– Рим – продажная девка! – заорал кто-то басом с совершенно нового места. – Папа – антихрист!

– Римская курия, – раздался такой же бас, но совсем с другой стороны, – это шайка разбойников. Это не священники, а грешные мерзавцы.

Звякнула лютня, и хорошо знакомый Рейневану голос запел громко и звучно:

Люди начали смеяться, подхватывать припевку. Алебардники и драбы метались во все стороны, ругались, толкали и были древками, прочесывали площадь в поисках крикунов. Впустую.

У Рейневана было больше шансов. Он знал, кого искать.

– Бог в помощь, Тибальд Раабе.

При звуке его слов голиард даже подскочил, ударился спиной о переборку, напугав стоящего за ней коня. Конь хватанул копытом по стене конюшни, захрапел, другие кони подхватили.

– Панич Рейнмар… – Тибальд Раабе перевел дыхание, но был все так же бледен. – Панич Рейнмар! В Силезии? Глазам своим не верю!

– Я его знаю, – сказал спутник голиарда, карлик в капюшоне. – Я его уже видел. Два года назад на Гороховой Горе, на слете по случаю праздника Мабон. Или, как говорите вы, aequinoctium[666]. С красивой девушкой он был. Получается, это свой.

Он откинул капюшон. Рейневан невольно вздохнул.

Яйцеобразную и удлиненную голову существа – в том, что это не человек, сомнений быть не могло, – украшала щетинка рыжеватых волос, жестких, как ежовые колючки. Картину дополнял нос, искривленный, как у папы римского на гуситской листовке, и вылупленные, покрытые красными жилками глаза. И уши. Большие уши. Настолько большие, что слово «колоссальные» само просилось на язык.

Существо захохотало, видимо, радуясь произведенному эффекту.

– Я мамун, – похвалился он. – Не говори, что не слышал.

– Слышал. Только что, на рынке. Значит, правда то, что о вас говорят…

– Что мы можем по собственному желание направлять звук?

Мамун раскрыл рот, но его басистый голос загремел за спиной Рейневана, который аж подпрыгнул от изумления.

– Конечно, можем. – Мамун радостно усмехнулся, а голос долетел откуда-то сбоку, из-за конюшенных переборок. – У нас это получается очень легко. В давние времена мы таким образом заманивали странников на болота, – продолжало существо, а его голос всякий раз долетал с другого места: из-за стены, из-под кучи соломы, с чердака. – Ради развлечения. Теперь тоже мамим[667], но реже, приелись нам шуточки, сколько ж можно, кур его забери. Но порой искусство бывает полезным…

– Видел и слышал.

– Пойдем выпьем что-нибудь, – предложил Тибальд Раабе.

Рейневан сглотнул, мамун захохотал, натянул на голову облегающий капюшон.

– Не бойся, – улыбнувшись, пояснил голиард. – Это уже испытано. Если кто-то удивляется, мы говорим, что он иностранец. Прибывший издалека.

– Из Жмуди. – Карлик высморкался, вытер нос манжетом. – Тибальд даже придумал мне жмудскую кличку. В действительности меня зовут Малевольт, Йон Малевольт. Но при людях называй меня Бразаускасом.

Корчмарь поставил на стол очередной кувшин, в очередной раз с любопытством взглянул на мамуна.

– Как там у вас дела, в вашей Жмуди? – не выдержал он. – Тоже такая дороговизна?

– Еще побольше, – серьезно ответил Йон Малевольт. – За какого-нибудь зачуханного медведя уже требуют пятнадцать грошей. Я б перебрался в ваши края навсегда, но тут немного сильновато разбавляют налитки.

Корчмарь отошел, ничто не говорило о том, что он понял намек. Тибальд Раабе чесал голову. Он внимательно выслушал рассказ Рейневана. Сосредоточенно, ни разу не прервав. Казалось, был погружен в воспоминания.

