—  — Коньяку хотите? — неожиданно предложил ребе Александр.

—  — Коньяку? — удивился Франц, — Спасибо, я с утра … то есть, с вечера не пью.

—  — А я, пожалуй, выпью.

Ребе Александр достал из ящика стола пыльную пузатую бутылку, крошечную рюмку и блюдечко с тонко нарезанным лимоном. Налив коньяк точно под обрез рюмки и пошевелив с воодушевлением ноздрями, он выпил. Франц, тем временем, разглядывал книжные полки, шедшие по периметру комнаты. Как и полагалось книгам раввина, большинство было на иврите, однако более внимательный взгляд обнаруживал под самым потолком две полки с детективной англоязычной литературой.

Франц выжидательно посмотрел на хозяина кабинета.

—  — Ну-с, как дела? — ребе Александр с преувеличенной бодростью потер одну ладонь об другую.

—  — Спасибо, ничего.

—  — Осваиваетесь?

—  — Понемножку.

—  — К Богу еще не обратились?

—  — Извините?

—  — Я спрашиваю, к Богу вы еще не обратились?… В смысле, в синагогу ходить не будете теперь, раз такое дело?… Или, там, обрезание … вы ведь не обрезаны?

—  — Я обрезаться не хочу. — раздельно произнес Франц.

—  — Ладно-ладно, как вам угодно … — торопливо согласился ребе Александр. Он помялся, явно не зная, о чем спросить еще, — Так, значит, все у вас хорошо?

—  — Да.

—  — И помощи вам никакой не требуется?

—  — Никакой.

—  — Или все-таки требуется?

—  — Нет.

Ребе Александр посмотрел на часы, поерзал на стуле и вдруг, наклонившись через стол, доверительно прошептал:

—  — Может, поговорим о чем-нибудь другом?

—  — О чем? — оторопел Франц.

—  — Представьте себе …

—  — … прибор, который может определить взаимное местоположение объектов с абсолютной точностью — и воспроизвести его для другого набора таких же объектов. Возьмем, например, сложную белковую молекулу — Прибор мог бы проанализировать ее состав и изготовить точную копию, при условии, конечно, что у нас имеется запас необходимых атомов.

Заметим, однако, что местоположение частей системы не полностью определяет ее состояние — температура вещества, например, зависит от скоростей ее молекул. Что ж, давайте расширим возможности нашего воображаемого Прибора — пусть он может измерять и воспроизводить не только координаты, но и скорости предметов.

Рассмотрим теперь человека: тело его состоит из молекул, молекулы состоят из атомов — Прибор мог бы воссоздать их координаты и скорости так же легко, как и любых других объектов. Предположим, что мы сделали это: и перед нами стоят два идентичных человека, с идентичными телами, идентичной памятью (ибо механизм памяти основан на химии), даже с идентичными настроениями — и в тот самый миг, когда копия завершена, мы уничтожаем оригинал! Мы как бы заменяем одно тело другим — что же при этом происходит с сознанием? Казалось бы, оно не могло перенестись из одного тела в другое и, следовательно, мертво … однако не будем торопиться с выводами.

Действительно, ведь атомы и молекулы тела человека постоянно замещаются в течение его жизни: мы — это то, что мы едим. Медики утверждают, что люди полностью «заменяются» каждые 6 лет — значит ли это, что наше сознание заменяется (умирает!) каждые шесть лет? Какой абсурд, конечно же, нет … но как тогда это согласуется с нашим мысленным экспериментом? В одном случае замена атомов происходит за один миг, в другом — за шесть лет, но, ей-Богу, это же не принципиально!

Для того, чтобы разрешить очевидное противоречие, давайте обсудим, какими средствами располагает человек для того, чтобы осознать произошедшее замещение сознания. Да, по сути дела, — никакими: ведь он наследует все воспомонания, чувства и ощущения вместе с телом! Он помнит, как выглядела его мать, что является его любимым напитком, а также какое у него было настроение полторы минуты назад. Таким образом, наш вывод о сохранении сознания при постепенной замене атомов ни на чем не основан — а следовательно, неверен! Полная аналогия со случаем мгновенной замены доказывает это.

