Валуев положил телефонную трубку. Зоя с тревогой смотрела на него. Она привыкла к ночным звонкам, неожиданным отъездам мужа, но привычка не могла исключить тревогу.

— Уезжаешь? — спросила она только. — Прошу тебя, будь осторожнее.

— Не беспокойся, все будет хорошо.

За окном раздался сигнал автомобиля.

В штабе пограничного отряда чекистов встретил дежурный офицер и проводил в кабинет начальника.

— Вот полюбуйтесь, — сказал начальник отряда полковник Богатов.

На столе было аккуратно разложено все снаряжение задержанного. Малогабаритная радиостанция, комплект сухих батарей, блокноты для зашифровки и расшифровки радиограмм, кодовая таблица. Рядом лежал пистолет «ТТ» и патроны. Банки с консервами, ложка, вилка и среднего размера охотничий нож. Бутылка московской водки. Какие-то таблетки. Карта южной половины острова Сахалина и газета «Правда» недельной давности. Пачка советских денег. Паспорт. На стуле висел водонепроницаемый комбинезон, а к стене был прислонен надувной матрац-плотик. Радиостанция не представляла никакого интереса — аналогичные довольно часто использовались в подобных случаях, а вот «авторучка» крупного размера оказалась не авторучкой, а газовым пистолетом, стреляющим слезоточивым газом. Вторая «авторучка» представляла собой миниатюрный электрический фонарик с лампочкой на конце. И только третья была обыкновенной.

Офицеры приступили к допросу задержанного.

Военнослужащий Сорокин случайно встретил довоенного знакомого. Когда-то они вместе ограбили ларек, и все закончилось благополучно. «Кореш» затащил к себе, выпили за встречу и за то, что не погибли в войну.

— Что-то наград не видно на твоей гимнастерке, — заметил «кореш», — не в штрафниках ли был?

— Нет, бог миловал, — усмехнулся Сорокин. — Я на передовой, так получилось, не был. После 1944 года в тылу шоферил.

При следующей встрече «кореш» познакомил Сорокина с друзьями. Разговор был откровенный — Сорокину предложили принять участие в ограблении квартиры командира части, в которой служил Сорокин. От него требовались «наводка» и уточнение распорядка рабочего дня полковника. Не раздумывая, Сорокин согласился. Это не составило для него особого труда — он, как шофер, неоднократно повозил полковника домой.

Через несколько дней Сорокину предложили принять участие в ограблении церкви. Нужен был автомобиль, чтобы вывезти награбленное. Сорокин согласился. Ссылаясь на необходимость отвезти в деревню больную тетку, он получил разрешение на использование закрепленного за ним «студебеккера» и увольнительную до 24 часов. С дежурным по гаражу договорился, чтобы тот не поднимал шум, если задержатся немного.

Ночью подъехали к деревне, остановились на окраине. Отмычками открыли церковную дверь и проникли в алтарь. Забрали серебряные кубки, ценную утварь, сложили все в мешки и отнесли в автомашину. Сорокин отвез все в город, на «хазу».

Эта кража благополучно не закончилась. Кто-то из жителей села видел стоявший на окраине военный «студебеккер». Проверка показала, что Сорокин вернулся из поездки не в 24, а в 3 часа ночи. На допросе Сорокин утверждал, что возил больную тетку в деревню, в другие села не заезжал. Объяснения Сорокина требовали проверки, а за опоздание из увольнения его посадили на гауптвахту, Сорокин понял, что ложь его будет раскрыта, суд неминуем. Воспользовавшись тем, что его вывели для хозяйственных работ во двор, он, улучив удобный момент, перемахнул через забор.

Дружки дали ему гражданскую одежду, снабдили деньгами и крадеными документами, и ночью он покинул город. Несколько дней он ездил из одного места в другое. Наконец, нервы не выдержали, и Сорокин решил бежать за границу. О том, что ждет его на чужбине, он не задумывался. Ему казалось, что профессия шофера позволит найти работу в любой стране.

Полиция задержала его километрах в десяти от границы. На допросе в жандармерии он назвался Журавлевым и утверждал, что дезертировал из Красной Армии, так как избил офицера, который в пьяном виде приставал к его подруге.

