У Дарвина перед глазами до сих пор ясно стояла эта картина – в спину Чаку впивается сразу полтора десятка пуль. Дым немного развеялся, и вьетнамские снайперы начали стрелять из-за внутреннего круга поваленного ограждения.

Дар замер на месте. Уолли и Джон уже забрались внутрь вертолета, а Дар все еще был снаружи, меньше чем в сотне ярдов от двух или трех десятков вьетнамских стрелков, которые только что разнесли Чака на окровавленные клочья. И хотя течение времени в то мгновение снова искривилось, Дар понимал, что все равно не успеет схватить винтовку или добежать до укрытия. Он уже видел, как стволы «АК-47» поворачиваются в его сторону. Все происходило словно в замедленном кино.

А потом над головой у Дара пролетел вертолет «Хью» – тоже очень, очень медленно – и расстрелял вьетнамцев из пулемета.

В абсолютной тишине – Дарвин не слышал ни единого звука – пустые гильзы из пулемета отлетали и падали, падали сотнями, тысячами, падали вниз, ослепительно сверкая в лучах восходящего солнца. Солнечный свет, отражавшийся от тысяч падающих стреляных гильз, создавал невиданное по красоте зрелище. Внезапно всех вьетнамских снайперов разом накрыло облаком пыли и отбросило вниз и назад, как будто их походя смела невидимая десница божия.

Дар взвалил тело Чака на плечо, подхватил бесценный контейнер с плутонием и побежал к вертолету.

В этот день Дар из всего полета к ожидающему кораблю запомнил только одно – последний взгляд на далатский реактор, окутанный клубами дыма. Все шестиэтажное здание было покрыто выбоинами от пуль. На бетонной стене снизу доверху негде было приложить ладонь так, чтобы не прикрыть один или два выщербленных пулями кратера.

Мешков с песком больше не было – их изорвало пулями в клочья.

Дар совсем не запомнил, как вертолет садился на корабль-авианосец. Он смутно помнил только о небольшом недоразумении, которое случилось, когда его принесли в переполненный госпиталь.

Корабельный хирург спросил:

– Насколько тяжело вы ранены?

– Я не ранен, – сказал Дар. – Это просто ссадины от рикошетов и порезы от осколков бетона.

С него сняли ботинки, срезали изорванные, пропитанные кровью рубашку и брюки и обмыли губкой залитое кровью тело.

– Извини, сынок, – сказал пожилой хирург. – Дело плохо. В тебе сидят по меньшей мере три пули.

Дар не особенно встревожился, даже когда ему начали давать наркоз. Он на себе отнес в вертолет сержанта Карлоса, а потом Чака. Он не может быть слишком уж сильно ранен. Скорее всего пули из «АК-47» потеряли большую часть кинетической энергии при ударе о бетонную стену или пролетели сквозь полупустой мешок с песком и только потом, уже на излете, попали в него. Дар даже не помнил, когда его ранило.

Дар пришел в себя через четыре дня после операции, и узнал, что огромный авианосец настолько переполнен беженцами, что самолеты и вертолеты – в том числе и «Си Сталлион», который их спас, – пришлось столкнуть с палубы в море, чтобы освободить место для посадки других вертолетов, привозивших важных шишек из Сайгона.

Дар снова заснул. Когда он проснулся в следующий раз, Сайгон уже перешел в руки коммунистов, которые сразу же переименовали город в Хошимин.

Последние дипломаты и сотрудники ЦРУ собрались на крыше американского посольства – их забирали оттуда маленькие быстрые вертолеты, – а тем временем заградительный отряд морской пехоты сдерживал натиск тысяч обезумевших вьетнамских союзников. Потом морских пехотинцев тоже эвакуировали на вертолетах, под массированным огнем противника.

Авианосец отправился домой, в Соединенные Штаты. Важные южновьетнамские политики заняли каюты экипажа, а сотням выселенных с законных мест моряков и морских пехотинцев приходилось спать прямо на палубе. Измученные, обессилевшие люди ютились под уцелевшими вертолетами, стараясь укрыться от дождя. А дождь теперь лил непрерывно, и днем и ночью.

Дарвин согласился рассказать Сидни о Далате, но предложил сперва пообедать.

– Хорошие были макароны, – заметила Сид, доедая свою порцию спагетти.

