– Тогда, – довольно резко заметил Рейневан, – господин Лаасан послал бы вслед за нами, наверно, не двенадцать, а сто человек. И не по одному, а по всем трактам.

– Однако послал он двенадцать, так что рассуждать тут не о чем.

Действительно, не прошло и получаса после того, как оба через Яворские ворота покинули Стшегом, как из тех же ворот вылетели и помчались по тракту двенадцать конников в цветах Гунцелина фон Лаасана, вельможи, владельца стшегомского замка и фактического хозяина города. Однако Шарлей, доказав свою сметку, почти сразу после выезда из города велел Рейневану свернуть в лес и укрыться в чаще. Теперь он выжидал, желая удостовериться, что погоня не вернется.

Рейневан вздохнул и присел рядом с Шарлеем.

– Эффект нашего знакомства таков, – сказал он, – если сегодня утром за мной гонялись только братья Стерчи и нанятые ими бандиты, то к вечеру мне на пятки наседает фон Лаасан и стшегомские кнехты. Что будет дальше, страшно подумать.

– Ты просил помочь, – пожал плечами демерит. – А ведь я обязался тебя опекать и защищать. Я уже говорил, но ты не соизволил поверить. Фома неверующий. То, что ты увидел своими глазами, тебя не убедило? Или тебе обязательно надо было ощупать раны?

– Если бы тогда пораньше подоспела стража, – надулся Рейневан, – или дружки побитых, то и вправду было бы что ощупывать. Но сейчас бы я уже висел. А ты, опекун мой и защитник, болтался бы рядом. На соседнем крючке.

Шарлей не ответил, только снова пожал плечами и развел руками. Рейневан невольно улыбнулся. Он, как и раньше, не доверял странному демериту и – как и раньше – не понимал, чего ради ему доверял каноник Отто Беесс. Он по-прежнему не только не приближался к Адели, но даже все время от нее отдалялся. К перечню местностей, в которых он не мог показаться, прибавился Стшегом. Однако, честно говоря, Шарлей ему немного понравился. Рейневан очами души своей уже видел, как Вольфгер Стерча елозит на коленях и один за другим выплевывает зубы, а Морольд, таскавший в Олесьнице Адель за волосы, сидит и воет: «Уаа-уаа!»

– Где ты научился так драться? В монастыре?

– В монастыре, – спокойно подтвердил Шарлей. – Поверь, парень, монастыри забиты учителями. Почти каждый прибывающий туда что-нибудь да умеет. Так что стоит только захотеть.

– У демеритов в кармеле было то же самое?

– Еще лучше, в смысле обучения, разумеется. У нас была масса свободного времени, которое неизвестно было куда девать. Особенно если тебе не нравился брат Барнаба. Брат Барнаба, цистерцианец, хоть красивый и пухленький, как девочка, девочкой все же не был, и этот факт некоторым из нас немного мешал.

– Пожалуйста, без подробностей. Что будем делать?

– По примеру сынов Эмона[157], – Шарлей встал и потянулся, – садимся вдвоем на твоего гнедого Баярда. И двигаемся на юг, к Свиднице. По бездорожью.

– Почему?

– Хотя мы и раздобыли три кошелька, нам по-прежнему не хватает argentum et aurum. В Свиднице я найду на это антидотум[158].

– Я спрашиваю: почему по бездорожью?

– Свидницким трактом ты прибыл в Стшегом. Велика вероятность столкнуться там нос к носу с твоими преследователями.

– Я оторвался от них. Уверен…

– Они тоже рассчитывают на эту уверенность, – прервал демерит. – Из твоего рассказа следует, что тебя преследуют профессионалы. От таких оторваться нелегко. В путь, Рейневан. Хорошо бы еще до ночи оказаться подальше от Стшегома и господина фон Лаасана.

– Согласен. Хорошо бы.

Вечер застал их в лесу. Сумерки настигли около какого-то жилья, дым ползал там по крышам хат и стелился по округе, смешиваясь с туманом, поднимающимся с полей. Сначала они решили было заночевать под расположенным неподалеку от халуп навесом, закопавшись в теплое сено, но их учуяли собаки и так яростно облаяли, что пришлось отказаться от этой затеи. Уже почти вслепую они отыскали на опушке леса полуразвалившийся пастушеский шалаш.

