– Проклятье Келланведа, – промычал он.

Острячка подняла круглое лицо: – Сказал что-то, капрал?

– Мы малазанская морская пехота, вот кто мы, милашка.

– Не тяжелая пехота? А я думала…

– Мы и те, и те. Расслабься. Видишь ли, малазанские морпехи не занимались тем, для чего обучены, уже много лет. Со смерти Келланведа. Нас этому учили, понимаешь? Делать именно то, чем мы заняты сейчас. Хвала Фенеру! Бедные ублюдки Эдур и летерийцы. Бедные невежественные ублюдки.

– Достаточно умные, чтобы подловить нас, – сказала Уру Хела из-за спины Острячки.

– Но разве у них вышло?

– Только потому…

– Молчать, Уру Хела. Здесь я разговариваю. Ваш капрал. А ты просто слушаешь.

– Да я просто…

– Еще одно слово, солдат, и окажешься в рапорте.

Если она и засмеялась, то тут же превратила смех в кашель. Геслер зашипел из-за Скрипача: – Тихо вы там! – Но суть была уже сказана. Буян кивал сам себе. Малазанская морская пехота. Да.

Скрипач кивнул в сторону узкой кривой тропы, ведущей к неказистым зданиям ближайшей фермы: – Мы идем туда, не спеша, тащим раненых. Прямо к дому, вдоль той дорожки.

– Как будто все еще паникуем, как будто нас запугали, – кивнул Геслер. – Да. Разумеется, ферму придется зачистить, то есть убить гражданских. Скажу тебе, Скрип, мне это не по душе.

– Может, обойдемся без этого, – подумал вслух Скрипач. – Бутыл?

– Здесь, сержант. Я устал, но, наверное, смогу их зачаровать. Может, даже заброшу в их головы парочку ложных идей. Типа мы ушли на север, хотя на самом деле мы ушли на юг. Вроде того.

– Не вздумай умирать, Бутыл, – сказал Геслер, бросив затем Скрипачу: – Пойду соберу припасы своего взвода.

– Мне и Караку, – кивнул Скрипач.

– Растянем проволоку?

– Нет. Долго привязывать, и на свету заметно. Мы устроим «барабан».

– Худ меня подери, – шепнул Геслер. – Ты уверен? То есть я кое-что слышал…

– Слышал. Но мы с Ежом его придумали. И довели до совершенства. Более или менее.

– Более? Или менее?

Скрипач пожал плечами: – Или сработает, или нет. В крайнем случае у нас есть иллюзии Бутыла.

– Но вернуть долбашки уже не получится, так ведь?

– Нет. Впрочем, если желаешь узреть ослепительный белый свет…

– Что ж, – улыбнулся янтарнолицый моряк, – если есть возможность узреть ожившую легенду, к тому же в присутствии изобретшего ее гения… не стану отговаривать, Скрип.

– У меня лишь половина гения, Геслер. Еж забрал вторую с собой.

– Что, сомнения берут?

– Уже не в первый и не во второй раз. Но все равно сделать надо. Когда люди будут готовы, поведешь вперед всех, кроме меня и Каракатицы. К ближайшему дому. Думаю, дальний дом не заброшен. Может быть, хозяин его перестраивает. Поля выглядят на загляденье ухоженными, не так ли?

– Да, особенно если учесть, какой тут маленький дом.

– Пусть Бутыл сначала все разнюхает.

– Да. Маг, ты слышал?

– Что? Извините. Думаю, я задремал.

Геслер сверкнул глазами на Скрипача: – От этого типа зависят наши жизни? Помогай нам Худ.

Приказ прошел по неровному ряду пригнувшихся солдат. Заря начала высветлять воздух, когда Геслер, Бутыл – и Корабб Бхилан Зену’алас сразу за ними – повели соединенные взводы вдоль дороги. Шаркая ногами, чтобы оставить следы – не слишком, но все же заметные – они пробирались к скромному фермерскому дому.

Скрипач и Каракатица следили за ними, пока отряд не ушел на приличное расстояние от места, выбранного для ловушки. Здесь по сторонам тропы росли кусты, мешающие видеть землю. Слева стояли два приличной толщины дерева, справа – одно, очень старое.

Нужно четыре долбашки. Два вместе, затем еще одна и, наконец, последняя.

Каракатица – лицо его покрылось потом, ведь сапер тащил на плече заряды и колья – был странно молчалив. Скрипач послал его отмерять расстояния, вбивая палки в местах, которые он указывал. После этого Каракатице пришлось копать ямы в плотной земле, там, где были вбиты колья. Мелкие ямы.

