Он мчался во весь опор через рощицу, белые стволы берез проносились мимо. Кто-то из хелефеев опередил его, мчась как сумасшедший галопом вслед за Таулером, Шарлеем и Батей. Рядом храпел конь Самсона. За спиной гремел гул копий, крики погони. Неожиданно усиленные вскриком того, которого нагнали. И почти сразу же догнали другого.

Они влетели в ложбину, узкую, но расширяющуюся, ведущую к реке. Перед ними Шарлей, Батя и Таулер разогнали воду в галопе, выбрались на берег, потом на склон ложбины. Склон оказался глинистым, конь Таулера поскользнулся, с диким ржанием съехал на заду. Таулер свалился с седла, но тут же вскочил, призывая на помощь. Маврикий Рвачка и несколько его подчиненных пронеслись мимо, даже не подняв голов над конскими гривами. Рейневан свесился с седла, протянул руку. Таулер схватил, прыгнул на конский круп. Рейневан крикнул, ударил коня шпорами. Казалось, им удастся преодолеть скользкий и крутой склон. Но не удалось.

Конь съехал по глине, перевернулся, дико ржа и дергаясь. Оба наездника упали. Рейневан обеими руками заслонил голову, хотел откатиться, не сумел. Нога застряла в стремени, дикие рывки и визги коня сжали ее и болезненно стискивали. Таулер же, которого падение ошеломило, приподнялся, но так неудачно, что получил копытом по голове. Очень сильно. Так, что было слышно.

Кто-то схватил Рейневана за руки, рванул. Он вскрикнул от боли, но ступня вырвалась из заклиненного ремнем стремени. Конь вскочил и убежал. Рейневан поднялся на ноги, увидел спешившегося Самсона, потом, к своему ужасу, группу конных, разбрызгивающих воду в реке. Они уже были рядом, рядом. Так близко, что Рейневан видел их перекошенные рожи. И окровавленные острия пик.

От смерти их спасли хелефеи и фелефеи. Маврикий Рвачка et consortes. Они не убежали, остановились на краю обрыва, оттуда, сверху, дали залп из арбалетов. Стреляли они метко. Рухнули в брызгах воды кони, рухнули в воду наездники. А хелефеи и фелефеи с криком спустились вниз, размахивая мечами и булавами, с криками ударили на копейщиков.

Воспользовавшись преимуществом мгновенной растерянности, они задержали преследователей. На несколько мгновений. Однако, по сути дела, это была самоубийственная атака. Преследователей было больше, на помощь копейщикам и стрелкам уже мчались тяжеловооруженные. Хелефеи и фелефеи один за другим валились с седел. Исколотые, изрубленные, посеченные, они один за другим падали в воду. Червенка, Броук и Пытлик – а может, это были Червенка, Пштос и Горохоед? Последним пал мужественный Маврикий Рвачка, сметенный с седла топором рыцаря с крестом на нагруднике и клещами камнетеса на щите.

Рейневан и Самсон, конечно, не стали ждать легко предсказуемого результата стычки. Побежали на склон. Самсон нес на руках все еще находившегося в обмороке Таулера. Рейневан нес арбалет, который успел поднять. Как оказалось, поступил разумно.

Их догоняли два конника, паношей, судя по оружию, верховым коням и сбруе. Они уже были рядом, рядом… Рейневан поднес арбалет к плечу. Прицелился в наездника, однако, памятуя былое обучение Дзержки де Вирсинг, изменил намерение и послал болт в грудь коню. Конь – прекрасное сивой масти животное, рухнул как громом пораженный, седок же проделал такой кульбит, что ему позавидовал бы профессиональный акробат.

Второй паноша развернул коня, прижался к гриве и сбежал. Решение было правильным. От леса неслась конница. Добрых полсотни вооруженных. Большинство с красной чашей на груди либо облаткой на щите.

– Наши! – рявкнул Рейневан. – Это наши, Самсон!

– Твои, – поправил, вдохнув, Самсон Медок. – Но, согласен, я тоже рад.

Конники с Чашей лавиной спустились по крутизне, от реки донеслись крики, стук и грохот. Паноша, мальчишка, тот, под которым Рейневан застрелил коня, вскочил на ноги, осмотрелся и кинулся бежать. Далеко он не убежал. Один из конников обогнал его, хватанул плашмя мечом по затылку, повалил. Потом развернул коня, подъехал к Рейневану, Самсону и все еще находящемуся без сознания Таулеру. На груди, частично заслоненные выкроенной из красного сукна Чашей, у него были видны скрещенные остжевья.

