– А теперь сделай это, или я снова дёрну тебя за волосы.

– Скажи «пожалуйста».

– Я не говорю «пожалуйста», – издевается он. – Сделай это, или я потяну тебя за волосы.

– Тогда я просто поцелую Эйдена в щёку, и ты потеряешь это первое навсегда.

Ноздри Коула раздуваются, и я складываю свои руки на груди, чувствуя себя самодовольной.

– Ты пожалеешь об этом. – Говорит он.

– Мне всё равно.

Он делает глубокий вдох.

– Пожалуйста.

– Пожалуйста, что?

– Сильвер, - предупреждает он. Он называет меня по имени только тогда, когда злится или хочет, чтобы я что-то сделала.

– Ты должен сказать всё предложение целиком.

Он стискивает зубы, но говорит спокойным голосом.

– Пожалуйста, поцелуй меня в щёку.

И я целую.

Положив руку на скамейку, я наклоняюсь и прикасаюсь губами к его правой щеке. Контакт короткий, но по какой-то причине моё лицо горит, и я быстро отстраняюсь.

Он ухмыляется.

Коул похлопывает себя по левой щеке.

– Теперь в другую.

– Мы договаривались только об одной щеке.

– Мы договорились только о щеке, мы не уточняли, какой именно. Я хотел в левую.

– Хорошо.

Я всё равно хочу снова почувствовать его кожу.

Он слегка наклоняется, так, что его левая щека оказывается передо мной. Но в тот момент, когда мои губы вот-вот соприкоснутся с его кожей, он резко поворачивает голову и его рот прижимается к моему.

На секунду я слишком ошеломлена, чтобы отреагировать. Его губы мягкие и на ощупь полнее, чем кажутся.

И теперь они на моих.

Я отшатываюсь в шоке, прикрывая рот тыльной стороной ладони. Мои щёки горят так, что мне кажется, что они сейчас взорвутся.

– П-п-п-почему ты с-сделал –э-это?

Я указываю на него дрожащим пальцем. Как будто я больше не могу говорить.

Ещё одна ухмылка приподнимает его губы. Губы, которые я только что поцеловала.

– Потому что.

– Коул, ты… ты…

– Придурок? – Заканчивает он за меня, наклоняя голову.

– Я хочу, чтобы ты умер…

Я делаю паузу, осознавая, что я только что сказала. Эти слова никогда не следует произносить, только не поле того, что недавно случилось с мамой.

– Я не это имела в виду.

– Я пойму, если ты этого хочешь. Кроме того, ты единственная, кто в этом виноват.

– Я?

– Я говорил тебе, что ты пожалеешь об этом. Не угрожай мне снова, Бабочка. Ты никогда не победишь меня.

Я ударяю его по плечу сжатым кулаком.

– Уходи!!

– Или что? Ты перестанешь вести себя как леди? Ты уже сделала это. Леди не бью кулаками.

– Заткнись и вали.

– Ладно, ладно. Сделка есть сделка. Я ухожу.

Он, пошатываясь, поднимается на ноги, всё ещё улыбаясь своим приводящим в бешенство способом, заставляя меня желать ударить его в глотку.

– Я ненавижу тебя.

Я смотрю на него снизу-вверх. Его тень скрывает солнце, а его присутствие блокирует всё остальное.

Он взъерошивает мои волосы, отчего золотистые пряди разлетаются во все стороны, прежде чем положить ладонь мне на макушку и наклониться так, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с моим.

На его губах нет улыбки, когда он говорит с резкостью в голосе.

– Ненавидь меня сколько хочешь, но сдержи наше обещание. Всё твоё первое – моё.

14 лет

Моя мама сказала, что я могла бы быть лучше.

Я могла бы быть более утончённой, более элегантной, и просто… более

Я оттолкнула Кимберли, потому что, если бы я этого не сделала, мама каким-нибудь образом причинила бы ей боль. Мама слишком прямолинейна и не думает дважды, прежде чем казать правду, какой бы уродливой она ни была. Ей всё равно, кого она растопчет на своём пути к успеху. Она не перестанет думать о последствиях для других людей. Она просто не чувствует себя так, как все мы.

А если и чувствовала, то эта её часть умерла после развода. Или, скорее всего, три года назад. Как будто она убила часть себя в той ванне.

С тех пор я ни в коем случае не хочу её испытывать. Если она говорит, что я должна сменить друзей, то я меняю друзей. Если она говорит, что я не должна носить определённую вещь, я не ношу. Если она говорит, что я не должна слушать рок-музыку, я не слушаю. По крайней мере, не на публике. Все знают меня как пианистку, и я такой и остаюсь.

И дело не в том, что мне не нравится играть на пианино, потому что мне нравится. Однако я предпочитаю слушать другую музыку с текстами, которые заставляют задуматься.

Мама называет это музыкой дьявола.

Прежде чем я успела опомниться, моя жизнь превратилась в образ. Я веду себя определённым образом, говорю определённым образом и даже хожу определённым образом. Мне приходится мягко покачивать бёдрами, но я не могу идти слишком медленно, как шлюха, или слишком быстро, как ботаник.

Я леди. Совсем как мама.

Папочка усадил меня и сказал, что я не должна следовать её инструкциям или подвергаться её угрозам. Но папочка не видел того, что видела я. Его там не было.

Я люблю его больше всего на свете, но он – не я. Он не был разделён между двумя альфа-родителями с богоподобными личностями. Он не был вынужден видеть, как один из них упал на самое дно.

Как только я сказала ему, что хочу этого, он больше не поднимал эту тему снова. Папочка может быть опасным политиком со строгими правилами и такими же взглядами, но он уважает мои желания больше всего остального. И уже за это одно я ему благодарна.

В последнее время я не могла так часто говорить об этом. Часть того, чтобы быть леди, — это не показывать своих эмоций. Если же тебе действительно нужно их показать, то они не должны быть твоими настоящими эмоциями. Их нужно всегда прятать там, где их никто не сможет найти.

Я знаю, что в школе люди называют меня сукой, королевой сук, но я не возражаю.

Быть сукой означает, что я отлично скрываю свои эмоции и мне не нужно снова переживать этот кошмар.

Это означает, что я могу собрать все свои кусочки воедино.

Так что я так хорошо играла роль суки, что никто не мог видеть меня насквозь. Я выбирала бои только для того, чтобы выйти победителем. Я играла в игры только для того, чтобы доказать, что могу.

Даже Ким, которая когда-то была моей самой близкой подругой, верит в это превращение и теперь сама называет меня сукой. Иногда мне хочется отправить ей сообщение и сказать, что мне жаль, но в последнюю минуту я передумываю. На кон поставлено нечто гораздо большее, чем дружба, и я бы никогда не стала рисковать этим.