– Дорогой Рейнмар, – проговорил он наконец, отбросив нервирующую манеру титуловать его паничем. – Если ты ожидаешь от меня совета, то он будет прямо-таки банально простым. Убегай из Силезии. Я предупреждаю: у тебя здесь множество врагов, да ты и сам прекрасно знаешь. Именно из-за них ты здесь, правда? Тогда послушай доброго совета: беги в Чехию. Твои враги слишком могущественны, чтобы ты мог им навредить.

– Серьезно?

– Да, к сожалению. – Голиард быстро взглянул на него, почти пронзил взглядом. – Особенно Ян, князь Зембицкий, это чуточку высоковато для тебя. Я знаю, он лишил тебя всего, я видел, во что он превратил красильню господина Петра. И достаточно много знаю об обстоятельствах смерти Адели Стерчевой, чтобы понять твои намерения. И советую: забудь о них. Для князя Яна твоя месть – это, прости за сравнение, все равно как если б собака на солнце лаяла.

– Слишком скоропалительные выводы. – Рейневан опорожнил кубок вина, действительно малость излишне разбавленного. – Слишком опрометчивы, Тибальд. А может, у меня в Силезии другие задачи и дела, другая миссия? Ты хочешь меня отговорить? Ты? После того, что я видел сегодня на немчанском рынке?

Мамун захохотал.

– А здорово это было? – ощерил он кривые зубы. – Они мотались в толпе, как легавые псы, вертелись, как, прости, говно в проруби.

– Такая уж работа. – Тибальд Раабе был более серьезен. – Агитация – вещь важная. А Малевольт, как ты видел, сотрудничает, помогает мне. Поддерживает наше дело. Разделяет убеждения.

– О! – заинтересовался Рейневан. – Ты говоришь об учении Виклефа и Гуса? Ликвидации главенства папства? Коммунии – sub utraque specie (под двумя видами) и модификации литургии? Необходимости церковной реформы?

– Нет, – прервал мамун. – Ничего из этого. Я не идиот, а только идиот может верить, что ваша церковь поддается реформированию. Однако я поддерживаю все революционные движения и вспышки. Ибо цель – есть ничто, движение же – все. Необходимо сдвинуть с оснований глыбу мира. Вызвать хаос и замешательство! Анархия – мать порядка, курва ее мать. Да рухнет старый порядок, да сгорит он до основания. А под пеплом останется сияющий бриллиант, заря извечной победы.

– Понимаю.

– Как же. Корчмарь! Вина!

На корчмаря, о диво, кажется, подействовало ехидство Малевольта, потому что он начал подавать им менее разбавленное вино. Последствия не приказали себя долго ждать – подделывающийся под жмудинца мамун захрапел, опершись о стену. А поскольку и постоялый двор опустел, постольку Рейневан решил, что пора поговорить откровенно.

– Мне необходимо место, в котором я мог бы укрыться, Тибальд. Причем на время скорее долгое, чем короткое. До Wynachten[668]. Возможно, дольше.

Тибальд Раабе вопросительно поднял брови. Рейневан, не дожидаясь более явного поощрения, изложил ему события в Тепловодах. Не упуская деталей.

– У тебя в Силезии многочисленные враги, – подвел не столь уж неожиданный итог голиард. – На твоем месте я б не скрывался, а смотался отсюда куда глаза глядят. По меньшей мере в Чехию. Ты не думал о такой возможности?

– Я должен… хм-м… остаться. – Рейневан отвел взгляд, не очень зная, сколько он может выдать. Однако Тибальд Раабе был стреляный воробей.

– Понимаю, – многозначительно подмигнул он. – У нас есть приказы, да? Я знал, что Неплах сумеет тебя использовать. Этого я ожидал. Этого же ожидал и Урбан Горн. Горн также догадывается, в чем тут дело.

– А в чем, если можно спросить?

– В Фогельзанге.

– Что такое Фогельзанг?

– Хм… кхм… – Тибальд неожиданно закашлялся, озабоченно почесал нос. – Не знаю, должен ли я тебе это говорить. Ну, коли спрашиваешь, значит, Флютек тебе не сказал. А мне сдается, тебе полезнее и не знать.

– Что такое Фогельзанг?