Ситуацию с мамой я обсуждала с Мел каждый день. Я не знала, как мне поступить и никак не могла решиться позвонить ей. И я была на сто процентов уверена, что мама никогда не пойдет на контакт первой.

— Почему бы тебе просто не сделать то, что ты делаешь все время? — Алина закатила глаза, словно объясняя простые истины маленькому ребенку. — Просто принять ее такой, какая она есть. Носить маску гораздо проще, чем открыться кому-то. Откроешься — обязательно получишь пинок в ответ. Может, не сразу. Но точно получишь. Ты привыкла получать пинки, вот и открываешься всем и каждому. Но не все такие мазохисты, как ты.

— И потом. Все говорят, что родители всегда должны делать первый шаг, — голос Алины чуть дрогнул. Она явно задела личную боль. — Мол, они старше, мудрее. Нифига они не мудрее. И для них порой намного страшнее и унизительнее открыться или признаться своему ребенку в чем-то. Ведь, когда признается ребенок, он рассчитывает на мудрость и опыт родителя. Он рассчитывает на защиту. Родители всегда могут понять своих детей, потому что сами были детьми. А вот дети еще родителями не были. И их осуждение иногда бывает более жестокое, чем родительское. Так что оставь свою маманю в покое и просто позвони ей первой. Тебе уже вряд ли когда-нибудь понадобится ее помощь. А вот ей твоя — точно понадобится. Ее ты уже никогда не изменишь, но сможешь изменить ваши отношения.

Алина замолчала, равнодушно листая свои конспекты и только рука, на ее колене, которую она сжимала в кулаке выдавала ее чувства.

Я отвернулась к Мел, полностью загораживая собой Алину и спросила:

— А ты что думаешь?

И пока Мел горячо соглашалась со словами девушки, я незаметно для всех тихонько сжала под столом кулачок Алины, чуть царапнув ее кольцом, что подарил мне Бергман в знак принадлежности ему, и мысленно выразила ей свою благодарность.