Полуостров Сима встречает рассвет мягкими переливами радужных красок — тех самых, которыми славится жемчуг. Кажется, черпай ковшом и отливай по капле драгоценные перлы. Не это ли серебристо-розовое сияние вбирают в себя раковины на подводных плантациях?

Почти всюду гладь заливов заштрихована темными полосами: жерди, между которыми светится вода. Это плоты, к которым под водой привязаны корзины с жемчужинами. Они напоминают борозды рисовых полей.

Да, человек сумел возделать даже залитые морем долины. Зато нивы эти требуют куда больше ухода, чем трудоемкий рис.

На зеленых боках гор, обступивших залив, тут и там пестреют рыжие рубцы. Это и есть жемчужные промыслы. Каждый из них похож на маленькую пристань. Тесная площадка вырублена в береговой круче. Домик, где трудятся операторы. Вокруг сложены жерди и бочки для плотов, проволочные корзины, связки веревок.

У причала — паром с навесом, рядом с ним покачивается на воде моторка. Пахнет смолой, водорослями, и временами к этому добавляется тяжелый, смердящий запах разлагающихся раковин.

Круглый год не прекращается здесь работа, особенно напряженная в ненастье. Люди холят, пестуют, лелеют самое прихотливое из прирученных человеком живых существ.

Сколько забот требует этот слизняк, обитающий в грязнобурой, невзрачной на вид ракушке! Ему нравятся только самые живописные места, словно для того, чтобы воплотить в жемчужине красоту окружающей природы.

Акоя любит тихие, спокойные заливы с песчаным дном, куда не заходил бы прибой, где не могли бы буйствовать тайфуны.

Однако и неподвижные, застойные воды ему тоже не по нраву. Акоя любит, чтобы впадающая где-то поблизости река смягчала соленость моря и создавала постоянный приток свежей пищи — планктона.

Моллюска нужно оберегать от многочисленных врагов: угрей, осьминогов, морских звезд, омаров. Основатель жемчужного дела Микимото неспроста имел обычай потчевать своих гостей жареным угрем. Рыба эта, приходящая на нерест во внутренние заливы, любит лакомиться устрицами. Именно из-за нее оперированные раковины приходится держать в проволочных сетках.

Беда только в том, что на проволоку да и на створки самих раковин быстро налипает всякая морская живность. Эти водоросли, губки, мелкие моллюски затрудняют доступ воды и планктона, мешают питанию и росту акоя. Поэтому четыре-пять раз за сезон корзины вынимают из воды и тщательно очищают каждую раковину от приросших к ней паразитов.

С раннего утра до позднего вечера кочует от плота к плоту маленький паром с навесом.

Женщины в резиновых фартуках, сапогах и перчатках скребут кривыми ножами и металлическими щетками раковину за раковиной. Звучит тихая песня. Готова одна корзина — на смену ей тут же появляется другая.

Это очень утомительное, трудоемкое дело. За день человек успевает очистить около тысячи раковин. «Прополка» продолжается непрерывно с апреля по ноябрь. Весной и осенью у работниц коченеют руки. Летом донимает зной.

— Хорошо хоть, что вам тут сделали навес, — сказал я поденщицам.

— Разве о нас забота? — усмехнулась одна из них. — Это слизняк не любит солнечных лучей.

Акоя очень чувствителен к изменениям температуры и солености воды. Стоит разразиться ливню, подуть холодному ветру, как люди кидаются к плотам, чтобы опустить корзины поглубже ко дну.

Хорошо поставленная служба погоды, умение чутко реагировать на ее внезапные перемены — для жемчужных промыслов первейшее дело. Здесь, словно на санаторном пляже, повсюду видишь щиты, на которых трижды в день аккуратно выписывается температура воздуха и воды, сила и направление ветра.

Можно сказать, что жемчужницы предпочитают такую же температуру воды, в какой приятно купаться человеку. Ниже пятнадцати градусов — для моллюсков слишком холодно, выше двадцати восьми — слишком жарко.

