– А ты один? – тихо спросила Лена, равнодушно глядя на перемещение ребят по комнате.

– Вроде да. Домой хочется.

– Ой, и мне так хотелось! Чтобы больше никого-никого! Только мама.

– Но еще две недели.

– Ага! Я когда поняла, что еще столько ждать… – Лена замерла, уставившись в глаза Поси. – А хочешь, мы с тобой вместе из окна выпрыгнем?

– Ээээ, – Валька беспомощно оглянулся.

– Или я могу таблеток добыть.

– Нууууу… Это… – вконец потерялся Пося. – Ты мне, конечно, очень нравишься. Но как-то… того… Я вообще-то жить люблю. А потом, – заговорил он уверенней, – маму расстраивать не хочется. Она у меня одна.

– Ты ее любишь сильнее, чем меня? – кокетливо уточнила Лена.

– Ты – это другое дело, – расплылся в довольной улыбке Валька.

– А у тебя сейчас никого нет? Ну… девочки.

– Откуда?

И тут Ленка кинулась ему на шею. Валька успел зажмуриться и втянуть голову в плечи. Кабанов болезненно дернулся, прикрыл щеки ладонями. Юрка в панике спрыгнул обратно в палату и резко, наотмашь отвесил Сашке хороший пинок.

Соловей подавился звонкой трелью и расстроенно замолчал.

– Вот! – крикнули в наступившей тишине. – Гляди, что твой отряд делает! Где ты в этот момент должна быть?!

На ступеньках административного корпуса стоял Кирюша с синей папкой под мышкой. Рядом Алена. Она тяжелым взглядом смотрела на дерущихся в палате мальчишек. Они стояли, вцепившись друг другу в грудки, покачивались, словно собирались на пару кинуться вниз. Услышав старшего вожатого, они отпрянули в разные стороны.

– А я чего? – сразу перешел в глухую оборону Юрка. – Я ничего!

И потянул к себе створку окна.

– Кабанов! – заорала Ирка, повисая на шее обалдевшего Сашки.

Пося стоял посреди комнаты один. Лены рядом с ним не было.

– Я, пожалуй, пойду отсюда, – похромал подальше от окна Юрка.

– А куда эта делась? – Валька заметно расстроился. – Лена? Лена! – Пося тоже вывалился в коридор.

– Понесла свое счастье на тот свет, – оторвалась от Сашки Зайцева – щеки у Кабанова опять полыхали, но теперь уже украшенные Иркиными поцелуями – она ухитрилась подвести губы красной помадой.

В коридоре грохнула дверь со стеклянной вставкой – расстроенный Кривой ушел.

– Алена! В чем дело? – возмущался на улице Семен Семенович. – Отбой был! Почему твой отряд еще не в корпусе?

– А чего ты тут делаешь? – отстранился Сашка от обнимавшей его Ирки.

– Тебя спасаю, – прошептала Ирка, снова прижимая к себе Кабанова.

Она его не любила, нет, но сегодняшний день ставил сильного, уверенного Кабанова в зависимость от Зайцевой, и ей это очень нравилось. В голове рождались идеи – как использовать свою власть.

– От кого? – все пытался высвободиться Кабанов, но из Иркиных объятий вырваться было не так просто. Если Зайцева что выбирала, то держала крепко.

– От чужой любви.

– Чего?

– Очень просто. На тебя оказалось слишком много претенденток.

– Кто это? – Сашкины глаза смеялись.

– Томочка с Кузей.

– Да пошли они.

– Они и пошли. Ночью к изолятору. И кое-что нашли.

– И что же?

– То, что оживило вашу покойницу. Ты договорился с покойницей, что она уберет с твоей дороги Кривого?

– Ой, ну, подумаешь!

Ох уж эти мальчишки, все-то у них «просто так» да «подумаешь»!

– Вот она и решила его убрать твоими руками. Ты только что Юрку чуть из окна не выбросил.

– Да ладно! – Улыбка сбежала с Сашкиного лица. – А ты?

– А я уговорила Посю подыграть ей. Алена рассказывала, что эта девица решила из-за любви помереть. И теперь всех, кто не любит, а врет, что любит, забирает к себе.

– И чего?

– Наш наивный Пося вроде как оказался к ней неравнодушен. Ну, сам подумай, в кого еще этот чудик мог влюбиться?

– И чего? – Сашка пребывал в состоянии блаженного одурения, поэтому мог только вопросы задавать.

– Он ее уболтал, она про вас и забыла. Сам-то ты где был весь день?

