В глазах потемнело, а потом он почувствовал на своем лице чьи-то холодные ладони.

– Какого черта! – вскрикнул он испуганно – настолько все это совпало: видение и чье-то вторжение в его мысли.

Рядом жизнерадостно заржали.

– Привет, Сашенька! – крикнула Кузя, довольно хлопая в ладоши. Еще бы! Испугать самого Кабанова!

– Сашулечка, а пойдем танцевать, – вынырнула у высокой Кузи из-под локтя Томочка. – Ты же знаешь, как мы тебя любим.

– Что это ты все один да один? – в тон ей пропела долговязая Юлька.

– Идите вы! – взмахнул руками Кабанов, отгоняя назойливых девчонок.

– Нет, нет, – потянула его за собой Кузя. – Пойдем.

– Ну, Сашулечка, – подтолкнула сзади Томочка. – Мы тебя очень просим.

И тут Кабанов увидел то, что совсем не ожидал увидеть во второй раз. И не в фантазиях, а на самом деле – изолятор, освещенное окно на втором этаже, а в нем – девчонка. Она улыбалась ему. И даже приветливо кивала головой.

Не чувствуя под собой ног, он позволил вывести себя на танцевальный пятачок. Успел пару раз дернуться, изображая радость танца. Музыка смолкла. Девчонки захихикали, странно перемигнулись и с обеих сторон быстро поцеловали его в щеки.

От их поцелуев Сашку словно током пронзило. Холодные иголочки знакомо впились в кожу, ужалили в кость, пиявками всосались в кровь. Сашка заорал, отшатнулся. Перед ним мелькнуло лукавое Иркино лицо. Она ехидно улыбалась, посылая ему воздушные поцелуи. Видение сменилось на довольное лицо Миленькой – ее распахнутые глаза, приоткрытый рот, некрасивое кругленькое личико. А потом вдруг эти лица смешались, превратившись в одно – маленькое, с острым треугольничком подбородка, с большими серыми глазами. Бровки сурово сдвинуты, губы кривит злая ухмылка.

Сашкина щека, которой коснулись губы, болезненно запульсировала, холод, как от заморозки, сковал кожу.

На дискотечной площадке поднялся шум.

– Привидение! – тяжелым басом орал Кривонос.

Визжала Томочка. Грубовато хохотала Ирка. Туда-сюда носилась перепуганная мелюзга. К площадке пробежал Кирюша, мелькнула пара встревоженных вожатых.

Из темноты на Алену выскочил Кабанов.

– Что там? – перехватила его за плечо вожатая.

– Ничего!

Сашка вырвался, но неловко, потому что руки у него были заняты. Он изо всех сил тер ладонями щеки. Яростно, с остервенением.

– Стой! – быстро догнала его Алена, с силой отвела руки от лица.

Обе щеки его полыхали так, словно к ним приложили по листику крапивы. Они были порядком расчесаны и стали распухать.

Кабанов молча освободился и побежал прочь. Алена растерянно смотрела ему вслед. Может быть, Вера Павловна права и ребятам рано идти в поход?

Утро было прекрасным.

Описания подобных утр попадают на страницы поэм и романов.

Легкая дымка висела над дорожками и травой. В воздухе как будто стоял еле слышный звон просыпающейся природы. Птицы отгомонили и теперь тоже наслаждались тишиной. Все вокруг еще было наполнено ночной влагой. Дрема свисала с каждой сосновой иголочки, пряталась в цветочных чашечках магнолий, томилась в кустах.

Первый отряд немилосердно зевал, кутался в куртки и кофты, вяло переругивался.

Выйти решили в семь, чтобы захватить утренний холодок, через пару часов позавтракать, искупаться, еще немного пройти через поля, деревни и часам к двум оказаться рядом с Новоселовым, где и разбился самолет первого космонавта.

– Смотрю, готовы, готовы, – бодрячком выскочил из-за поворота аллеи Семен Семенович. – Молодцы! Алена, у вас все хорошо?

Алена взглянула на Матвея. Тот стоял, довольно жмурясь на уже высоко поднявшееся солнце.

– А чего? – флегматично пожал он плечами. – Все хорошо.

– Продукты взяли?

Матвей шевельнул ногой, демонстрируя хорошо набитый рюкзак. Да и у каждого с собой были припасены у кого сумка, у кого рюкзачок. В походе голодать не собирались.

