Кокити Микимото родился на полуострове Сима в семье торговца лапшой. Как старший сын, он должен был унаследовать дело отца и в прежние времена вряд ли осмелился бы думать о чем-либо ином. Но юность Микимото совпала с эпохой, когда сколачивало капиталы первое поколение японских Артамоновых.

Двадцатилетний Микимото пешком совершил путешествие в Токио. Больше всего в столице поразила его дороговизна жемчужин. Даже самые низкосортные из них пользовались спросом у китайских купцов если не для украшений, то для изготовления лекарств.

Вернувшись в родные места, Микимото стал не только торговцем лапшой, но и скупщиком добычи морских дев: омаров и съедобных раковин, в которых нередко попадались перлы.

По мере того как вся эта морская живность проходила через руки Микимото, он убедился, что жемчужины самой правильной формы и наибольшей лучистости вызревают не в крупных перламутровых аваби, а в невзрачных двустворчатых акоя.

В 1898 году тридцатилетний Микимото встретился с биологом Мидзукури и впервые услышал от него научное объяснение причин, ведущих к зарождению перла в устрице.

— Пробовал ли кто-нибудь применить здесь человеческие руки? — сразу же спросил Микимото.

— Если ввести подходящий инородный предмет внутрь моллюска, не убив его при этом, а затем вернуть раковину на несколько лет в море, в ней должна бы образоваться жемчужина. Однако до сих пор никому еще не удавалось осуществить этого на практике, — ответил ученый.

С тех пор идея выращивать жемчужины на подводных плантациях уже не оставляла Микимото. Девятнадцать лет его опыты оставались безуспешными. Среди земляков уже пошли разговоры, что упрямец рехнулся, добиваясь невозможного. Но в 1907 году Микимото наконец вырастил сферический перл, введя в тело акоя кусочек перламутра, обернутый живой тканью другой устрицы.

Главной рабочей силой в этих опытах были морские девы. Ныряльщицы добывали нужное число акоя, рядами раскладывали оперированные раковины по дну тихих бухт и ухаживали за подводными нивами.

Получив наконец первые сферические жемчужины, Микимото резко расширил промыслы. Но набирать нужное число ныряльщиц для обработки плантаций на дне становилось все труднее. Тогда он стал помещать раковины в проволочные корзины, подвязанные к плотам из деревянных жердей. Это позволило ухаживать за устрицами с поверхности воды.

Подводные пастухи — ныряльщицы с тех пор остались на промыслах лишь в роли поставщиков акоя. Тем не менее в рассказе о том, как был раскрыт секрет жемчужной раковины, ама остаются одним из главных действующих лиц. Ведь не будь в Японии ремесла морских дев, не было бы и Микимото…

Жемчуг был первым из драгоценных украшений, известных людям. Самые ранние поселения первобытных племен появились в устьях больших рек, на берегах морских заливов. Сбор водорослей и раковин был ведь более древним занятием, чем охота и рыболовство. Когда наш далекий предок вдруг обнаруживал в невзрачном теле устрицы лучистый, сверкающий перл, сокровище это казалось ему порождением неких сверхъестественных сил.

Упоминания о жемчуге появились в летописях и легендах с незапамятных времен. Уже в трудах древнего историка Плиния можно прочитать о случае, происшедшем будто бы на пиру египетской царицы Клеопатры. Среди ее сокровищ больше всего славились в ту пору серьги из двух огромных грушевидных жемчужин. Желая поразить римского императора Антония, Клеопатра на его глазах растворила одну из жемчужин в кубке с вином и выпила эту бесценную чашу за здоровье гостя. (Правда, специалисты утверждают, что столь крупная жемчужина могла бы раствориться не быстрее чем за двое суток, да и то не в вине, а в уксусе.)

Эксцентричную выходку царицы Клеопатры отнюдь нельзя считать первым письменным упоминанием о жемчуге. Есть исторические записи о том, что жители Древнего Вавилона добывали жемчуг в Персидском заливе двадцать семь веков назад.