Сашка нахмурился. Он не помнил.

– Кажется, в отряде, – пробормотал он.

– Кажется, – щелкнула его по носу Ирка. – Отряд ходил в поход, а ты сидел в лагере…

Кабанов хотел задать еще много вопросов, но тут в дверях появился Семен Семенович.

– А вы тут что делаете?

– Болеем, – быстро нашлась Ирка, при этом не расцепляя рук на шее у Кабанова.

– Вижу я, как вы болеете. А ну, марш отсюда!

– Но Вера Павловна… – начала Ирка.

– Я с Верой Павловной сам разберусь. Быстро в отряд! Что это за хождения после отбоя?

– Не было отбоя, – подал голос Сашка.

– Как это не было? Был! – Семен Семенович послушал свои наручные часы, потряс рукой. – Все равно – идите! Все бы вам больными прикидываться.

Третьего приглашения не понадобилось. Ирка с Сашкой выбежали в коридор, а оттуда к лестнице.

– Сашка! – вдруг крикнула Зайцева и крутанулась на месте, заставляя волосы взлететь рыжим каскадом. – Какой же ты… классный!

Она хотела его снова обнять, но Кабанов уже спустился по лестнице вниз. Ирка бросилась за ним, оставив после себя в гулком холле одинокое эхо. Оно постучало головой об стенки, позвенело перекрытиями перил и обиженно смолкло. Наверное, нашло себе компанию в пыльном углу.

– Вот, вот, смотри! – Кирюша тыкал папкой в пробегавших мимо Ирку с Сашкой. – Распустила отряд! Знаешь, что тебе за это будет, Алюша?

– А не пошел бы ты, Кирюша… – устало ответила Алена и побрела к корпусу.

Все-таки надо этим оболтусам устроить сегодня взбучку. Что-то они стали много себе позволять в последнее время.

А в спину ей из окна второго этажа палаты изолятора смотрел Семен Семенович. С одной стороны, он был страшно недоволен тем, что радист Витек пропустил время подачи сигнала к отбою и теперь в лагере нарушен режим. И что первый отряд уже какой день ведет себя странно.

Но с другой стороны…

Курицын и сам не заметил, как приподнялся на мысочки, чтобы еще раз взглянуть на убегающую парочку. Ту самую, что он спугнул в палате. Рыжая девочка и парень со странным лицом. Кабанов, кажется. Вот не повезло мальчику – весь отряд в поход отправился, а он в изоляторе целый день провел, проскучал у окна. Начальник вдруг с болезненной горечью ощутил свой возраст. Что он уже немолод, что уже никогда вот так не пробежит по дорожке, чувствуя в своей руке чужую, немного влажную от волнения и от бега ладонь. Как же он хотел вновь вернуть это чудесное время, когда лето – лето, а зима – зима, а не сумасшедшая череда солнца и снега. Когда поминутно влюбляешься, требуешь чужой любови, беззастенчиво ее теряешь. Ах, детство. Какое оно у этих ребят счастливое. Да у всех оно счастливое и беззаботное. Другого ведь не дано.

Но вот в ноге у начальника болезненно дернулась мышца, так что пришлось встать ровнее и подумать о своем здоровье, а не о каких-то шалопаях, что, может, не так скоро добредут до корпуса, а будут опять целоваться, спрятавшись в магнолии или за акацию.

Из наступающих сумерек было не понятно, кто это стоит в окне – то ли начальник лагеря, то ли еще кто. Начальник ушел… Или задержался?

А под магнолиями и правда целовались. Но были это не Сашка с Ирой, а Матвей с Аленой. Не умея верно что-то сказать, только зная, как это – правильно, напарник просто сгреб проходящую мимо страшно довольную тем, что отругала Кирюшу, Алену и стал целовать. Не до разговоров им пока было.

– Я тебя очень люблю, – шептал он. – Ты мне нужна. Хочу, чтобы ты всегда-всегда была со мной.

– До самой смерти? – хихикнула Алена. – Чтобы мы жили долго и счастливо и умерли в один день?

– Мы никогда не умрем, – категорично отрезал Матвей и снова стал целовать Алену.

Уставший за сегодняшний такой длинный, суматошный и непонятный день, первый отряд тихо сидел по палатам. Аня забралась с ногами на кровать и, обняв подушку, смотрела в окно. Поход ее лишний раз убедил, что жизнь прекрасна, что любовь – вот она, в ней, в воздухе, в соловьиной песне. И всему этому она тихо улыбалась.