На свободу его не выпустили. Тюрьму сменил лагерь перемещенных лиц, здесь он встретил подобных себе изменников Родины, бежавших из СССР по разным причинам. Поговорив с ними, убедился, что это ничтожные, завистливые люди, готовые за кусок хлеба пойти на любое преступление. Он не стал раскрываться перед ними.

Через несколько лет его выпустили на волю. Голодный и обтрепанный, бродил он по городу в поисках заработка.

На городском базаре ему повезло: встретил выходца из России, владельца маленького магазина. Тот устроил его рабочим на базаре. Нашлась и крыша над головой — базарная ночлежка. Сорокин воспрянул духом. Спустя некоторое время эмигрант познакомил его с представителем иностранной торговой фирмы, с которой имел деловые отношения. Алекс — так звали иностранца — довольно сносно говорил по-русски.

В течение трех дней он расспрашивал Сорокина о его жизни в СССР. Сорокин твердо придерживался своей версии и врал Алексу не моргнув глазом. Он понимал, что им заинтересовалась какая-то разведка. Алекс предложил ему ехать в столицу. На следующий день, простившись с эмигрантом, Сорокин отправился в путь.

Алекс устроил Сорокина рабочим в частную авторемонтную мастерскую. Жил Сорокин при мастерской вместе с механиком. Тот был рослый, флегматичный, средних лет мужчина, немного говоривший по-русски и по-английски. Вскоре Сорокин понял, что он находится под наблюдением механика.

При встречах Алекс возвращался к жизни Сорокина в Советском Союзе и обстоятельствах его бегства за границу. Кроме устных бесед, требовал, чтобы Сорокин все изложил на бумаге.

Алекс ставил вопросы прямо: имел ли Сорокин связи с советской разведкой и не по ее ли заданию прибыл за кордон? Расспрашивал и требовал письменных подробностей о всех известных Сорокину офицерах Советской Армии, о личных знакомых. Помимо этого, Алекс давал задания по изучению некоторых лиц, с которыми встречался Сорокин в мастерской. Первым таким объектом изучения, к глубокому удивлению Сорокина, оказался механик.

Сорокин был неглупым человеком, обладал хорошей памятью, быстрой реакцией, физической силой и выносливостью. Умел неплохо рисовать, любил художественную литературу и шахматы. Он умел скрывать то, что, по его мнению, не следовало знать Алексу.

На очередной встрече Алекс дружески хлопнул Сорокина по плечу.

— Ну, парень, как это по-русски... Кончай отдыхать. Мы хотим сделать тебе предложение работать в разведке. Согласен?

— Не знаю, сумею ли я?

— Ты будешь хорошо жить, будешь обеспеченным человеком, — продолжал Алекс — Наша разведка работает во всех странах. И где бы ты ни был, на твой счет в банке ежемесячно будут поступать деньги. Мы убедились, что ты не связан с Советами и говоришь правду. Я уверен, что ты будешь хорошим разведчиком. Но сначала ты пройдешь курс обучения. Согласен?

Сорокину не хотелось идти в разведывательную школу. Он понимал, что после обучения его забросят в Советский Союз, а это грозило большими неприятностями. Но если он откажется от предложения Алекса, его немедленно вышвырнут на улицу. Он хорошо помнил жизнь в лагере перемещенных лиц и мытарства до встречи с Алексом и отчетливо представлял ситуацию, в которую может попасть.

— Благодарю за предложение и доверие, — сказал Сорокин.

— О’кэй! Я так и думал. Теперь нам надо соблюсти некоторые формальности.

Алекс протянул Сорокину заранее заготовленное письменное обязательство, в котором говорилось, что он будет честно служить разведке. Сорокин подписал его.

— Вот и весь обряд, — засмеялся Алекс.

Алекс рассказал, что разведывательная школа находится в Западной Германии, близ Мюнхена. Там Сорокин будет не один, и никто не должен знать его настоящую фамилию. («А ее никто и не знает», — мелькнуло в сознании Сорокина.) В Мюнхен он полетит сегодня же вечером в сопровождении представителя школы.