Корыбут успокоился глубоким вдохом и уставился на Рейневана.
– Добьюсь этого, – повторил он. – А ты мне в этом поможешь.
Рейневан пожал плечами. Он даже не собирался притворяться покорным. Он хорошо знал, что под протекцией Прокопа является неприкосновенным, что никто, даже такой вспыльчивый как Корыбут, не посмеет обидеть его и тронуть хотя бы пальцем.
– Князь соизволил меня переоценить, – сказал он холодно. – Не вижу, каким образом я мог бы быть князю полезным. Разве что вы хвораете. Я медик. Поэтому если состояние вашего здоровья является преградой в реализации ваших планов, то я готов услужить.
– Ты прекрасно знаешь, какого вида услуг я от тебя хочу. Твоя слава тебя опережает. Все знают, что ты чародей, колдун и звездочет. Заклинатель, raganius, как мы говорим в Жмуди.
– Чародейство, в соответствии с пражскими статьями, является преступлением, карающимся смертью. Князь желает мне смерти?
– Наоборот. – Корыбут встал, подошел, прошил его взглядом. – Я желаю тебе счастья, успехов и всего наилучшего. Я просто предлагаю это. В виде моей благодарности и милости. До тебя дошли вести о Луцке? О конфликте Витольда и Ягелло. Знаешь, что из этого будет? Я скажу тебе: поворот в польской политике относительно Чехии. А поворот в польской политике относительно Чехии – это я. Это моя персона. Мы снова в игре, медик, снова в игре. И стоит, поверь мне, ставить на нашу карту.
Я предлагаю тебе благодарность и милость, Рейнмар из Белявы. Совсем другую, чем та, которую ты имел от чехов, от Неплаха и Прокопа, которые посылали тебя на смерть, но отворачивались, когда ты был в нужде. Если б это ты мне оказал услуги, какие оказал им, то твоя панна уже была бы рядом с тобой, свободная. Чтобы сберечь девушку верно служащего мне человека я бы сжег Вроцлав или погиб бы, пытаясь сделать это. Видит Бог, что именно так и было бы. Потому что таков у нас обычай, в Литве и Жмуди. Потому что так поступил бы Ольгерд, так поступил бы Кейстут. А я – их плоть от плоти. Задумайся. Еще не поздно.
Рейневан долго молчал.
– Чего, – наконец хрипло сказал он, – вы от меня хотите, князь?
Сигизмунд Корыбутович улыбнулся. С княжеским превосходством.
– Для начала, – сказал он, – вызовешь для меня кое-кого с того света.
На одерском рынке неожиданно зазвучали возбужденные голоса, крики и проклятия. Несколько поляков толкали и пинали, дергали за куртки, кричали, угрожали кулаками и титуловали друг друга дерьмом, хреном и сукиным сыном. Их дружки пробовали их помирить и развести, тем самым только усиливая суматоху. Внезапно с шипением показались из ножен мечи, блеснули клинки. Разнесся громкий крик, вооруженные, смешались, сошлись, отскочили и мгновенно разбежались. На брусчатке осталось дергающееся тело и растущая лужа крови.
– Девятьсот девяносто девять, – сказал Рейневан.
– Да брось ты, – фыркнул пренебрежительно Шарлей, которому Рейневан доложил о вчерашнем разговоре в замковой часовне. – Корыбут преувеличивает. В Одрах на сегодня стоит не более пятисот поляков. Сомневаюсь, чтобы хоть один потянулся за Корыбутом, если б он действительно обиделся и ушел. Этот жмудин слишком высоко мнит о себе. Всегда мнил, это не секрет. Подумай, Рейневан, стоит ли тебе затевать с ним аферы. Мало тебе забот?
– Ты опять даешь себя использовать, – покивал головой Самсон. – Неужели ты никогда не поумнеешь?
Рейневан глубоко вздохнул. И сказал о княжьей милости, о благодарности, о пользе, которые из этого могут вытекать. Рассказал о съезде в Луцке и о том, что Луцк приблизит короля Ягелла к гуситам, из-за чего карта Корыбута имеет большие шансы стать картой козырной. Говорил о том, что договоренности с Корыбутом могут быть спасением для Ютты.
Шарлей и Самсон не дали себя переубедить. Это было видно по выражению их лиц.
– Удивит тебя, может, этот вопрос, князь, но… Не было ли с тобой в последнее время какого-либо происшествия? Рана, ранение железом?