– Привет, Рейневан, – сказал он, поднимая подвижное забрало салада. – Что нового?

– Бразда из Клинштейна!

– Из Роновицей. Приятно видеть и тебя, Самсон.

– Ты не знаешь, как приятно мне!

В яру, в речке и на ее берегах лежало с дюжину трупов. Трудно было сказать, скольких унесла вода.

– Чьи это были люди? – спросил командир пришедшего на выручку отряда, длинноволосый усач, молодой, худой, словно Кащей. – Они сбежали прежде, чем я понял кто. Вы их видели вблизи. Ну? Брат Белява?

Рейневан знал спрашивающего. Они познакомились в Градце Кралове два года назад. Это был быстро растущий среди сирот гейтман Ян Чапек из Сана. Прибывшие на выручку украшенные Чашами конники были сиротами. Божьими воинами, которые стали называть себя так, когда их, умирая, оставил сиротами любимый и почитаемый вождь, великий Ян Жижка из Троцнова.

– Рейневан! Я к тебе обращадсь!

– Кроме кнехтов, было восемь поважнее, – ответил Рейневан. – Два рыцаря, шестеро паношей, один – тот, которого сейчас как раз связывают. У командира на латах был крест, а на щите клещи, а может, щипцы… Черные на серебряном поле…

– Так я и думал, – поморщился Ян Чапек из Сана. – Богуш из Коване, хозяин Фридштейна. Разбойник и предатель! Эх, жаль, успел сбежать… Я б с него шкуру… А вы что здесь делаете? Откуда свалились? Э?.. Брат Шарлей?

– Путешествуем, знаешь ли…

– Путешествуете, – повторил Чапек. – Ну так вам повезло. Если б мы вовремя не подоспели, последний этап вашего путешествия окончился бы вертикально. На веревке вверх, на ветке. Пан Богуш большой любитель деревья висельниками украшать. У нас с ним свои счеты. Свои…

– Этот Богуш, – неожиданно вспомнил Рейневан, – Богуш из Коване, не занимается ли случайно торговлей людьми? Невольниками? Он, как их называют, не мартагуз ли?

– Странное название, – насупил брови гейтман сирот. – Богуш из Коване, это верно, зол на нашу веру. Взятых живыми вешает на месте, на ближайшем дереве. Если ему удается схватить кого-нибудь из наших священников, забирает и сжигает на костре, публично, для острастки. Но ни о каких невольниках я никогда не слышал. А вам, повторяю, повезло. Посчастливилось вам…

– Не всем.

– Такова жизнь. – Чапек сплюнул. – Сейчас насыплем курганчик. Это который уже? Вся, эх, вся чешская земля полна курганов и могил, для новых уже скоро места не хватит… А этот? Тоже труп?

– Жив, – ответил Амадей Батя, вместе с Самсоном стоящий на коленях около Таулера. – Но как только глаза раскроет, они у него тут же закрываются.

– Конь его лягнул.

– Что делать, – вздохнул Чапек. – Тяжела доля неудачника. А коновала у нас нет.

– Есть. – Рейневан раскрыл торбу. – Пустите меня к нему.

Хоть обычно это и не случалось, Рейневан уснул в седле. И конечно, упал бы, если б едущий рядом Самсон его не поддержал.

– Где мы?

– Недалеко от цели. Уже видны башни замка.

– Какого замка?

– Я думаю, дружественного.

– Что с Таулером? Где Шарлей?

– Шарлей едет впереди с Чапеком и Браздой. Таулер без сознания. Его везут между конями. А тебе пора очнуться, Рейнмар, прийти в себя. Не время дремать.

– Я вовсе и не дремлю. Я хотел… Я хотел тебя кое о чем спросить, друг Самсон.

– Спрашивай, друг Рейнмар.

– Почему ты вмешался тогда, в шулерне? Зачем вступился за ту девушку? Не корми меня, если можно, общими фразами.

– Я оказался в темной глуби леса, – ответил цитатой гигант. – Какие пророческие слова. Так, словно мэтр Алигьери предчувствовал, что когда-нибудь я окажусь в мире, в котором общаться можно только с помощью лжи либо недосказанности, а чистую правду всегда считают ложью. Или доказательством недоразвитого сознания. Ты хотел бы, говоришь, знать истинную причину? Почему именно сейчас? До сих пор ты не спрашивал о мотивах моих поступков.