Манхэттенский проект был задуман с размахом. В распоряжение Гровса, как уже говорилось, было предоставлено два миллиарда долларов. Когда ученые оказались перед трудным выбором, какому из способов получения атомной взрывчатки отдать предпочтение — то ли пойти по пути обогащения урана-235, то ли строить реакторы, чтобы накапливать в них плутоний, — Пентагон разрешил их сомнения весьма просто. Решено было делать сразу и то и другое.

Гровс считал, что масштабы проекта требуют подключить к его осуществлению крупнейшие промышленные концерны. Корпорация «Юнион карбайд», которая издавна поставляла военному ведомству взрывчатые вещества и ядовитые газы, занялась строительством завода по обогащению урана-235.

В долине реки Теннесси возник город Ок-Ридж, с восьмьюдесятью тысячами жителей. Экспериментальной базой для завода в Ок-Ридже служила физическая лаборатория Эрнеста Лоуренса в Калифорнийском университете в Беркли.

Другой засекреченный город — Хэнфорд, с шестьюдесятью тысячами жителей, вырос в бесплодной пустыне на южном берегу реки Колумбия. Энрико Ферми руководил там конструированием и постройкой промышленных реакторов для накопления плутония. Подряд на строительство этих предприятий Гровс передал концерну «Дюпон», который был одним из зачинателей производства пороха в Северной Америке.

Теоретические исследования и эксперименты, связанные с Манхэттенским проектом, велись в металлургической лаборатории в Чикаго, а также в университетах Гарварда, Принстона и Беркли.

Оппенгеймер вскоре пришел к выводу, что нужно объединить усилия различных групп ученых и сосредоточить их в одном месте. Гровс поначалу отнесся к этой идее настороженно. Он предпочитал, чтобы каждый участник проекта знал лишь порученное ему дело и оставался в полном неведении обо всем остальном.

Оппенгеймер не возражал против того, чтобы главные промышленные объекты вроде заводов в Ок-Ридже и Хэнфорде проектировались, строились и эксплуатировались совершенно независимо и даже секретно друг от друга. Но вместе с тем он считал важным условием успеха свободное общение ученых, возможность сообща преодолевать возникающие трудности.

В конце концов Гровс скрепя сердце согласился на создание такого научного центра, решив разместить его в каком-то отдаленном месте, где ученых будет легче изолировать и держать под контролем. Он охотно принял предложение Оппенгеймера избрать для этой цели поселок Лос-Аламос в засушливом штате Нью-Мексико, куда Роберт в юности ездил лечить свои легкие.

И вот весной 1943 года в сонный городок Санта-Фе, который когда-то был резиденцией испанских наместников в Мексике, стали съезжаться ученые. Оттуда их с соблюдением мер строжайшей секретности переправляли в Лос-Аламос по условному адресу: «Армия США, почтовый ящик 1663».

Вся корреспонденция сотрудников научного центра подвергалась цензуре, их телефонные разговоры прослушивались. Водительские права выдавались на вымышленный адрес, а известные ученые значились в них под псевдонимами. Нильс Бор, например, фигурировал как Николас Бекер, а Энрико Ферми — как Генри Фармер.

Службу безопасности Манхэттенского проекта возглавлял полковник Борис Паш — сын митрополита русской православной церкви в США. В военную контрразведку «Джи-2» он попал как специалист по «коммунистическому просачиванию».

Весьма примечательно, что в ту самую пору, когда весь мир восхищался героями Сталинградской битвы, когда прогремели первые московские салюты в честь побед на Курской дуге, следить за участниками Манхэттенского проекта был поставлен такой ярый антикоммунист и антисоветчик, как Борис Паш.

«Наша стратегия в области охраны тайны очень скоро определилась, — писал Гровс в своей книге „Теперь об этом можно рассказать“. — Она сводилась к трем основным задачам: предотвратить попадание к немцам любых сведений о нашей программе; сделать все возможное для того, чтобы применение бомбы в войне было полностью неожиданным для противника; и, насколько это возможно, сохранить в тайне от русских наши открытия и детали наших проектов и заводов».

