В Емлице, городке, расположившемся на юг от Житавы, пробощ прихода святого Кириака топал через неф церквушки, вытирая рукавом сутаны вспотевшее лицо. Он вспотел, покрикивая и понося работников, которые ремонтировали хозяйственный дом плебании, а сейчас спешил в ризницу, чтобы передохнуть в прохладе ее стен. Весьма, ой, весьма часто он забывал по пути остановиться, стать на колени и перекреститься перед алтарем, а если и делал это, то машинально и бездумно. Однако прошлой ночью пробощ видел сон, плохой сон, после которого священник поклялся себе не допускать больше такой халатности.

Он остановился, встал на колени. И начал кричать. Голосом настолько страшным, что услышали и прибежали работники из плебании.

Алтарь был залит кровью. Кровью, которая вытекала из tabernakulum[1018].

На житавском тракте застучали копыта, возле телеги промелькнул конный гонец, оставляя за собой большое облако пыли. Однако дровосек Гунсрук успел на долю секунды увидеть обезображенное ужасом лицо всадника. Он сразу понял, в чем дело.

– Йорг! – закричал он сыну. – Бегом через лес домой! Пусть мать пакует вещи. Бежим! Чехи идут!

Били тревогу колокола церквей Святого Креста, а также Петра и Павла. Топали сапоги, звенело железо, кричали сотники. Город готовился к обороне.

– Впереди идет патруль, – доложил прибывший с дозора рыцарь Анзельм фон Редерн. – За ним идет конный отряд, более трехсот коней. За конными тянется целая мощь – около шести-семи тысяч с более чем двумя сотнями возов. Осадных машин нет.

– Значит, на город не ударят, – вздохнул Лутпольд Ухтериц, староста Житавы. – Згожелец за своими стенами тоже, кажется мне, может спать спокойно. Но что достанется городкам, пригородам и селам, это уж достанется. Некоторым уже по второму разу.

– В Острице, – заломил руки Венантиус Пак, аббат францискацев, – только начали стропила гонтом крыть… Монастырь цистерцианок всё еще в руинах… Бернштадт еще из пепла не поднялся…

– И мы им это позволим? – запальчиво закричал молодой Каспар Герсдорф. – Не выйдем из-за стен? Не выйдем в поле?

Ульрик фон Биберштейн, хозяин Фридлянда и Жаров, лишь пренебрежительно фыркнул. Староста Ухтериц посмотрел юноше в глаза.

– Их семь тысяч, – сказал он холодно. – С чем ты хочешь в поле парень?

– С именем Бога на устах! Да, Господи, я со своими иду!

– Не задерживаю.

– Если позволите, оставлю Житаву и я. Со своими людьми.

Лутпольд Ухтериц обернулся. И проглотил слюну.

Биркарт Грелленорт, посланник вроцлавского епископа. Высокий, худой, черноволосый и одетый в черное. Птичьи глаза, злая улыбка. И взгляд дьявола.

– Идите, – махнул он, разрешая. – Идите, господин, Грелленорт.

«Лишь бы подальше, – добавил он мысленно. – И не возвращайтесь. Ни ты, ни кто-нибудь из твоих чертовых всадников».

Рейневан чувствовал магию. Он умел ее чувствовать. Не утратил, как оказалось, этого полезного умения.

Высокую дорогу они оставили вскоре после выезда из Легницы, их вынудила к этому внезапная и чрезвычайная активность разъездов и патрулей, задерживающих всех для контроля и досаждающих всеми возможными способами. Вести с Лужиц привели к тому, что психоз гуситских шпионов, чародеек и еврейских диверсантов передался в Легнице всем, овладел всеми умами. При выезде из города они потратили уйму времени, Хойновские ворота полностью были в пробке. Правда, контролю и проверке подвергались только желающие въехать в город, но и выезжающих осматривали весьма подозрительно.

Дороги кишели вооруженными. Сразу за Легницей, как только они въехали на Via Regia, тракт, ведущий через всю Европу, тут же нарвались на конный отряд, контролирующий подорожных. Неприятностей они избежали, благодаря скандалу, который закатил возвращающийся домой киевский купец, разозленный тем, что кнехты распотрошили ему возы, и совершенно не понимают, что он им говорит. Около четверти мили отделяло их от таможенной палаты в Эйбемюле, Рикса подозревала, что там будет еще один контрольный пункт; вероятно, что пост и блокада были также возле таможенной палаты в Томашове. Таким образом, хоть Via Regia и давала возможность путешествовать быстро и удобно, разумнее было бросить трансевропейский тракт и ехать лесами.

