Когда видишь, какой мертвой хваткой держат мелких предпринимателей «жемчужные короли», поневоле задаешься вопросом: как они до сих пор вообще не придушили своих многочисленных и слабых конкурентов и не монополизировали жемчуговодство целиком в своих руках?

Ответ может быть только один. Промыслы, основанные на семейном труде, существуют доныне лишь потому, что это выгодно крупным фирмам. Японский капиталист всегда считает за благо для себя иметь как можно больше дочерних предприятий. Во-первых, благодаря этому рабочая сила остается раздробленной (а значит, не могут быть многочисленными профсоюзы); а во-вторых, за счет таких зависимых подрядчиков легче наживаться на дешевом труде.

Подобная черта присуща в Японии даже современному заводу, с конвейера которого сходят автомашины или телевизоры. Даже крупное механизированное производство ухитряется эксплуатировать кустарей-одиночек, которые за бесценок поставляют наиболее трудоемкие детали.

А поскольку технология выращивания жемчуга как на крупном, так и на мелком промысле совершенно одинакова — она ведь целиком опирается на ручной труд, — эксплуатировать зависимых поставщиков особенно просто.

Это заметнее всего на завершающих стадиях жемчуговодства. Готовая продукция идет на рынок главным образом в виде ожерелий. А здесь прежде всего ценится подбор. Чтобы хорошо подобрать нитку из пятидесяти четырех жемчужин, нужно, по крайней мере, в пятьдесят раз больше перлов той же лучистости, формы и оттенка.

Семейным промыслам заниматься этим не под силу. Они могут сбывать свой урожай лишь за полцены: в виде рассыпного жемчуга, примерно рассортированного по величине и цвету.

Добавляя к собственному урожаю лучший жемчуг сотен семейных промыслов, крупные фирмы наживаются не только за счет высококачественного подбора ожерелий, но и за счет своей сложившейся репутации на мировом рынке.

Из года в год все больше перлов вызревают на подводных нивах Японии. Все больше жителей прибрежных селений связывает свою судьбу с жемчуговодством. Но многомиллионные барыши от экспорта взращенного жемчуга оседают вовсе не здесь.

Если уж даже владельцы собственных семейных промыслов закабалены, словно издольщики, что говорить об остальных? Они просто продают свою рабочую силу как батраки. Прежде жены рыбаков в дополнение к домашнему труду становились ныряльщицами. Теперь они нанимаются сезонницами на промыслы. Их удел — скоблить раковины, смолить проволочные корзины, словом, выполнять «дела на воде»— самую тяжелую и самую низкооплачиваемую работу в жемчуговодстве.

Фирмы зачисляют в штат, то есть обеспечивают работой в течение всего года, лишь операторов (когда нельзя вводить ядра, им поручают сортировку жемчуга и подбор ожерелий). Но даже люди, которым посчастливилось овладеть столь виртуозным мастерством, получают ничтожную долю созданных ими ценностей.

Выручка от продажи взращенного жемчуга в пятьдесят с лишним раз превышает доходы людей, занятых в жемчуговодстве. Стало быть, труд, вложенный в целое ожерелье, оплачивается стоимостью лишь одной из его жемчужин.

Пятьдесят три перла из пятидесяти четырех в каждой нитке обогащают отнюдь не тех, кто их вырастил.

Вот красуются эти ожерелья в роскошных витринах Нью-Йорка, Лондона, Парижа. Если бы, как в сказке о наряде принцессы, каждая жемчужина могла поведать о том, чего стоило людям ее рождение!

Рассказать о хлопотах, с какими из крохотной личинки, прилепившейся к сосновой хвое, вырастили раковину-трехлетку; о том, как бережно готовили ее к операции, как ухаживали за ней последующие три года…

Ведь только при «прополке» раковина побывала в человеческих руках полтора десятка раз!

Если бы она могла рассказать о трехкратном переселении в теплые края и о последнем, самом приятном из путешествий — уже не на палубе, а под водой, — когда буксир медленно тянет по Внутреннему морю караваны плотов с опущенными корзинами и моллюски получают самое обильное и разнообразное питание, чтобы наружный, завершающий слой перламутра был наиболее лучист и ярок.