Полковник Паш относился к Оппенгеймеру с неприязнью и недоверием. Начальника контрразведки Манхэттенского проекта тревожила биография ученого.

Оппенгеймер начал по-настоящему интересоваться политикой лишь после своего возвращения из Европы. Германия уже не была для него абстрактным географическим понятием. Он болезненно переживал приход Гитлера к власти, нацистские репрессии, жертвами которых оказались многие лично знакомые ему ученые. Все это в конце концов сблизило его с левыми, антифашистскими организациями в Калифорнии.

Особенно активное участие в их деятельности Оппенгеймер принимал в годы гражданской войны в Испании. Унаследовав после смерти отца крупное состояние, он регулярно делал денежные пожертвования в пользу антифашистских групп, писал и на свои средства издавал для них агитационные брошюры.

Кампания в поддержку республиканской Испании свела Оппенгеймера и с членами Коммунистической партии США. Среди них была студентка по имени Джейн Тетлок, дочь профессора английской литературы в Калифорнийском университете. Благодаря этой девушке Оппенгеймер познакомился с некоторыми видными калифорнийскими коммунистами, начал читать марксистскую литературу. Роберт и Джейн полюбили друг друга и, по выражению Оппенгеймера, «дважды едва не поженились». Но их взаимное влечение часто прерывалось размолвками. Роберту казалось, что общественная деятельность занимает непомерно большое место в жизни Джейн, что она слишком бескомпромиссна и нетерпима к тем, кто не разделяет ее убеждений. А она критиковала в Роберте идеализм либерального интеллигента. Во время одной из таких размолвок в жизни Оппенгеймера произошел неожиданный поворот. Он познакомился с Кетрин Гаррисон, женой врача в местной больнице. Ее первый муж был коммунистом и погиб в Испании, сражаясь в интернациональной бригаде. Кетрин и Роберт внезапно воспылали друг к другу такой страстной любовью, что порвали существовавшие у них ранее связи и поженились в ноябре 1940 года. После этого брака Оппенгеймер начал отходить от левых организаций и от общественной деятельности вообще.

Но вовсе покончить с прошлым оказалось нелегко. Джейн Тетлок продолжала любить его. И Роберт время от времени встречался с ней, то ли сознавая свою вину за расторгнутую помолвку, то ли потому, что и сам оказался бессильным преодолеть прежние чувства.

12 июня 1943 года Оппенгеймер под вымышленным предлогом ускользнул из Лос-Аламоса, чтобы по просьбе своей бывшей невесты навестить ее в Сан-Франциско. С тяжелым сердцем Роберт поведал Джейн, что в течение нескольких месяцев, а может быть и лет, они вообще не смогут видеть друг друга, ибо ему надолго придется уехать из Беркли. Он добавил, что не может ничего сказать Джейн ни о характере, ни о месте своей работы, куда ему нельзя писать даже до востребования. Через несколько месяцев после этого разговора Джейн Тетлок покончила с собой.

Оппенгеймер не предполагал, что военная контрразведка с самого начала знала о его поездке в Сан-Франциско и держала под наблюдением каждый его шаг. Тайные агенты сопровождали ученого еще в самолете. Они видели, как Роберт и Джейн пришли к ней домой. Знали, что он провел там ночь, видели, как на следующее утро она проводила его в аэропорт. Все это было запротоколировано, сфотографировано и вместе с фотокопиями перехваченных писем, записями подслушанных разговоров было приобщено к личному досье Оппенгеймера как компрометирующий материал.

Теперь полковник Паш получил долгожданный повод действовать. 29 июня 1943 года он направил в Пентагон доклад с выводом о том, что «субъект» должен быть отстранен от руководства научным центром Манхэттенского проекта. Паш утверждал, что контакты ученого с Джейн Тетлок могут привести к утечке секретной информации о работах в Лос-Аламосе к коммунистам, а через них — Советскому Союзу.

В середине июля генерал Гровс получил депешу из Пентагона. В ней говорилось, что по рекомендации службы безопасности Оппенгеймер не может быть утвержден руководителем научного центра в Лос-Аламосе. Полковник Джон Лансдейл, курировавший Манхэттенский проект по линии военной контрразведки «Джи-2», поддержал доводы полковника Паша.