– Но там было сражение или нет? – не унималась Сидни.

Дарвин встал, чтобы налить себе еще кофе, и обнаружил, что в кофеварке пусто. Сев на место, он с минуту помолчал, а потом сказал:

– Ясное дело. На войне так и бывает. Даже на такой идиотской, как в семьдесят пятом.

– И ты, в гневе, стрелял из своей винтовки? – подсказала Сидни с вопросительной интонацией в голосе.

– Да нет, – ответил Дар. – Я стрелял, но без гнева. Это правда. А злился разве что на тех уродов, которые забыли про этот реактор.

– Доктор Дар Минор, – вздохнула Сид, – девятнадцатилетний снайпер… Так не похоже на человека, которого я знаю… насколько я его знаю.

Дар молча слушал.

– Может, ты хотя бы расскажешь, почему пошел в морскую пехоту? – спросила Сид. – И стал снайпером?

– Хорошо, – ответил Дарвин.

Его сердце забилось чаще, когда он понял, что действительно хочет рассказать ей, как все было на самом деле. И расскажет. В любом случае в решении стать морским пехотинцем и снайпером было куда больше личного, чем в его действиях в Далате.

Он посмотрел на часы.

– Вообще-то уже поздно, госпожа следователь. Может, отложим мои откровения на следующий раз? У меня еще куча дел на сегодня.

Сид закусила губу и огляделась. Перед тем как зажечь свет в доме, она задернула шторы и закрыла ставни, и теперь в комнате царил мрак, озаряемый одной-единственной настольной лампой.

На мгновение Дарвину пришла в голову невероятная мысль, что сейчас Сид предложит заночевать здесь, вдвоем. Его сердце заколотилось еще сильнее.

– Ладно, – наконец сказала она. – Я помогу тебе вымыть посуду, и поедем. Но обещай, что расскажешь, почему решил записаться в морскую пехоту. Идет?

– Обещаю, – услышал Дарвин собственный голос.

Они вышли в ночь и направились к машинам, и тогда Дар сказал:

– Тот случай в Далате имел забавное продолжение, поэтому, как мне кажется, все материалы и засекретили. Рассказать?

– Конечно.

– Помнишь, я сказал, что цель этой миссии состояла в том, чтобы вывезти бесценные восемьдесят грамм плутония?

– Да.

Дар включил зажигание правой рукой, в левой он держал футляр с оружием.

– Так вот, Уолли с Джоном нашли контейнер с надписью «плутоний», который мы и увезли. Мудрое начальство отправило его под охраной на склад в ядерном комплексе в Ханфорде, штат Айдахо, где уже хранились тысячи таких контейнеров.

– Ну?

– Вот и «ну»… В семьдесят девятом, через четыре года после всех событий, кому-то наконец пришло в голову заглянуть под крышку.

Он помолчал, а Сидни не торопила его. Ночной воздух был напоен ароматом хвои.

– Там оказался никакой не плутоний, – наконец сказал Дарвин. – Мы попали в эту переделку из-за восьмидесяти грамм полония.

– А в чем разница? – не поняла Сид.

– Плутоний используется для создания атомных и водородных бомб. А полоний не годится для этого.

– Как же они… Уолли, Джон и прочие… Как они могли так ошибиться?

– Уолли с Джоном ни при чем, – ответил Дар. – Кто-то из техников этого реактора прилепил на контейнер не ту этикетку.

– А что случилось с плутонием?

– В той самой «Три-Сити геральд» от 19 января 1997 года появилась еще одна статья, – ответил он. – Глава Социалистической Республики Вьетнам сообщил, что, я цитирую, «оставленный американцами плутоний используется по назначению в Центре ядерных исследований в Далате».

Дарвин улыбнулся, но Сидни продолжала мрачно молчать. Наконец она спросила:

– Значит, реактор не остановился, он продолжал работать?

– Русские специалисты помогли Северному Вьетнаму запустить реактор через месяц после окончания войны.

Дар Минор, безжалостный снайпер морской пехоты, провел остаток пятницы и всю субботу за шитьем и разглядыванием журналов «Аркитекчерал дайджест».

