— Есть, почему же нет...

Разномастных луп у меня имелся неплохой запас. Десятикратная лежала в ящике с марками, и доставать ее было лень. Зато восьмикратная была под рукой. Я передала ее Мартусе.

— Ну вот, пожалуйста! Не случайно мне казалось, что это седалище где-то здесь!

— Покажи, — попросила Малгося.

Мартуся сунула ей снимок и восьмикратную лупу. Впрочем, лупу они и без того непрерывно передавали друг другу.

— Вот она. Попа с ушами. Куда ни плюнь, в нее попадешь.

— Секундочку. А это та же самая? Вроде стопроцентного сходства нет... А, вот оно что! Волосы! А почему она того... с ушами?

— Ей прямо не терпится попасть на телевидение. Только она ничего не умеет и ни на что не годна. Зато в кадр так и лезет. Ей все равно, кем быть — телеведущей, актрисой, лишь бы показать себя. Она ведь самая красивая женщина в мире! В Варшаве у нее ничего не выходит, так она в Краков перебралась. Странно. Если она была близко знакома с этим хреном, на кой ей Краков? Он что, в Варшаве за нее похлопотать не мог?

— Он был рожден, чтобы брать, а не давать, — не удержалась я, уверенная, что речь идет о Тупне.

— Здесь они вышли более четко, — заметила Малгося, разглядывая второй снимок. — Гляди-ка, обнимаются. Я бы побрезговала. Так кто такая эта звезда перекрашенная?

— Некая Ева Май. Не знаю, как ее настоящая фамилия. Такой вот псевдоним себе выбрала, хоть наверняка про Карла Мая и не слыхала. Что ей писатели! Смотри, здесь всю парочку можно вырезать.

Я опять отобрала у них фото и присмотрелась. Собственным глазам верить можно, да и со зрительной памятью у меня все в порядке. Меня ввел в заблуждение цвет волос. И еще прическа. Когда-то у нее был несколько иной имидж...

Ева Май, скажите пожалуйста. Тогда разрешите представиться, я — Папа Римский.

К телефону я кинулась, словно дикий зверь.

— Угораздило же тебя вляпаться, — укоризненно вздохнул Бежан. — Руки у тебя теперь связаны, убийца неизвестен, мотив неизвестен, статистику портишь, всем мешаешь и, кроме того, подставляешь Войчеховского. Что это с тобой?

— Да со мной-то ничего, — запротестовал Гурский. — Я бы и пальцем не пошевелил, если бы не Хмелевская. Это из-за нее я влез в дерьмо.

— Эта дама тебя до хорошего не доведет.

— Нет, ты погоди! Она рассказывает такое... Ни от кого другого не узнаешь! Жену покойного мне не видать как своих ушей - ордера не дадут, — но жена Бучинского-то где? Все подтверждает факт ее пребывания в квартире, это она вошла через террасу. И куда ее потом черти понесли? Я допросил всех ее знакомых и друзей, двоюродную сестру с мужем, врагов и соперниц, никто ничего не знает. Пропала красотка. Везде она только что была, все ее видели, все чешут языками на ее счет, особенно бабы... А где она живет — ни один не в курсе.

— А муж?

— Тоже не знает. И я ему верю. Он от бывшей жены шарахается как черт от ладана. Она ведь его навещает, зараза, проверяет, как у него дела идут, выспрашивает о заказах, доходах, состоянии счета и так далее. Деньги, одни деньги, ничего больше. Надоела хуже горькой редьки. Между ними заключен какой-то дикий договор насчет раздела имущества. Из числа подозреваемых я ее исключить не могу, допросить не могу, а она там была, я уверен, и может стать главным свидетелем.

— Как бы она не обнаружилась где-нибудь в лесочке с перерезанным горлом. Орудие преступления...

— Черт бы побрал это орудие преступления, в гробу я его видал! — рявкнул Гурский, выведенный из себя предсказанием Бежана. — Взгляни, какой красивый вид!

Бежан внимательно рассмотрел фотографии, доставленные из лаборатории. Выводы напрашивались сами собой. Отпечатки пальцев на орудии преступления обычно составляют решающую улику. Но только не в этом случае.