– В последнее время? Нет. С прежних лет, хм, осталась на коже пара знаков. Но уже долгое время ничего, даже царапины. А почему ты спрашиваешь?
– Да, так себе.
– Ничего себе так себе. Кончай глупости, Рейневан, и сосредоточься. Я хочу рассказать тебе о вещуне Будрисе.
Вещун Будрис, рассказывал Корыбут, в действительности носил имя Ангус Дейрг Фейдлех, а происходил из Ирландии. В Литву он прибыл как бард в свите английского рыцаря, одного из многочисленных заморских гостей, которые тянулись на восток, чтобы под флагами Тевтонского ордена распространять веру Христову среди литовских язычников. Вопреки обещаниям мальборских священников, гарантировавшим распространителям стопроцентную божественную протекцию, уже в первом столкновении с воинами Кейстута англичанин от удара дубиной забрызгал собственными мозгами булыжник над Неманом, а взятый в плен и потащенный в Трок Ангус должен был вместе с другими плененными крестоносцами сгореть живьем на жертвенном костре. Его спас невиданный, истинно неземной огненно-красный цвет волос, который привлек жрецов Перкуна. Скоро оказалось, что пришелец из-за моря поклоняется Белой Трибогине, что почитает Мильде, Курко и Жверине. Называя богинь, правда, именами Биргит, Бадб и Морриган, но не в именах ведь дело, богини есть богини. Во время пребывания в Вильне, в святой роще на Лукишках, ирландец проявил способности вещать и пророчествовать, поэтому ассимилировался в среде жрецов без проблем. Под выдуманным именем Будриса Важгайтиса пришелец с Зеленого острова быстро стал известен как способный вейдалётас, то есть предсказатель и вещун.
– Будрис, – рассказывал Корыбут, – точно предвидел множество событий, начиная от исхода битвы на Куликовом поле и заканчивая женитьбой Ягелло с Ядвигой. Но была с ним однако проблема. Он пророчествовал очень запутанно и чертовски непонятно.
Воспитанник западной культуры, ирландец вплетал в свои пророчества многое, что было с этой культурой связано, скрытые аллюзии, закамуфлированные метафоры, использовал латынь или другие иностранные языки. Литвинам это не нравилось. Они предпочитали менее утонченные методы ворожбы. Если священная змея высовывала на зов макушку из норы – судьба содействовала, если же змея имела зов ввиду и макушку высовывать даже не думала – это вещало недоброе. Ягелло и Витольд, чуть более западные от соплеменников, относились к Будрису серьезнее и слушали его пророчества, однако в делах государственной важности и они предпочитали змею.
– А я всегда его ценил и восхищался им, – признался Корыбут. – Хотел, чтобы он мне ворожил, составил гороскоп и предвидел будущее. Я просил его об этом много раз, но проклятый дед отказывал. Этот старый хрен называл меня карьеристом и нес какую-то херню о кузнеце своей судьбы. И лишь только дядя Витольд его переубедил, незадолго перед моим отъездом в Чехию. Звездочет должен был бросить жребий и составить гороскоп для нас всех, для Ягелло, Витольда и для меня. Но вдруг ни с того ни с сего умер. Отбросил копыта. Ты, Белява, некромант и дивинатор. Вызови его с того света. Пусть предсказатель как дух выполнит то, что не успел выполнить при жизни.
Рейневан долго старался отговорить князя от его замысла, но безуспешно. Корыбут не хотел слушать о связанных с некромантией трудностях, о грозящих во время дивинации[911] опасностях, о рисках, которое несло vehemens imagination, необходимое для удачной конъюрации напряжение воображения. Он оставался глух к примеру царя Саула и Аэндорской волшебницы. Он махал рукой, надувал губы, наконец что-то бросил на стол. Это что-то имело размер, вид и цвет старого засушенного каштана.
– Ты мне тут крутишь, – процедил он. – А я кое-что в чарах тоже смыслю. Духа вызвать совсем нетрудно, когда имеется кусочек покойника. Вот – это кусочек Будриса Важгайтиса. Должны были сжечь его на костре, старого язычника, с полным жертвенно-погребальным церемониалом. Он лежал на помосте в парадном одеянии, убранный в пихтовые ветки, полевые цветы и листья. Я прокрался ночью, стянул с деда лапоть и отрезал большой палец на ноге.
911
наитие, вдохновение, данное свыше (лат.).