Что ж, мы установили, что сознание человека умирает (или заменяется — трактуйте это, как угодно), как минимум, каждые шесть лет. Хотя нет, почему мы должны ждать полной замены атомов? Пятидесятипроцентной замены должно быть достаточно — а это дает всего лишь три года. Или мы должны следить за заменой атомов одного только мозга, а все остальные органы не важны? Тогда мы получим цифру, большую трех лет, ибо замена атомов мозга происходит медленнее, чем во всем остальном теле. Чем дольше мы размышляем над загадкой смерти человеческого сознания, тем непонятнее становится ответ: ведь один момент времени в течение этих шести лет ничем не отличается от другого — в какой же именно из них сознание гибнет? Время непрерывно и неразрывно, и, только осознав это обстоятельство, мы придем к единственно возможному выводу: сознание человека живет и умирает по своим собственным законам, не связанным с заменой атомов тела. Нам покамест недоступна глубинная суть этих законов … но мы можем следить за их внешними проявлениями, рассуждать и задавать вопросы. Например: почему человек не замечает смерти собственного сознания? Или, может быть, замечает — но не зная, что это смерть, трактует ее неверно? Для того, чтобы понять, как именно истолковывает человеческое сознание собственную смерть, давайте подумаем, с чем оно может ее перепутать. Да только с одной-единственной вещью — сном.

Во сне с человеком может произойти все, что угодно, ибо сознание его отключено — за исключением, пожалуй, коротких промежутков, когда человек видит сновидения. (Общая продолжительность «быстрого», как его называют медики, сна измеряется лишь десятками секунд за ночь.) А в остальное время сознание мертво … Впрочем, быстрый сон тоже вписывается в нашу теорию: в эти моменты новорожденное сознание пробует и овладевает новым телом, памятью, мозгом — что поневоле вызывает короткие всплески активности. А утром человек встает с постели, «проспав» собственную смерть!

Итак, мы выяснили, что человеческое сознание умирает и возрождается каждые сутки, — что несет в себе фундаментальные практические последствия. Из этого умозаключения, в частности, вытекает, что все, что мы с вами сейчас ни сделаем, — абсолютно не важно, ибо завтра нас все равно существовать не будет!

И ребе Александр победно посмотрел на Франца.

—  — Что скажете? — щеки Раввина покраснели от возбуждения, — Я это сам придумал.

—  — Довольно остроумно, — сдержанно похвалил Франц, — однако базируется на неверной предпосылке.

—  — Как — неверной предпосылке? — ахнул ребе Александр. Лицо его по-детски искривилось.

—  — Ваш Прибор может одновременно измерять координаты и скорости квантовых объектов, а это запрещено принципом неопределенности Гейзенберга.

—  — Почему принципом? … Какой неопределимости? … — Раввин схватился за поля своей шляпы и нахлобучил ее на голову. Длинное худое тело его раскачивалось, как на молитве, черные глаза равнялись двум колодцам отчаяния.

—  — Принцип неопределенности запрещает одновременное измерение координаты и скорости квантовой частицы … не говоря уж об их воспроизводстве. — безжалостно продолжал Франц, — Но вы не беспокойтесь: хоть ваша теория и не верна, конечный вывод все равно правилен: все, что мы с вами сейчас ни сделаем, действительно не важно.

Ребе Александр посмотрел на него с безумной надеждой.

—  — И я могу это доказать. — весомо сказал Франц. — Представьте себе …

—  — … рыбоводческую ферму, где люди разводят осетров. Осетры живут по нескольку десятков штук в небольших прудах. Люди кормят их, сбрасывая пищу на дно, ибо рот у этих рыб находится на нижней половине туловища — заметьте, что такой способ кормления не подразумевает прямого контакта между рыбами и людьми.