Наша лодка подошла к песчаному островку, поросшему редким кустарником. Неподалеку от берега виднелся навес из жердей, покрытых рогожами. Женщины быстро перенесли туда свои кошелки, бутылки с водой, узелки со снедью.

Все здесь чем-то напоминало полевой стан жниц, за исключением разве двух вязанок дров. Артельщица тут же занялась костром, разложив его, к моему удивлению, в тени под рогожами. Морские девы тем временем снимали с себя намокшую одежду, расстилали сушить ее прямо на прогретый солнцем песок.

Наряд ама веками совершенствовался так, чтобы не стеснять движений в воде и быть удобным для переодевания. На картине Утамаро мы видим морских дев в одной лишь набедренной повязке. Сейчас в дополнение к ней они надевают еще и белую полотняную рубаху, а также повязывают голову и шею длинным, как шарф, платком.

Мне не раз доводилось читать, что белая одежда ама должна отпугивать акул. И я перво-наперво принялся расспрашивать морских дев о встречах с этими подводными хищниками, а также с осьминогами — главными врагами искателей жемчуга в Персидском заливе и у побережья Цейлона.

Но женщины подняли меня на смех. Оказалось, что за всю историю жемчужного промысла в Японии ни одна ама ни разу не пострадала от акулы. Что же до осьминогов, то морские девы, наоборот, сами гоняются за ними.

Та мелкая разновидность осьминога, что водится у берегов Японии, представляет собой ценную добычу. Его щупальца японцы едят и сырыми, и вареными. В вяленом виде осьминог считается излюбленной закуской.

Морские девы даже додумались до того, что в сезон лова омаров они используют осьминогов как гончую при охоте на зайцев. Взяв в руку осьминога, ама подплывает к местам, где обычно прячутся эти морские раки, выставив из песка свои длинные усы. Омар очень боится осьминога и при виде его тут же выскакивает из своего убежища, пускаясь наутек. Вот тут-то ама и хватает его свободной рукой.

Пока мы разговаривали, переодевшись в сухое и сидя вокруг огня, дрова успели прогореть.

— Ну, а теперь угостим вас печеными аваби, — сказала артельщица, бросая на угли большие раковины створкой вниз.

Моллюск тут же начинал метаться, и, как только его присоска переставала судорожно двигаться, ама ловко выхватывала раскаленную раковину из огня. На вкус печеные аваби напоминали хорошо разваренный хрящик. Мясо было упругое, чуть пахнущее дымом. Причем никаких приправ, даже соли, ама к этому кушанью не добавляли.

— Почаще ешьте то, что родится в море, тогда будете таким же здоровым, как мы! — зычно прокричала пожилая ама.

— Такой голос у нас в Японии называют «соленая каракатица», — шепнул мне на ухо лодочник, до сих пор сидевший молча. — Но здоровье у них отменное, это верно. До шестидесяти лет ныряют сами, до семидесяти учат девчонок, а в приморских поселках полно старух, которым перевалило за восемьдесят. Никакой недуг их не берет, только глуховаты становятся после сорока, оттого и голосисты, как труба у буксира.

Действительно, женщины, сидевшие вокруг костра, были словно выточены из крепчайшего самшита. Вербовщики морских дев до сих пор следуют завету основателя жемчужного промысла Микимото, который считал, что самый большой доход дают ама в возрасте от сорока до шестидесяти лет.

Обучение подростков обычно продолжается семь лет. Начав нырять в семнадцать или девятнадцать, женщина имеет несколько перерывов между двадцатью пятью и тридцатью пятью годами, когда она рожает и кормит детей, а потом занимается подводным промыслом еще добрых четверть века.

Кроме притупления слуха, у японских ама не наблюдается профессиональных заболеваний. Среди местных жителей они отличаются наибольшим долголетием. Подобная статистика, конечно, относительна: если организм выдержал нагрузку до тридцати лет, он сохранит работоспособность и при шестидесяти.

