– На том берегу, – мрачно подтвердил Кромешин, – нас будет понемногу прибывать, а на этом – убывать. Саксы это сообразят и ударят там, где нас в данный момент будет меньше. Могут нам здорово надрать задницы.

– Особенно припертым к речке, – добавил рыцарь Вилем Костка из Поступиц, опытный воин, участник войны, которую Польша вела с тевтонским орденом в 1410–1414 годах. – Быть припертым к реке – это просто грозит разгромом[1045].

– Решение! – Прокоп дернул ус. – Что предлагаете?

– Давайте отправим службу Божью! – вырвался проповедник Маркольт. – Мы Божьи воины, Бог нас выслушает. Отправим службу Божью за то, чтобы спала вода.

Прокоп замер с рукой возле уса, долго смотрел на священника.

– Другие предложения?

– Чего зря голову ломать? – коротко сказал молчавший до сих пор Ондржей Кержский из Ржимовиц. – Мы должны перейти Мульду. Если дорожник сказал, что в ряд, значит, в ряд.

– Стоило бы все-таки позаботиться, – отметил Кромешин, – чтобы саксы о переправе не проведали. Потому что, если эти собаки узнают…

– Нам хана, – закончил Краловец.

– О, Рейневан! – Прокоп вырвал из рук парикмахера полотенце, вытер им побритое лицо от остатков мыла. Хорошо, что ты есть. Мазь принес?

– Принес.

– Как раз вовремя. – Прокоп отправил парикмахера жестом, стянул рубашку через голову. Побритый, он пах итальянским мылом из Савоны. – Поясница болит как зараза. – Он сел на нары, обернулся. – Намажь меня этой своей магической мазью. Из-за этой боли, – гейтман дал себя натирать, – я не могу собраться с мыслями. А мне как раз надо думать. Ты сегодня был над рекой, знаешь, как обстоят дела. Переправа не будет легкой, а мы во время переправы будем, как улитка без скорлупы, любой воробей клюнет. Ты ведь это понимаешь? А? Рейневан?

– Конечно, понимаю.

– Ух, – застонал Прокоп. – Истинно волшебное лекарство эта твоя мазь, боль как рукой сняло. Что бы я без тебя делал, медик? Смотри не потеряйся у меня, Рейневан. Никуда не девайся и не пропадай.

Рейневан почувствовал дрожь, уловив в его голосе странную угрожающую нотку. Director полевых войск посмотрел на присутствующих командиров, дал знак Кромешину. Тот отложил нож, которым срезал полусырое мясо с ребер запеченного барана, встал, подошел к дверям хаты, выглянул и огляделся, не подслушивает ли кто. Остальные гейтманы тоже на минуту прекратили есть, их лица были серьезны и неподвижны.

Рейневан втирал мазь.

– Итак, братья гейтманы, – Прокоп поскреб свежевыбритую щеку, – я принял решение. Послезавтра на рассвете начнем переправу через Мульду. Вверх по реке, бродом под Кессерном. Никому об этом ни слова. Это не должно выйти за пределы этого помещения.

Обозные огни Табора и Сироток полыхали аж за горизонт. С подвешенных над жаром котелков разносился запах разнообразной солдатской пищи, запах, несмотря на голод, не слишком аппетитный. Раздумывая, Рейневан шел в сторону строений фольварка[1046], который гуситы не сожгли, желая иметь хоть кусок крыши над головой. Там он надеялся застать Шарлея и Самсона. Из-за телеги, мимо которой он проходил, вдруг показалась небольшая фигура. Он почувствовал слабый запах розмарина.

– Рикса?

Она материализовалась только вблизи него, плотно обвитая плащом, в тесно прилегающем к голове капюшоне. Сразу перешла к делу. Ее голос был решительным и неприятным:

– Где и когда Прокоп будет переправляться через Мульду?

– Я тоже очень рад тебя видеть.

– Где и когда будет переправа? Не заставляй меня повторять.

– И всё-таки будь любезна, повтори. Я хотел бы в конце концов убедиться, чьему делу ты служишь. Хотел бы иметь наконец уверенность.

– Я знаю, – Рикса его словно не слышала, – что ты был при том, когда принималось решение о переправе. На Мульде есть три брода. Один здесь, под Гриммой. Второй ниже, в Дорнау. Третий выше, возле села Кессерна. Какой выбрал Прокоп? Говори, Рейневан, у меня нет времени.

– Это ни к чему.

