Увидев меня, Таня дергается. В глазах загорается ярость.

— Извините, с вами поговорит мой заместитель. У меня много работы! — разворачивается Татьяна, собираясь вернуться в свой кабинет.

Чуть замешкавшись, в пекарню забегает Танина мама. Это мы её позвали.

— Доброго вам дня! — Выходит вперед отец, обращаясь к моей бывшей жене. — Мы к вам из самого Стамбула приехали, у матери моей жены дурное здоровье, но она прилетела сюда, уделите нам капельку своего внимания.

Моя гюнеш, конечно же, никуда не уходит, слишком совестливая. И за это я её тоже люблю.

— Что здесь происходит? — обнимает дочку моя бывшая теща. — Таня, меня попросили приехать, но я ничего не понимаю.

В первый раз у нас такого не было. Потому что мои родственники выступали против нашей свадьбы. Сейчас все постарели и изменились, стали смотреть на некоторые вещи проще и лояльнее. Мне это нужно. Хочу, чтобы в этот раз все прошло, как положено. И пусть «мои» только попробуют что-нибудь испортить. Внуков никогда не увидят.

Дальше всё идет по плану, я подношу Таниной матери конверт, набитый деньгами, и, поклонившись, отхожу в сторону. Больше всех млеет Танина подружка, она уже догадалась, что всё это значит и, широко открыв рот, пялится во все глаза. Работники пекарни, случайные гости, все побросали свои дела и внимательно наблюдают за нами. Таня, будто в ступоре, явно не знает, что ей делать. Её глаза бегают по мне, будто она никак не решит, послать меня далеко или очень далеко. Я рад хотя бы тому, что она не кричит и не дерется, до сих пор не сбежала, и это частичная победа.

— Что это? — вертит в руках конверт бывшая будущая теща.

— Это калым за невесту, — поясняет отец. — Жених благодарит мать девушки, которую выбрал, за воспитанную ею дочь.

— Дочка, тут куча денег, — заглядывает в конверт Танина мама.

— Невеста?! — пробегает коллективный восторженный шёпот.

Она смотрит прямо на меня, я смотрю на неё и немного нервничаю, потому что по Таниному лицу ничего невозможно понять. Лучше бы я голым к сорокатысячной толпе вышел, чем вот так сдаваться женщине, которая никак на это не реагирует.

Женщины вокруг нас охают и ахают. Ну и шоу мы устроили. Но по-другому никак. Как говорят в Турции: «У застенчивого ни сын не родился, ни дочь».

Отец продолжает сватовство и толкает пятиминутную речь о намерениях жениха. И, чтобы доказать эти самые намерения, он просит принести мне чашку крепкого черного кофе без сливок и сахара. Куда я без страха и упрека, глядя в прекрасные синие глаза моей любимой женщины, уверенно сыплю половину солонки соли. Это тоже традиция. Жених демонстрирует невесте, что ради неё готов пройти любое жизненное испытание. И пусть соль эту она должна была в чашку насыпать, она должна была меня испытать. В нашем случае об этом речь не идёт. Сейчас мне хватит того, чтобы Таня просто отмерла, разморозилась. Ну, и традиция, конечно, должна быть соблюдена, пусть и таким образом. Смотрю на гюнеш и, даже не поморщившись, выпиваю эту солено-горькую жижу.

Этот цирковой трюк вызывает у Тани усмешку. На лбу явственно читается что-то вроде «Ну и идиот же ты, Айвазов». Хоть какая-то реакция.

— Ты же не выйдешь за него так просто еще раз? — не стесняясь, спрашивает её мать.

На самом деле, заставить отца и бабку прилететь сюда по первому зову было совсем не просто. Я хочу быть с этой женщиной. И, чтобы не наговорил ей Адем, теперь очевидно, что ни на ком другом я жениться не собираюсь. Отец продолжает речь о важности брака. Он вообще любит выступать, поучая всех и вся. А я смотрю на свою красавицу и налюбоваться не могу. Кто бы мог подумать — без памяти влюбился в бывшую жену.

— Тимур! — окликает меня отец.

Предпочел бы это сказать наедине, где на меня бы не пялились двадцать пять пар глаз, но выбора у меня не осталось. Выступать перед толпой желающих моей скоропостижной кончины конкурентов гораздо легче.

— Танюш, я очень сильно люблю тебя и прошу стать моей женой.

Ну вот кажется и всё. Внутри всё сдавило, язык присох к нëбу. А она молчит… никак не реагируя.

