Пламя свечи дрожало.

Успокоившись, умывшись и поев, Ютта и Вероника первым делом поплакали, отходя от ужасов бегства. Затем повеселели.

– Были моменты, когда я переставала верить, – со смехом призналась Вероника, подкручивая колки лютни, найденной среди пожиток Тибальда в его конспиративной квартире в подвале. – Переставала верить, что нам удастся. Думала, что мы плохо кончим. Если не изнасилованные и прибитые мародерами, то в какой-нибудь яме от голода и холода. Сознайся…

– Сознаюсь, – призналась Ютта. – У меня тоже были такие моменты.

– Но всё это позади! Ха! Мы всё пережили! Время о себе подумать. Этот Якуб Данцель… Дитё, но хорошенькое дитё. Глаза у него сладкие. Прямо сладкие. Не кривись. Ты своего любимого уже почти отыскала, уже почти в его объятиях. А я что? По-прежнему одна.

Пламя свечи задрожало сильнее.

– Тихо! – Ютта резко подняла голову. – Ты слышала?

– Нет. А что я должна была слышать?

Ютта жестом приказала ей молчать.

А в Байроте вдруг забили колокола.

Дверь резко распахнулась, внутрь влетел Тибальд Раабе.

– Бежим! – закричал он. – Гуситы в городе! Быстро! Быстро!

На улице их подхватила река бугущих и понесла в направлении центра. С севера уже доносился большой шум и пальба, ночное небо окрасилось заревом в красный цвет. Они бежали, чувствуя уже горячие дуновения и запах горелого. За ними несся крик, дикий и ужасный крик убиваемых.

– Ударили внезапно… – тяжело дышал Тибальд. – Ворвались через стены… Город пропал… Быстро, быстро…

Перед приходской церковью их чуть было не разделили, несущаяся в панике чернь на мгновение разорвала их, понесла в разные стороны. Ютту толкнули, падая, она ударилась об опору, отшибло дыхание, чудом не упала, если бы упала, ее растоптали бы. Тибальд неожиданно оказался возле нее, обнял, заслонил, принимая на себя последующие толчки и удары. Подхваченная толпой, Вероника пронзительно закричала. Эмиссар бросился к ней, вытащил из толчеи, трясущуюся, очумелую, с оторванным рукавом.

– Туда, туда! За ризницу!

Рядом повалили женщину с ребенком, затоптали, прежде чем кто-то успел крикнуть.

Веронику толкнули, она упала в болото. Поднялась, кричала, водила вокруг ошалелыми глазами. Едва могла идти, ее пришлось тащить. Над Байротом уже поднимался огонь, с угрожающей скоростью перескакивая с крыши на крышу, с кровли на кровлю. В небо стреляли столбы искр. А над ревом пожара поднимался крик. Из улочек, ведущих на площадь, выбежали последние убегающие, а за ними выскочили гуситы. Пожар вспыхнул в клинках и остриях тысячью красных отблесков. Крик убиваемых засверлил в ушах.

Убивали методично и не спеша, оттесняя толпу в сторону приходской церкви. Когда церковь наполнилась людьми, подложили огонь. Загорелись лавки, переполненные нефы, хор и алтарь охватил пожар, церковь внутри превратилась в гигантскую топку. Пытающихся вырваться из огня закалывали пиками. По улочкам, ведущим к реке, текли густые потоки крови. Разбрызгивая кровавое болото, гуситы сгоняли туда людей.

Побоище продолжалось.

Вероника пришла в себя, уже могла бежать. И бежала. Сколько было сил.

Возле ворот толпились обезумевшие от ужаса люди, продолжалась свалка, крики и проклятия доносились из ближайшей конюшни. Тибальд, не раздумывая, вскочил в середину. Через минуту он появился со вторым своим помощником, Павлом Рамушем, они вели четырех дергающихся коней. По щеке Рамуша текла кровь.

– В седла! И к воротам! К воротам!

На садящуюся Веронику набросились двое, с криками схватились за одежду, пытаясь стянуть с коня. Тибальд Раабе хлестнул одного батогом, второго Ютта лягнула в лицо. Рядом Рамуш сек толпу плетью. Вероника дрожала, лязг ее зубов было слышно сквозь окружающий их галдеж.