В обоих случаях акоя становится вялым, теряет аппетит и значительно менее старательно обволакивает сидящее в нем ядрышко перламутровыми слоями.

В знойную августовскую пору плоты приходится отводить дальше от берегов и опускать корзины в более глубокие, прохладные слои.

Куда сложнее, однако, уберечь раковины от холода. Температура воды становится осенью главной темой разговоров.

Люди с опаской вглядываются в каждое набежавшее облачко, по нескольку раз в день запрашивают сводки погоды.

При двенадцати градусах у моллюсков резко замедляются все жизненные процессы, при восьми — они погибают. Поэтому, чтобы не рисковать жемчужницами, их перевозят на зиму в теплые края.

Проволочные сетки с жемчужницами вытаскивают из моря и штабелями складывают на палубы специально приспособленных барж (акоя может около трех суток прожить без воды). Такие караваны направляются куда-нибудь поближе к теплому течению Куросиво или на юг, к острову Кюсю. По размаху все это можно сравнить с крупной десантной операцией, ибо речь идет о сотнях тысяч корзин и миллионах раковин.

Многолетний опыт показал, что наибольшую лучистость раковина обретает в конце осени. Поэтому зима стала по традиции порой сбора урожая.

Раковины вскрывают и бросают моллюска во вращающийся барабан, в котором жемчужины быстро отделяются от скользкой серой массы. После промывания морской водой выбирают перлы, имеющие ценность. Остальные снова пускают на шлифовку, чтобы те же ядра можно было использовать второй раз.

Обычно из ста оперированных раковин около тридцати дают жемчуг, пригодный для продажи, причем действительно первосортных перлов среди них бывает менее десятка.

Патент, выданный Микимото в 1907 году, предоставлял ему право монопольно заниматься выращиванием жемчуга в течение двадцати лет. Еще задолго до истечения этого срока Микимото принялся скупать наиболее подходящие для промыслов места.

Япония, однако, настолько изобилует тихими заливами, что конкуренты после 1927 года все-таки появились. Их стало еще больше после капитуляции Японии во Второй мировой войне. В результате земельной реформы 1947 года, осуществленной по указанию союзных властей, прибрежные участки морского промысла были переданы во владение местных жителей.

Казалось бы, все преимущества, которые заблаговременно создавал для себя основатель жемчужного дела, сведены на нет.

Действительно, наряду с крупными, еще довоенными фирмами на полуострове Сима возникло множество новых жемчужных промыслов, главным образом мелких, основанных на семейном труде.

Мне довелось прожить несколько дней на таком семейном промысле. Работают там шесть человек: муж, жена, две взрослых дочери и два зятя. Жена до полудня занимается домашним хозяйством. На ней лежит забота о том, чтобы накормить семью.

Все остальные трудятся на промысле. Две дочери и зять — как операторы, а муж с другим зятем выполняют «дела на воде», то есть уход за плотами.

Весной, когда надо высаживать рисовую рассаду, все члены семьи на два-три дня становятся земледельцами. До жатвы рис не требует особых хлопот, и большую часть времени все занимаются жемчугом.

На семейном промысле не может быть речи о каком-то нормированном рабочем дне, тем паче о воскресном отдыхе: трудятся по 12–14 часов.

Мерой величины промысла служит плот из шестиметровых жердей с четырьмя пустыми бочками по углам. При регистрации на каждый такой плот выдается номер, как на автомашину. Бывает, однако, что вместо полагающихся шести тысяч раковин к нему подвешивают в корзинах по десять тысяч.

Владелец каких-нибудь трех или десяти плотов лишь именуется независимым предпринимателем. Он не только не может конкурировать с крупными фирмами, но и неизбежно попадает к ним в кабалу.

Жемчуговодство требует затрат, способных окупиться лишь через несколько лет. Обычно трудовой семье не на что купить жерди для плотов, проволочные корзины и прочий инвентарь. Все это приходится брать в кредит у крупных фирм с обязательством расплатиться лучшей частью будущего урожая.