Дарвин кивнул.

– А теперь расскажешь мне про Далат? – спросила она, держа в руках чашку с кофе. – Мне известны только голые факты.

– Рассказывать особо и нечего, – ответил Дарвин. – Я пробыл там всего сорок восемь часов. Тогда, в семьдесят пятом. Но в девяносто седьмом я снова там побывал, в шестидневном туристическом туре, который начинался в Хошимине, а заканчивался в Далате. Американцев отговаривают от поездок по Вьетнаму, но это и не запрещено. Вылетаешь из Бангкока. Билет на самолет вьетнамской аэролинии стоит двести семьдесят долларов. Если хочешь лететь с большими удобствами, покупаешь билет на тайваньский траспорт, за триста двадцать долларов. В Далате можно остановиться в клоповнике под гордым названием отель «Далат», или в блошином рассаднике по имени «Минх-Там», или в шикарной, по представлениям вьетнамцев, курортной гостинице «Анх-Доа». Я останавливался в «Анх-Доа». Там даже был бассейн.

– А я думала, что ты не любишь летать на самолетах в качестве пассажира, – заметила Сидни.

– За редким исключением. В любом случае это была чудесная поездка. Туристический автобус выезжает из Хошимина по Двадцатому национальному шоссе, мимо Баолока, Ди-Линга и Дук-Тронга. Вокруг расстилаются зеленые плантации, преимущественно чайные и кофейные. Затем автобус поднимается на южную оконечность плато Ланг-Бианг и въезжает в город Далат.

Сид молча слушала.

– Далат знаменит своими озерами, – продолжал Дарвин. – Они называются Хуанг-Хуонг, Тха-Тхо, Да-Тхиен, Ван-Киеп, Ме-Линх… красивые названия и прекрасные озера, если не обращать внимания на некоторую загрязненность промышленными отходами.

Сид продолжала хранить молчание.

– Есть и джунгли, – тем временем рассказывал Дарвин, – но рядом с городом растут в основном хвойные леса. Даже леса и долины имеют волшебные названия – Ай-Ан, что значит Страстный лес, и Тинх-Еу, что переводится как долина Любви.

Сидни отставила чашку.

– Спасибо за увлекательную экскурсию, Дар, но мне глубоко плевать, как выглядел Далат в 1997 году. Расскажи, что случилось тогда, в семьдесят пятом? Эти сведения до сих пор засекречены, но я знаю, что ты вернулся из Далата с «Серебряной звездой» и «Пурпурным сердцем».

– Тогда выдавали побрякушки всем, кто присутствовал на финале пьесы, – сказал Дар, отхлебывая свой кофе. – Эти типично для стран и армий, проигравших войну, они начинают раздавать медали направо и налево.

Сид терпеливо ждала ответа.

– Ну, хорошо, – сдался он. – Честно говоря, материалы далатской миссии до сих пор считаются засекреченными, хотя это уже давно не тайна. В январе 1997 года какая-то газетка под названием «Три-Сити геральд» опубликовала статью про эти события, которую перепечатали и разместили на последних страницах некоторые другие газеты. Сам я их не видел, но мне рассказал об этом служащий в туристическом агентстве, когда я пришел покупать путевку.

Сидни взяла чашку с кофе и сделала глоток.

– Рассказывать особо не о чем, – повторил Дарвин хрипловатым голосом и подумал, что, пожалуй, слегка простудился. – Во время большого исхода из Сайгона вьетнамцы напомнили, что мы когда-то помогли им построить реактор в Далате. Там оставались некоторые материалы для ядерного реактора, в том числе восемьдесят грамм плутония. Нашим не хотелось отдавать их в руки коммунистов за здорово живешь. Поэтому они направили туда героических ученых, Уолли и Джона, чтобы они забрали радиоактивные материалы, прежде чем до них доберутся ВК и СВА. И ученым это удалось.

– Ты, как снайпер морской пехоты, был с ними, – уточнила Сид. – А потом?

– Да вот, собственно, и все. Уолли с Джоном сами проделали всю работу – извлекли и упаковали необходимые материалы, – ответил Дарвин и даже нашел в себе силы улыбнуться. – Они смогли заглушить реактор и найти контейнеры для переноски радиоактивных материалов. Дольше всего они возились с подъемником. Мы взяли эти контейнеры и улетели.