Ночь застала их поблизости Хойнова, который после прошлогоднего рейда всё еще оставался руиной и пепелищем. Приглядевшись утром к пожарищам города, Рейневан засомневался, сможет ли он когда-нибудь подняться из руин.

Они по-прежнему держались полевых дорог, тропинок и ухабистых лесных просек, направляясь на запад. Поглядывая сверху вниз, они миновали расположенную в долине деревушку над поворотом извилистой речки. И тут Рейневан почувствовал магию.

Он чувствовал ее, чуял нюхом в лесном запахе мха и живицы, слышал в нервном покрикивании соек и сорок, в шуме листвы и скрипе стволов. Внезапно нарастающая волна беспокойства заставила его остановить Риксу, сильно схватив за трензель ее коня. Прежде чем она успела о чем-либо спросить, началось.

– Adsumus! Adsu-u-umus!

Из-за поросшего ежевикой хребта слева выскочили и бросились на них по склону десять Черных Всадников.

Они развернули коней и головокружительным галопом помчались вниз, к реке. Когда они ее форсировали в брызгах грязи, с правого фланга их окружили еще пять Всадников. Рейневан уже успел, хоть и на ходу, накрутить барабан своего охотничьего самострела, подбросил ложе к щеке и нажал на спуск. Помня старую науку и собственный опыт, он целился не в человека, а в коня. Получивший болтом вороной жеребец встал на дыбы и понес, сбросив на землю не только собственного Всадника, но и двух соседних, остальные пришли в замешательство, которое позволило Рейневану с Риксой прорваться. И сейчас они гнали, вонзая коням шпоры в бок, котловиной вниз, на равнину, туда, где белела полоска Высокой дороги. Из-под копыт летел вырванный дерн. А погоня наступала им на пятки.

– Adsumus! Adsumus!

С яра справа, совсем близко, выскочили еще пять Всадников, на пяти конях. Они были так близко, что в одном из них Рейневан узнал девушку. «Я ее знаю, уже видел», – подумал он. И согнулся в седле, как раз вовремя, потому что брошенное копье скользнуло ему по плечу.

– Adsu-u-u-umu-u-us!

С топотом копыт они выскочили на Via Regia, разогнались в сумасшедшей скачке. Всадники мчались следом за ними. Рейневан с изумлением заметил, как один из них выдвигается во главу погони, как он мчит с развевающимся наподобие демонических крыльев плаще. Он знал, кто это. Знал прежде, чем узнал его лицо. Он наклонил голову на гриву и пустил коня в дикий бег. За Риксой, гнедая кобыла которой мчалась, как олень. Несмотря на бешеные усилия, Черные Всадники начали оставаться позади. Сначала незначительно, потом всё заметнее. Но погоню не прекращали. Рейневан знал, что они не прекратят. Рикса тоже это знала.

– Палата! – Она перекрикивала ветер. – Таможенная!

Он понял. Контрольный пункт в Томашове, который они хотели обойти, сейчас мог прийти им на помощь. Скопление людей могло быть их спасением.

Но от палаты их всё еще отделяло значительное расстояние. А кони, хоть и быстрые, хоть по-прежнему не позволяющие Черным Всадникам сократить дистанцию, всё-таки, не были железными.

Рейневан почувствовал магию. Услышал ее.

Стенолаз, не прекращая галопа, поднял руку, выкрикнул заклятие. Кони Рейневана и Риксы в ответ дико заржали.

Дорога перед ними, бегущая среди шеренги деревьев Via Regia, до этого времени плоская, как стол, вдруг словно встала на дыбы. Там, где еще мгновение тому было ровно и гладко, теперь выросла крутизна. Бесконечный крутой подъем.

– Это иллюзия! – крикнул Рейневан. – Это чары! Этого нет!

– Скажи это коням!

Говорить не было смысла. Кони сбавили ход на подъеме. Они начали храпеть, хрипеть, ронять комья пены. Снизу доносился триумфальный крик.