Пульс подпрыгивает до ста пятидесяти. Она ведь может отказаться. Вытаскиваю из кармана коробку с кольцом. Идеальное для моей идеальной гюнеш. Я долго выбирал его, пока не нашел то самое, подходящее.

Открываю коробку, а Таня прежнему молчит. В пекарне стоит гробовая тишина. Она смотрит мне в глаза, и я понятия не имею, о чём конкретно она думает. Если сейчас она откажет, сегодня же ночью выкраду её по законам гор, поселю в ауле и всё равно сделаю своей. Ничего не хотел так сильно, как её емкого «да» сейчас.

Но Таня прерывает наш зрительный контакт, опустив голову, а затем… Поднимает вверх руку, протягивая её мне и слегка оттопыривая безымянный палец. Решительно шагаю вперед, хватаю ладошку, кольцо легко занимает свое место, а я впечатываю гюнеш себе в грудь, прижимая крепко- крепко, не давая даже вздохнуть. Вокруг раздаются восторженные вздохи умиления.

— Кто тебе разрешил погасить все мои кредиты и выкупить долю у Дусманиса? — мычит Танька мне в плечо.

— Зато всё здесь теперь твоё и ты ничего не должна банку, мозгоклюечка.

Таня бурчит что-то ещё, но я не слышу и, задушив её в объятиях, с удовольствием вдыхаю запах волос моей женщины. Никогда не отпущу и убью любого, кто приблизится к ней хотя бы на метр.

Тимур

С тех пор, как Татьяна согласилась выйти за меня замуж, все вокруг только и делают, что планируют нашу свадьбу. Моя бабка четко дала понять, что не улетит обратно в Турцию, пока мы не поженимся, она слишком стара мотаться туда-сюда. Отец ждёт банкета, а мать без конца тараторит о внуках. После того, как я сдался Татьяне полностью, она заметно преобразилась: щеки порозовели, глаза горят, смеётся много, как будто ещё красивее стала.

Я пригласил её на свидание. Появившись на крыльце в коротком черном платье и туфлях на высоком каблуке, Татьяна улыбнулась мне, заставив проявить просто железную выдержку. Очень хочется трогать! Жду не дождусь, когда ужин подойдет к своему логическому завершению и мы сможем закрепить свою помолвку многочасовым секс-марафоном.

— Здесь мило, — крутит головой женщина, на которую, без преувеличения, я готов смотреть часами.

Того, что было, и того, что должно случиться, изменить нельзя. Но я сделаю ее счастливой. Я так решил.

— Это мой лучший ресторан, Танюш. Моя гордость. Повар — настоящий француз.

— Сюда ты водил свою турчанку? — игриво приподнимает бровь Таня, подначивая меня.

Затем подносит бокал к губам и пьет, а я ловлю себя на том, что жадно впитываю каждое её движение, рассматривая. Не простила, засранка, хоть и даёт шанс. Делает из меня каблука, вынуждая оправдываться.

— Я не водил её по ресторанам.

— Папа не разрешал?

— Я смотрю, тебе весело, Татьяна. Договоришься у меня, положу тебя через колено и…

— Я бы хотела такого расклада, — приподнимает уголки губ, облизывает нижнюю, флиртует, неосознанно касаясь подаренного мной кольца на пальце.

Внутри всё расцветает горячим предвкушением, приходится сдерживаться, чтобы от накатившего возбуждения не дышать слишком громко. О да, девочка, для тебя только такой расклад. Я так по тебе соскучился, что завтра утром ты не сможешь ходить. Придется на руках нести в твою пекарню.

Но Татьяна возвращается к своей тарелке, а я больше не хочу есть, хочу затащить её в свою холостяцкую берлогу и ласкать, пока у неё силы кричать не закончатся. Однако нужно взять себя в руки, всё же не малолетний озабоченный ишак. У Татьяны ещё наполовину несъеденный ужин, плюс вино и десерт. Я же пригласил её приятно провести время, значит, надо стараться. Пусть этот вечер станет для неё особенным. Вон как глаза сияют, а с лица улыбка не сходит, мне от этого хорошо.

— Как дела в пекарне?

— Нас обязали оборудовать помещение вентиляцией. Её отсутствие обнаружила внеплановая проверка, — Таня начинает делиться своими рабочими проблемами, они нарастают как снежный ком и, будь на её месте любой другой человек, я бы попросил сменить тему, но, глядя на её захваченное азартом лицо и восторг, с которым она рассказывает о своём бизнесе, я понимаю, что просто не могу попросить её замолчать.