Несколько лет назад Лоуренс, копаясь в его книжных полках, наткнулся на стопки старых журналов по дизайну помещений и удивился:

– А это кто сюда притащил?

Дар сделал ошибку, когда попытался объяснить, для чего ему понадобилось хранить дома эти журналы; что мир без людей, который смотрит со страниц, такой статичный, такой совершенный, такой… правильный… Здесь поэзия навеки застывшего совершенства сочетается с прозой жизни, когда какая-нибудь пара, гомосексуальная или обычная, поселяется в безвременной, безмятежной и упорядоченной вселенной. Ничто, кажется, не нарушает вечной гармонии их жилища, все подушки аккуратно взбиты, все предметы обстановки всегда на своем месте. А на самом деле очередной номер «Аркитекчерал дайджест» выходит в свет всего за три месяца до того, как продюсер и кинозвезда, идеальный дом которых красуется на всех иллюстрациях, объявляют о разводе. Дарвина забавляла ирония ситуации – разница между совершенным дизайном великолепных интерьеров и хаосом настоящей жизни. К тому же эти журналы – подходящее чтиво перед сном или в ванной.

– Ты псих, – сделал вывод Лоуренс.

Дарвин листал журналы двухлетней давности в поисках одной статьи.

Особняк Далласа Трейса, который стоил шесть миллионов, вознесся на месте старых домов у перекрестка Малхолланд-Драйв и Вэлли-Сайд. Прежние дома, как узнал Дар, хотя в журнале об этом не было и строчки, были сравнительно скромными коттеджами (каждый – около миллиона долларов) в стиле 60-х годов. Адвокат Трейс выкупил три из них, снес постройки бульдозером и нанял одного из знаменитых архитекторов-эмигрантов, который выстроил ему шикарное постмодернистское… нечто из бетона, ржавого железа и стекла. Особняк стоял на вершине холма и возвышался над всеми окрестными домами и строениями.

Дарвин дважды перечитал статью, внимательно изучил три страницы с фотографиями и запомнил, какое окно смотрит из какой комнаты. К статье прилагался небольшой снимок тонко усмехающегося советника Трейса, который сидел в своем неудобном с виду барселонском кресле.

«Юридическая звезда мировой величины» – гласила подпись. Его невеста Иможена, двадцатитрехлетняя «мисс Бразилия» с пышным бюстом (занявшая в том году второе место на конкурсе «Мисс Вселенная»), пристроилась рядом с супругом на еще более неудобном с виду железном подлокотнике.

Даллас Трейс заставил ее официально сменить имя на Дестини,[27] поскольку судьба ее была такая – выйти замуж за знаменитого адвоката.

У Дара этот дом вызывал неприязнь и даже отвращение. Его тошнило от всех этих постмодернистских приемов: ведущих в никуда стен, узких кинжальных карнизов, претенциозных потолков высотой в сорок футов, промышленных материалов, утыканных болтами, крюками и гайками, проржавевших металлических «кулис», которые не поднимались и были ни к чему не пригодны, и узких ручейков-бассейнов, которые легко можно было перешагнуть.

Зато Дарвина порадовали строчки о замысле архитектора, который решил «…отказаться от таких мещанских предметов благоустройства, как шторы и ставни, чтобы высокие прекрасные окна, выходящие на простор лощины и сходящиеся во многих местах под острыми углами, помогали стирать грань между „снаружи“ и „внутри“ и впускали великолепные пейзажи в каждую светлую и просторную комнату».

Дар сверился с путеводителем и рельефными картами и выяснил, что «великолепные пейзажи» находились на единственном участке, уцелевшем от бульдозеров. Он остался нетронутым по двум причинам: во-первых, там раскопали индейское захоронение, а во-вторых, за его спасение неустанно боролись самые упрямые соседи, в том числе актер Леонард Нимой и писатель-фантаст Харлан Эллисон.

Пошить костюм Гилли не так-то просто. Дарвину пришлось взять камуфляжную форму – рубашку и штаны – большого размера, сделать из сетки выкройку по ее форме, укрепить переднюю часть костюма плотным полотном – тоже раскрашенным под камуфляж – и пришить куски брезента на локти и колени.