Сапер, верящий в удачу Опоннов, мог бы удовольствоваться этим, мог бы молить переменчивых Близнецов, чтобы копыто хоть одного вражеского коня задело одну из прикопанных долбашек. Но не так работает «барабан». Ему нужна лишь вибрация. Оболочки долбашек следует специально истончить в одном месте; против этого места устанавливается достаточно острый камень, при сотрясении почвы способный пробить глину. Настоящая трудность, как хорошо знали Скрипач и Еж, в том, чтобы соскрести глину с бока снаряда, оставив слой толщиной с яичную скорлупу, но при этом не украсив верхушки самых высоких деревьев собственной кровью и гирляндами кишок.

Едва Каракатица закончил первую ямку, Скрипач подошел к нему с долбашкой в руках. Бережно опустил снаряд на землю, немного поработал ножом над ямой – и вернулся к долбашке, которая расположена дальше всех от дороги, но должна взорваться первой. От нее детонируют две другие, в середине вражеской колонны, и одна позади – на тот случай, если колонна окажется особо длинной.

Опустив снаряд в ямку, он растянулся на животе – и начал скрести глину.

Солнце встало; хотя воздух еще не прогрелся, пот ручьями тек по лицу Скрипача, скалывавшего тончайшие слои искусно сделанного кувшина. Ему хотелось, чтобы свет падал прямо на бок, над которым он трудился: тогда он мог бы работать, ожидая, когда станет слабо различим желтый воспламеняющийся порошок и гранулы железа. Но такой удачи не выпало – повсюду лежали тени.

Наконец он поскреб ножом по глине в последний раз и осторожно отвел лезвие. Нашел острый камень, положил около истонченной скорлупы снаряда острием кверху. Медленно, затаив дыхание, разжал руку. Открыл глаза. Изучил свое творение.

Еще несколько глубоких вздохов, чтобы успокоить нервы – и он начал засыпать яму, зачерпывая землю ладонями. Затем рассыпал над вскопанным местом лесной мусор.

Скрипач на животе отполз от ямы, добрался до края тропы, где лежали остальные долбашки. Подняв голову, он заметил Каракатицу – тот обнял себя руками и выглядел так, будто только что обмочился. «Да, этот знает, почему саперы относятся к вымирающим видам…» Сержант не спеша двинулся к следующей яме. В этот раз не так тонко… но достаточно тонко. Казалось, вторая долбашка меньше весит – именно это и делает каждый следующий шаг опаснее предыдущего – так просто стать беззаботным, ошибиться, ощутив облегчение от хорошо выполненной работы… ну, он же все знает и все умеет, не так ли?

Сапер заскрипел зубами. Подойдя ко второй яме, осторожно встал на колени. Положил долбашку, потянулся за ножом.

Каракатица действительно готов был обмочить штаны. Не от близости смерти – к этому он давно привык, с привычкой пришел в Четырнадцатую… но от того, чему стал свидетелем.

Последний великий малазанский сапер. Никто ему и в подметки не годится. Вообразите, скоблит оболочку долбашек. Ножиком. До толщины яичной скорлупы. Каракатица следил, с трудом различая подробности на таком расстоянии, как Скрипач обрабатывает первый, самый опасный снаряд. И молился всем богам, о которых мог вспомнить, и даже тем, чьих имен вообще не знал; молился духам и привидениям всех саперов, живых и мертвых – вымаливал благословение этому мастеру своего дела. Молился, чтобы человек, которым он искренне восхищается, не сделал… не сделал чего?

«Не подвел меня».

Как трусливо. Он и сам все понимал. Он твердил себе это в каждом промежутке между выдохами молитв. Он пытался остановить распад веры.

Скрипач уже стоит у второй ямы, повторяя фокус. «А представить Скрипа с Ежом. Как, должно быть, они работали сообща! Боги, Сжигатели должны были наводить священный ужас!» Но теперь… Скрипач остался один, сам Каракатица не похож даже на тень знаменитого Ежа. Всему настает конец. Но пока жив Скрипач… что же… черт побери всех, есть за что держаться. Вот эта стрела в левом плече… он видел, как она подлетает, но ведь не наклонился, чтобы точно ее поймать… правда ведь? Со стороны могло так показаться. Вполне могло. Да разве он имел время подумать во всем этом беспорядке? Кто он, сверхчеловек? Нет…