– К воротам! На мост!

Их настигал жар и рев, неистовство сумасшедшей стихии. Ветер, который неожиданно поднялся, усилил пожар, не прошло и три пачежа, а весь город Байрот горел одним большим огнем. Поверхность канавы блестела, как красное зеркало. На фоне пламени мелькали силуэты всадников.

– Пришпорьте коней! – крикнул, озираясь, Тибальд Раабе. – Ходу, со всех сил!

Они скакали прочь, принуждая коней к убийственному галопу.

Не оглядывались.

Они шли галопом берегом реки, поблескивающей в свете звезд. Не сбавляли ходу аж до той минуты, пока кони не начали хрипеть, а лесная дорога потонула в темноте.

Ютта, вдруг почувствовав холод на спине, стала в стременах, прислушалась.

– Нас догоняют, – сказала она дрожащим голосом.

– Не может быть… – Тибальд оглянулся тоже. – Я ничего не слышу…

– За нами погоня, – повторила Ютта. – Давайте вскачь!

– Угробим коней…

– Предпочитаешь угробить нас?

Наступил мутный и холодный рассвет, тогда и оказалось, что Ютта была права. На далеком хребте взгорья замаячили силуэты всадников. Сквозь туман донесся далекий крик.

– Adsu-u-umu-u-us!

– Твою мать! – пришпорил коня Тибальд. – Это Грелленорт! Ходу, девчата, ходу!

Вся четверка пошла диким галопом, вниз по холму, между редкими и голыми березами. Заскочили в яр, подковы зазвенели по камням. С треском поломался тонкий лед в лужах.

– Ходу! Не останавливаться!

– Adsu-u-umu-u-us!

За яром распростерлось поле, в бороздах белел снег. За полем синел лес. Не надо было ни командовать, ни побуждать. Они прижались к гривам, пошли в галоп. Из-под копыт летела земля.

Но погоня было уже близко, крик дал понять, что они уже попали в ее поле зрения. Ютта оглянулась. Более дюжины всадников шли лавой. Один вел их, был во главе. Она знала, кто это. Они ворвались в лес, продирались сквозь гущу, их хлестали заснеженные лапы елей. И выскочили прямо на распутье. Одна из дорог вела в яр, вторая в бор.

– Давайте разделимся! – крикнула Ютта. – Это единственный шанс! Я в яр, а вы туда!

– Ютта! Не-е-е-ет!

– Я не могу… – выдохнул голиард. – Не могу позволить… Я поеду…

– Я езжу верхом лучше вас всех. А без тебя мы не доберемся к гуситам. Поехали!

Не было времени ни на споры, ни на трогательное прощание. Ютта пришпорила коня и галопом помчалась в яр.

Уже добрых часа два они не слышали за собой голосов погони, тем не менее Тибальд Раабе не решался сбавить темп аж до той минуты, пока бледное солнце не стало в зените.

– Стаем… – выдавил он из себя. – Спешиться. Мы должны дать коням отдохнуть… Кажется, уже нас не догоняют… Наверное, удалось. Ютта…

Голос застрял ему в горле. Вероника начала плакать.

– Она ездит верхом лучше всех нас… – с трудом сказал голиард. – Лучше всех… Она справится…

Вероника разрыдалась навзрыд.

– Мы должны послать за помощью, – решил Тибальд. – Мы вблизи дороги, которая ведет на Кульмбах и Кронах, гуситы должны быть близко. Вероника, перестань, пожалуйста…

Вероника не могла перестать. Она рыдала очень горько и очень громко. И хоть обычно рыдания являются напрасными, ни в чем не помогают и положения не улучшают, в это раз было по-другому. В чаще зашелестело. Заржал конь. На поляну выехала четверка всадников.

– Рейневан! – закричал голиард. – Шарлей! Самсон!

– Хорошая мысль с этими рыданиями, – поприветствовал их демерит. – Если бы вы не плакали, мы проехали бы мимо.

Лицо Тибальда, когда он рассказывал, покрыла смертельная бледность. Но Рейневан сохранял спокойствие. Или понимал, что не может иметь никаких обид и претензий в отношении голиарда, или же ему было не до обид и претензий. Скорее всего второе, потому что, выслушав, он мгновенно вскочил на ноги, а потом в седло.