Французы говорят:

— Как прекрасен был бы человек, если бы он совершенствовал самого себя так же вдохновенно и упорно, как виноградную лозу!

Взращенный жемчуг — это одаренность умельца и мастерство хирурга, это упрямая стойкость крестьянина и терпеливая целеустремленность селекционера.

Когда-то египетская царица Клеопатра хотела прославиться тем, что растворила жемчужину в кубке с вином и выпила его. Но куда более достойна славы история о том, как человек раскрыл секрет рождения жемчужины, как он заставил служить себе одно из капризнейших живых существ.

Урожай подводных плантаций олицетворяет умение японцев находчиво возмещать скудость недр своей страны. Взращенный жемчуг — это, по существу, не что иное, как овеществленный труд и разум.

Когда я работал в Японии в 60-х годах, Страна восходящего солнца славилась не только как родина культивированного жемчуга, но и как монопольный поставщик этих модных украшений. Перлы, выращенные в японских устрицах акоя, заполняли девять десятых мирового рынка.

В период расцвета жемчуговодства Страна восходящего солнца ежегодно выращивала 90 тонн первосортных перлов. Ныне урожаи сократились вдвое. Лишились работы шесть тысяч операторов, каждый из которых, по существу, обладал мастерством микрохирурга.

Причин тому несколько. Во-первых, сказывается экономический спад, который Япония переживает с начала 90-х годов. Во-вторых, оперированные устрицы, которых по три года держат в проволочных корзинах, стали чаще болеть из-за загрязнения прибрежных вод.

Наконец, в-третьих, у японского культивированного жемчуга появились конкуренты. В японских устрицах акоя можно выращивать мелкие, средние и крупные жемчужины диаметром соответственно около 5, 7 и 9 миллиметров. Такой жемчуг в Азии принято считать первым украшением молодой девушки, лучшим подарком к свадьбе. Именно эту долю рынка нынче стремится захватить Китай.

В поисках дешевой рабочей силы японские фирмы создали плантации на китайском острове Хайнань. Но местный персонал освоил технологии и стал использовать их в других провинциях, чтобы выращивать пресноводный жемчуг. Поначалу он уступал японскому, но теперь сравнялся с ним по качеству, а стоит гораздо дешевле.

С другой стороны, в мире возникла мода на крупный жемчуг. Поэтому появились плантации в Индонезии, Австралии, на тихоокеанских островах. Там используют большие перламутровые раковины, в которых могут вызревать жемчужины диаметром 12–15 миллиметров. Особенно модным стал «черный» (фактически серебристо-серый) жемчуг такого размера с острова Таити. Тем не менее Страна восходящего солнца остается если не монопольной, то все-таки ведущей жемчуговодческой державой.

Когда я впервые увидел горы и воды полуострова Сима, я подумал о жемчужинах как о перлах природной красоты. Мне казалось, что раковины вбирают в себя здесь неповторимую прелесть моря и суши, бесчисленных зеленых островов, тихих лагун, лазурных небес.

Но чем ближе знакомишься с участием людских рук в рождении жемчужины, тем яснее видишь в ней воплощение красоты и творческой силы человеческого труда. Есть выражение: «перлы премудрости». Взращенный жемчуг можно в самом прямом и высоком смысле этих слов назвать «перлом труда».

В искусстве Китая и Японии существует четкая система образов. Каждому времени года и каждому периоду человеческой жизни соответствует один из четырех цветков.

Весенний пион — это символ любви и супружества. Поэтому он часто красуется на подарках для молодоженов. Лотос считается олицетворением душевной чистоты. Этот летний цветок воплощает слова Будды о том, что, даже живя среди болотной грязи, можно оставаться незапятнанно чистым. Подернутая инеем осенняя хризантема воплощает бодрость и душевный покой в пожилые годы. Наконец, слива, которая расцветает зимой, когда еще не стаял снег, символизирует жизнерадостность среди невзгод, молодость души на закате жизни. Именно этот образ мне сейчас ближе всех остальных, отчего и стал названием данной книги.