Отправляясь в край морских дев, я готовился описать со слов женщин случаи нападения акул и осьминогов. Оказалось, однако, что во внутренних заливах Японии нет никаких подводных чудищ. Ама не ныряют так глубоко, как искатели природного жемчуга в Персидском заливе или у побережья Цейлона, так что труд морских дев не тяжелее крестьянского.

Около миллиона человек, включая тысячи иностранных туристов, ежегодно посещают так называемый «Жемчужный остров Микимото». На месте, где основатель жемчуговодства в 1907 году впервые вырастил перл, сейчас создан музей. Посетителям показывают там весь процесс выращивания жемчужин. Со специальной террасы над заливом гости могут наблюдать за работой морских дев.

Достаточно, однако, отстать от экскурсионного автобуса и вместо двух часов провести на полуострове Сима хотя бы день, чтобы понять: ныряльщицы практически не имеют сейчас отношения к выращиванию жемчуга.

Почему же ама со своей кадушкой неизменно служит центральной фигурой всех фильмов, книг, статей о взращенном жемчуге? Ответ прост: фигура ныряльщицы используется как рекламная приманка, чтобы добавить жемчугу некую романтичность.

Поначалу морские девы действительно были искателями жемчуга. Затем, в течение полувека, — поставщиками раковин для его выращивания.

Однако с середины 50-х годов раковин, добытых вручную с морского дна, стало не хватать. Их принялись вылавливать и на Сикоку, и на Кюсю, и даже на севере Хонсю. Нужда в раковинах все возрастала, и они неизменно повышались в цене.

Пришлось окончательно превратить акоя в домашнее животное: растить не только жемчужину, но и саму устрицу.

В конце июля, в сезон дождей, вода во внутренних заливах полуострова Сима мутнеет, ибо моллюски разом начинают метать икру. В эту пору со специальных плотов в воду опускают сосновые ветки.

Икринки прилепляются к хвое, и к октябрю на ней уже можно разглядеть крохотные ракушки. Много раз перемещают их потом из одних садков в другие, подкармливают, оберегают от болезней и, наконец, здоровыми, полновесными трехлетками продают на жемчужные промыслы.

Лишь этот путь, подобный выращиванию цыплят в инкубаторе, позволил обеспечить нужное промыслам количество раковин — а их сейчас требуется ежегодно около пятисот миллионов штук.

Помощь морских дев бывает нужна теперь лишь в случае стихийных бедствий. Если с океана налетит тайфун, сорвет с якорей плоты, размечет корзины, только ама могут уменьшить ущерб, собрав со дна драгоценные раковины.

Итак, с развитием жемчужного дела роль ама в нем постепенно сокращалась, пока вовсе не сошла на нет. Жемчуговодство превратилось в отрасль промышленности — причем в отрасль прибыльную, куда выгодно вкладывать капиталы. Какое же отношение имеют теперь к ней местные жители? На их долю остался лишь подсобный труд. Они выращивают на продажу устриц-трехлеток или нанимаются сезонниками на промыслы.

Древняя Греция узнала о жемчуге от финикиян. После греко-персидских войн, когда античный мир ближе познакомился с сокровищами Востока, и особенно после походов Александра Македонского в Индию, упоминания о жемчуге в греческой литературе становятся все более частыми.

В средневековой Европе главными хранилищами драгоценных перлов стали церковные алтари. Но во времена Возрождения вернулась к жизни и римская мода на жемчуга. Любая великосветская церемония, будь то свадьба, турнир или посвящение в епископы, превращалась в парад жемчужных украшений. Ожерелья из перлов мы видим почти на каждом женском портрете того времени.

До XV века, когда был изобретен нынешний способ шлифовки алмазов, то есть до появления бриллиантов, жемчуг неизменно считался первейшим из сокровищ, по ценности предшествуя изумруду, рубину, сапфиру.

В ту пору лучшими в Европе слыли две жемчужины, составлявшие приданое Екатерины Медичи, когда она в 1535 году вышла замуж за герцога Орлеанского. Эти перлы были потом подарены Марии Стюарт, а после ее казни достались Елизавете Английской.