В лесу постоянно что-то шуршало, что-то похрапывало, что-то попискивало и ворчало, во мраке то и дело вспыхивали бледные фонарики глаз. Вероятнее всего, это были куницы или барсуки, но Рейневан для верности бросил в костер остатки собранного на вонвольницком кладбище бореца, добавил набранной под вечер заячьей капусты, не прекращая при этом бормотать себе под нос заклинания. Однако в том, что это были соответствующие моменту заклинания, как и в том, что он их как следует помнил, он полностью уверен не был.

Шарлей с любопытством посматривал на него, потом сказал:

– Продолжай. Рассказывай, Рейнмар.

О своих неприятностях Рейневан уже рассказал Шарлею во время «исповеди» у кармелитов, тогда же в общих чертах изложил свои планы и намерения. Тогда демерит не комментировал. Тем более неожиданной была его реакция теперь, когда зашел разговор о деталях.

– Не хотелось бы, – сказал он, ковыряя веткой в костерке, – чтобы столь приятное начало нашего знакомства подпортила недосказанность и неискренность. Откровенно и без недомолвок скажу тебе, Рейнмар: твой план стоит лишь того, чтобы его сунуть псу под хвост.

– Что?

– Псу под хвост, – повторил Шарлей, играя голосом, как истинный проповедник. – Вот куда годится только что изложенный тобой план. Ты – юноша толковый и образованный, поэтому не можешь этого не видеть. Не можешь также рассчитывать на мое в нем участие.

– Я и каноник Отто Беесс выдернули тебя из-под замка. – Рейневан так и кипел от ярости, однако сдержался. – И вовсе не из особой к тебе любви, а только потому и только для того, чтобы ты – именно! – участие принял. Ты демерит толковый и не мог этого не понять там, в монастыре. И все же только теперь ты заявляешь, что участвовать не станешь. Так и я скажу честно и откровенно: возвращайся в тюрьму к кармелитам.

– Я все еще в тюрьме у кармелитов. Во всяком случае – официально. Но ты, похоже, этого не понимаешь.

– Почему же? Понимаю. – Рейневан вдруг вспомнил беседу с кармелитским шафажем. – Прекрасно также понимаю, что тебе необходимо искупить покаянием свои грехи, потому что после покаяния nullum crimen тебе возвращаются милости и привилегии. Но понимаю я и то, что каноник Отто держит тебя в руках. Ибо стоит ему только объявить, что ты сбежал от кармелитов, и ты будешь изгнанником до конца жизни. Не сможешь вернуться к своему ордену и теплому монастырчику. Кстати, что это за орден и что за монастырчик? Можно узнать?

– Нельзя. По сути дела, дорогой Рейнмар, ты верно понял ситуацию. Действительно, от демеритов меня выпустили как бы неофициально, покаяние мое все еще продолжается. Правда и то, что благодаря канонику Беессу оно продолжается не в тюрьме, а на свободе, за что хвала канонику, ибо я свободу люблю. Однако зачем бы благочестивому канонику отбирать у меня то, что он дал? Ведь я делаю то, что он мне велел.

Рейневан раскрыл рот, но Шарлей не дал ему заговорить.

– Твой рассказ о любви и преступлении, хоть и увлекает и вполне достоин пера Кретьена де Труа, меня тем не менее захватить не смог. Ты не убедил меня, парень, в том, что каноник Отто Беесс предназначил мне роль твоего помощника по спасению попавших в затруднительное положение невинных девиц и сообщника в осуществлении кровной мести. Я каноника знаю. Он человек умный. И направил он тебя ко мне, чтобы я тебя спас, а не для того, чтобы оба мы лишились голов под топором палача. Поэтому я исполню то, чего ожидает от меня каноник, спасу тебя от погони. И безопасно выведу в Венгрию.

– Я не уйду из Силезии без Адели. И не отомстив за брата. Я не скрываю, что мне не помешала бы помощь и что я рассчитываю на нее. На тебя. Но если нет – что делать. Управлюсь сам. А ты волен поступать как хочешь. Поезжай в Венгрию, в Русь, в Палестину, куда твоя душа желает. Пользуйся столь любезной тебе свободой.

– Благодарю за совет, – холодно ответил Шарлей. – Но не воспользуюсь.