Но еще более ранние упоминания о перлах содержат «Веды» — священные книги Древней Индии. Там рассказывается, что при торжественном посвящении в брамины человеку вешали на шею жемчужину как талисман, защищающий от всех зол. В сверхъестественную силу жемчуга верили и древнеиндийские воины, украшая им свои щиты.

Очень давно знали о жемчуге и китайцы. Древняя книга «Эръя» рассказывает, что жемчуг был главным из приношений, которые получал легендарный император Юй, правивший сорок два века тому назад. Есть, однако, еще более надежное доказательство, что именно перл считался у древних китайцев наивысшей драгоценностью. Об этом свидетельствуют иероглифы. Знак «Юй», который встречается в самых ранних письменных памятниках и означает «сокровище», «драгоценный камень», образуется путем добавления точки к иероглифу «Ван», то есть «повелитель», «владыка». Понятие «драгоценность», таким образом, графически выражалось как «шарик, принадлежащий повелителю».

Именно перлы положили начало традиции, которая сложилась у китайцев, а затем перешла и в Японию, — придавать форму жемчужины всем другим драгоценным камням. Ранг каждого сановника обозначался шариком на его головном уборе. Такие шарики вытачивали из нефрита, из бирюзы, из коралла, и, разумеется, высшим среди всех них считался шарик жемчужный.

На полуостров Сима я приехал в самую страдную для ныряльщиц и жемчуговодов пору.

Тарахтенье моторок разбудило меня еще до рассвета. Дом, где я ночевал, стоял у самого причала, с которого люди разъезжались на жемчужные промыслы. Мысль о том, что я проведу весь день среди морских дев, пружиной подняла на ноги.

Но семидесятилетняя хозяйка, которая когда-то ныряла за жемчужными раковинами для самого Микимото, уговорила меня не спешить.

— Раньше десяти часов ни одна ама не войдет в воду. Надо ведь, чтобы солнце поднялось выше да светило посильнее, иначе на дне ничего не увидишь. Младший сын обещал к тому времени заехать за вами на моторке. А пока завтракайте спокойно! — Она поставила на низкий столик миску утреннего супа из водорослей агар-агар и мелких устричных раковин.

Сидеть дома, однако, не хотелось. Я взял сумку с фотоаппаратами и пошел вдоль берега. Залив на рассвете был так хорош, что я израсходовал добрую половину пленки. Захотелось искупаться; пришлось вернуться за плавками. И, выходя из дома второй раз, я заметил висящие на гвозде подводные очки.

Тут меня осенило: нужно попробовать познакомиться с ама прямо в море. Много ли проку приблизиться к ним на катере и нацелить телеобъектив?

Мне уже рассказывали, что ама не любят, когда их фотографируют. В разгар сезона тысячи туристов ежедневно приезжают на полуостров Сима, чтобы поглазеть на морских дев, словно на каких-то диковинных животных в зоопарке. Из-за этого ама оставили многие излюбленные места и стали уходить дальше от селений.

Я долго шел по берегу, увязая в песке. Поселок давно скрылся из виду. Под ногами то и дело попадались большие перламутровые раковины.

Обогнув мыс, я вдруг увидел, как прямо передо мной по крутому склону к морю спускалась артель «кадочниц» — морских дев, которые добывают раковины неподалеку от берега. Каждая из них несла на голове деревянную кадушку, скрепленную бамбуковыми обручами.

Вот они входят в море. Каждая женщина опоясывается длинной белой веревкой, конец которой крепится к кадушке (за эту кадушку ама держится, отдыхая между нырками, в нее же складывает свою добычу), по-крестьянски обвязывает себе голову и шею белым платком, чтобы защититься от солнечных ожогов. И вся артель энергично удаляется от берега.

Я пускаюсь вдогонку, а поравнявшись с морскими девами, вижу их уже за работой. Нырок — обе ноги бьют по воде, как рыбий хвост, и тело ама круто устремляется ко дну.

Ныряя вслед, я любуюсь своеобразным стилем их плавания — очень экономным, который, наверное, пригодился бы ватерполистам. Руки морской девы делают энергичные гребки вперед и в стороны. Это похоже на брасс, только ноги работают по-другому — они движутся, как ножницы, вверх и вниз, вроде того, что делаем мы, когда плаваем на боку.