Орудие убийства находилось рядом с головой мертвеца и на три четверти было выпачкано кровью. Эксперты, посовещавшись с медиками, пришли к выводу, что нападение произошло со спины. В момент нападения жертва немного повернулась, и удар пришелся не в затылок, а чуть сбоку, в висок. Один из кровеносных сосудов лопнул, отсюда столько крови. Камень после сильного удара не отлетел в сторону, а упал тут же, рядом с потерпевшим, и оказался прямо в луже крови. И кровь смыла все отпечатки.

— Мало того, что убийца ухватил камень за шершавый выступ, — с горечью докладывал Гурский, — впрочем, вся эта штука негладкая, угловатая какая-то... так камень еще из руки у него выскользнул, все следы смазаны. Ребята старались в поте лица, но единственное, что удалось выделить, — миндальное масло...

— Что?

— Миндальное масло. Едва заметный след под слоем крови, они осторожненько поскоблили...

— Кулинарное? — неожиданно поинтересовался Бежан.

Гурский растерялся:

— Его кулинарными качествами я особенно не интересовался, но отравиться им, пожалуй, нельзя. Из-за него камень и выскользнул. Даже если бы не кровь, все отпечатки так и так были бы ни к черту.

— Да, с этим могут быть проблемы.

— Обязательно будут, — заверил его Гурский. — Кроме того, нет уверенности, что Бучинская и убитый пребывали там одновременно, хотя она и вошла через террасу. То есть я уверен, что одновременно, но где доказательства? Я ведь их не рожу. Сравнительного материала в наличии нет. Ее отпечатки (если это ее отпечатки) повсюду, но это ни о чем не говорит. Правда, у меня есть свидетель. Хитрит и изворачивается, однако от него явственно попахивает. Невозможно ведь, чтобы чиновника грохнули дважды: раз по политическим мотивам, второй раз — по личным. А ведь так и получается. Свидетеля зовут Кшиштоф Ярчак.

— Кто такой?

— Знакомый всех и каждого. Среди его друзей-приятелей Бучинский, Хмелевская и, по-моему, убитый тоже. Сам Ярчак — компьютерщик. На Хмелевскую он работает по полной программе. Она в состоянии только в клавиатуру тыкать, дискету сама записать не способна, по любой ерунде звонит ему. Его это забавляет, и он охотно помогает. С Бучинским Ярчак знаком чуть ли не с раннего детства, не отрицает. А вот Бучинская...

Гурский на мгновение остановился и не совсем уверенно продолжил:

— Не знаю. Глупость какая-то получается. Или он безответно влюбился в нее с первого взгляда, или спал с ней, а теперь все закончилось. То ли он ее не хотел, то ли она его... В общем, путаная история. Типа, он пытается забыть о том, что случилось, а потому не станет распространяться на эту тему. Но главное — к покойнику пристегнуть его никак не получается.

— А ты спрашивал, был ли он знаком с министром?

— Видел только по телевизору. Единственный раз в жизни столкнулся с ним лично две недели назад.

Немой вопрос во взгляде Бежана был столь очевиден, что Гурский счел нужным рассказать о некоторых вроде бы незначительных фактах.

— Ярчак ведет компьютерные курсы дважды в неделю. Как-то раз, когда он выходил с занятий, к нему подошел покойный. Хочу, дескать, подучиться работе на компьютере, но только конфиденциально, а то как-то неловко. А про вас я слышал столько хорошего...

— От кого слышал, хотелось бы знать.

— Покойный не сказал, хотя Ярчак и поинтересовался. На момент убийства у него алиби. Эти самые компьютерные курсы. До семи тридцати вечера он был на глазах у двадцати человек. Что касается разговора с министром, мне кажется, Ярчак его выдумал на скорую руку. Очень уж пыхтел и потел. То есть видеть-то он его видел, этому я верю, а вот о чем они говорили на самом деле, Ярчак не скажет.

— А мотив?

— Мотивов у меня было бы немерено, если в деле замешана женщина. Допустим, убитый ухаживал за Бучинской, а Ярчак приревновал да и убрал соперника с дороги. Загвоздка в том, что я не выяснил, были ли Бучинская и покойный вообще знакомы.

— Телохранителей расспрашивал?

— А как же. В первую очередь. Да и секретаршам всю плешь проел. О Бучинской никто ничего не знает. Покойный по этому делу был не ходок. Для него существовали только деньги.