– Послушай, – ее кошачьи глаза сверкнули в свете факела, засветились, как у настоящей кошки, – это важное дело. Ты даже не представляешь насколько. Я должна знать. Говори, а то…

– А то что?

Рикса не успела ответить, не успела отреагировать ни словом, ни жестом, ни действием. Из-за телеги вдруг вынырнула быстрая тень. Рейневан услышал тупой стук удара, глухой вскрик Риксы и звук падающего тела. Он хотел отреагировать, не успел. Услышал проговоренное заклятие, почувствовал характерный для магии запах озона и как его охватывает мгновенный паралич.

– Молчи, – прошипел Лукаш Божичко. – И не делай ничего, о чём ты мог бы пожалеть.

– Ты убил ее.

– Да ну!.. – Дьякон толкнул Риксу ногой, стащил со своих пальцев кастет. – Я только рассчитался за Ратибор. Она мне тогда выбила два зуба. Я проявил снисхождение к ее полу, не хотел портить ее красу даже синяком. Огрел ее по затылку. Но довольно глупостей, я тут по важному делу. Где Прокоп будет переправляться через Мульду?

– Я не знаю.

– А знаешь ли, – спросил после минуты молчания Божичко, – что твое неведенье может иметь очень плохие последствия? Для Ютты де Апольда?

– Пошел вон! – Рейневан глубоко вздохнул. – Изыди. Сгинь, пропади. Я не позволю больше себя запугивать и шантажировать. Есть предел.

– Есть. Ты, собственно, к нему подошел. Я вполне серьезно предостерегаю не переступать.

– Я не верю твоим угрозам. Инквизиция не осмелится причинить вред Ютте.

– Инквизиция – нет. Я – да. Прекратим эти разговоры, время не ждет. Рейневан, предупреждаю, я говорю серьезно, не сомневайся, что я сделаю то, что обещал, без колебаний. Ты должен решать. Если скажешь мне место переправы, получишь свою Ютту, я возвращу ее тебе. В противном случае ты уже никогда не увидишь девушку живой. Стой смирно, сохраняй спокойствие, не вынуждай меня причинять вред тебе либо еврейке. Я держу каблук на ее шее, в любую минуту могу раздавить ее трахею. Тебя, если поступишь глупо, тоже убью. А потом прикажу убить Апольдовну. Решай, и побыстрее. Время торопит.

Мимо них прошли несколько таборитов, едва обратив на них внимание. Драки, стычки и сведение счетов на периферии стали обычным делом, обозной повседневностью. Рейневан, конечно, мог крикнуть, позвать на помощь. Но он не позвал.

– Ты освободишь… – Он откашлялся. – Освободишь Ютту? Отдашь ее мне? Поклянись.

– Клянусь спасением души. Где переправа?

– Выше Гриммы. В Кессерне. Послезавтра на рассвете.

– Если ты меня обманываешь, твоя Ютта умрет.

– Я говорю правду. Я принял решение.

– Очень мудрое, – сказал Лукаш Божичко.

И исчез во мраке.

Через несколько минут Рикса застонала, зашевелилась. Приподнялась на колени. Снова застонала, резким движением схватившись за голову. Заметила Рейневана.

– Ты сказал… – захлебнулась она. – Сказал ему где?

– Я был вынужден. Ютта…

– Убью… – Она резко встала, зашаталась. – Убью, сволочь!

– Нет! У него Ютта! Ты не можешь!

Он хотел схватить ее за локоть. Рикса выкрутила руку, схватила его за запястье, перегнула. Он крикнул от боли. Она подставила ему ногу и повалила на землю броском через бедро. Не успел он подняться, как она пропала в темноте.

В сторону центра обоза он шел, как слепой, шатаясь и спотыкаясь. Несколько раз он натыкался на кого-нибудь из таборитов, несколько раз его называли пьяной жопой и хреном, несколько раз его хорошенько толкнули. Он не обращал внимания.

– Рейневан! – следующий задетый им таборит схватил его за плечи, встряхнул. – Эй! Я как раз тебя ищу!

– Шарлей? Это ты?

– Нет. Святая Перпетуя. Что с тобой, черт возьми? Очнись!

– Я должен… Должен вам что-то сказать… Тебе и Самсону… Случилось кое-что…

Шарлей тут же посерьезнел, осмотрелся.

– Пойдем.

Они выслушали его на квартире, грызя печеную репу, которой насобирали большой запас. Выслушав, долго молчали. Самсон несколько раз вздохнул, несколько раз развел руками жестом обреченности. Но не сказал ни слова. Шарлей напряженно думал.