– Обувь? Головные уборы? – в последний раз все проверил начальник.

– Мать моя, – выплыла из утреннего туманца Вера Павловна. – Где твои орлы-то? Те четверо… Как их?

– Спят еще, – хрипловато от неожиданности и от необходимости врать, ответила Алена. – Позавтракают со вторым отрядом, а потом к вам придут.

– Можно отправляться!

Виктор Гусев не только фамилией был похож на популярного футбольного комментатора, он и внешне старался ему подражать – в походке, манерой говорить и одеваться. Обожал футбол. Из его рюкзака заметно выпирал мяч.

– Ну, с Богом! Фотоаппараты-то взяли?

Народ нестройно загалдел, что могло означать как «да», так и «нет», и потянулся к выходу из лагеря.

Сейчас они пройдут вдоль футбольного поля, мимо корпуса обслуживающего персонала, через небольшую рощицу выберутся к реке. Неширокая, но глубокая, с мутными водоворотами, по берегам густо заросшая осокой…

Семен Семенович вздохнул. Он бы сейчас с большим удовольствием сам прошелся до реки, искупался у старицы, постучался в деревенский дом, попросил бы воды, в крошечном магазинчике купил бы свежего хлеба. Жаль, что он уже немолод, жаль, что все хорошее осталось позади. Но, может быть, эти горлопаны и несмышленыши успеют больше, чем он? Увидят больше, добьются большего…

Начальник задумчиво посмотрел на окна притихших палат первого отряда. Он хотел зайти в корпус, посмотреть, как заправили кровати походники. Но передумал. Если там остались ребята и они спят, лучше их не будить.

Путешественники… Он вспомнил разношерстно одетую команду, отправившуюся к реке. Прямо «Мальбрук в поход собрался…». У Мальбрука тогда все закончилось плохо. Погнали французов из России.

Семен Семенович прошел под окнами, хрустя гравием, скрылся за углом.

– Чисто!

Первым из-за бортика беседки высунулся Кабанов.

– Двинули!

– Надо подождать. – Пося не спешил вылезать. – Он еще может назад пойти.

Моторова ничего не говорила. Она просто сидела на приступочке рядом с Королевым, боясь лишний раз вдохнуть. Лешка грыз травинку. На Аню не смотрел. Моторова головы не поворачивала, чувствуя, как от напряжения деревенеют мышцы шеи, что еще чуть-чуть – и малейшее движение разорвет ее на крошечные кусочки. Она все тянула и тянула ткань реальности, желая, чтобы это утро, сидение за беседкой, их одиночество продлились подольше.

– Вы сидите, а я пошел!

Сашка побежал под елки, уже привычным жестом ковыряя шелушащуюся щеку и покусывая верхнюю губу. Он собирался пройти мимо корпуса малышей, мимо линейки, свернуть за решетчатый задник открытой сцены, где в заборе был лаз, продраться сквозь заросли крапивы и выйти к реке. Там их будет ждать отряд. Все просто.

Он и пошел. Из оставшихся у беседки его мог интересовать Королев. Но Лешка последнее время был какой-то стукнутый, поэтому лучше было обойтись без него.

– Куда же ты?

Вопрос прозвучал неожиданно и слишком звонко для этого чудесного, еще сонного утра. Для этой природной уединенности, где людей быть не должно.

– К своим, – буркнул Сашка.

Он клонился вперед, словно мысли о том, что он собирался делать, гнали его к линейке, к крапиве, к отряду. А ноги уже встали, как будто до них первых дошло, что никуда уже бежать не надо. Кабанов смог только сунуть кулаки в карманы, пытаясь хоть как-то защититься от внезапно нагрянувшей реальности.

– А я?

Она стояла за кустами у линейки. Сашка успел подумать, что до спасительной свободы не дошел совсем чуть-чуть. Надо было быстренько нырнуть за эти рейки, сквозь кусты, через забор…

– А чего – ты? – спросил Кабанов как можно более грубо, чтобы она и не думала ближе подходить.

– Сам говорил, что я тебе нравлюсь.

– А ты говорила, что можешь Кривого завалить.

Кусты затрещали – с такой яростью девчонка рванула ветки.

– Так ведь я это и сделала!

– Чего сделала? – все так же грубо ответил Сашка. – Вон он – козлом скачет.

– Сейчас скачет, потом не будет…