Со страшным завыванием автомат забился в его руках, однако вся очередь ушла в точности туда, куда он метился: сквозь гулкое пространство центрального зала и проем двери — в стенку коридора. Полетели крупные куски штукатурки.

Франц отпустил курок — стало тихо.

В течение пяти секунд не происходило ничего.

Потом он услышал усиленный мегафоном размеренный голос: «С вами говорит Начальник службы безопасности 17-го Сектора. Выход с территории Потока блокирован — сдавайтесь …»

Франц медленно пошел по направлению к внешней двери. По щекам его струились слезы, промывая две дорожки в кровавой маске на лице.

«… Если не сложите оружие — будем штурмовать территорию Потока с применением слезоточивого газа — вы будете убиты. На ответ даю три секунды — раз …»

—  — Сдаюсь … — закричал Франц, но из горла вылетело лишь слабое сипение.

«… два …»

—  — Сдаюсь … — прохрипел он, задыхаясь.

«Бросьте ваше оружие в дверь.»

Он отсоединил рожок, уронив его на пол, передернул затвор, а потом швырнул винтовку в дверной проем.

«Теперь выходите сами. Руки за голову … шаг вправо, шаг влево — стреляем без предупреждения.»

Проходя сквозь дверь, Франц краем глаза уловил какое-то движение позади-слева от себя. Он повернулся и увидал:

на заднем плане — коридор, запруженный охранниками с автоматами наизготовку;

на переднем плане — стремительно приближавшийся к его голове приклад.

Удар пришелся точно в лоб — и Франц с благодарностью провалился в беспамятство.

Франц сидел на высокой неудобной табуретке в большой комнате перед расставленными полукругом столами. С момента ареста прошло около часа, в течение которого он принял (находясь под неусыпным надзором) душ, получил чистую одежду и был немедля переведен в карцер службы безопасности. Отдохнуть ему не удалось — через двадцать минут его вызвали на допрос, и чувствовал он себя соответственно.

—  — Ну, и как вы все это можете объяснить? — вопрос прозвучал нейтрально, пожалуй, даже сочувственно.

За столами перед Францем сидели три человека в белых мундирах — следователи службы безопасности, позади расположилась стенографистка, а у задней стены — какие-то мужчина и женщина в черной униформе внешней охраны (они опоздали минут на пять и остались непредставлены). Лиц служителей правосудия Франц не различал из-за двух ярких светильников, расположенных у боковых стен и направленных ему в лицо, — он видел лишь три темных силуэта. Приглушенный свет от ламп в черных абажурах на столах следователей и стенографистки не могли разогнать полумрака в задней части комнаты. Как всегда и везде на Втором Ярусе, было очень жарко.

—  — Объяснять — не мое дело, господин Следователь.

Следователь справа от Франца негодующе хмыкнул, Следователь в центре резким движением поднял голову.

—  — Но, посудите сами, подследственный: ваша версия событий — как вы ее нам изложили — абсолютно невероятна. — Следователь, сидевший слева, говорил мягким баритоном человека, желающего помочь. — Если вы хотите, чтобы вам поверили, вы должны представить объяснения.

—  — Иначе мы будем интерпретировать факты сами. — зловещим басом добавил Следователь справа.

Добрый следователь, злой следователь — распределение ролей в этом театре теней оригинальностью не отличалось.

—  — Тогда задавайте вопросы, господин Следователь. — От удара прикладом, полученного при аресте, у Франца нестерпимо болела голова.

Следователи переглянулись, и «Добряк» задал первый вопрос:

—  — Вы утверждаете, что драка между вами и заключенными … э-э … — он заглянул в бумаги на своем столе, — 12-ым и 16-ым началась из-за того, что те хотели изнасиловать новичка — заключенного 24/21/17/2.

—  — Да.

—  — И 24-ый не мог защитить себя, пока за него не вступились вы.

—  — Да.

Добряк умолк, как бы обдумывая услышанное, а в разговор вмешался Следователь, сидевший в центре:

—  — Так каким же образом беззащитный 24-ый, — иронически спросил он резким неприятным дискантом, — превратился в могучего и беспощадного маньяка, чуть было не одолевшего вас, победителя его двоих обидчиков?

—  — Не знаю. — Франц вспомнил запуганное выражение на лице новичка в начале событий, зловещую ухмылку в середине и ужасную гримасу в конце. — Нет, не знаю.

—  — А кстати, почему вы вообще за него вступились? Вы за всех униженных и оскорбленных вступаетесь, как Дон Кихот? — Этот Следователь, видимо, играл роль «Скептика».

Франц промолчал.

—  — Отвечай на вопрос! — гаркнул на него «Злыдень» справа.

—  — Мое отношение к униженным к делу не относится.

—  — Ах ты, сволочь …

—  — Господа, господа … — примирительно перебил Добряк, — давайте не будем выходить за рамки … — он пошелестел бумагами на своем столе. — Продолжим допрос: каким, по-вашему, образом, 24-ый сумел выбраться из запертой камеры и расправиться с охранниками и вашим Наставником?

Секунд пять Франц собирался с мыслями.

—  — Я не утверждал, что это он расправился с охранниками и Наставником.

—  — Ну, полно-те, подследственный, — ведь кто-то же расправился, — произнес Добряк с укоризной, — судя по конечному результату. Причем сами же вы и показали, что 24-ый был еще жив, когда все остальные на этаже (кроме вас, конечно) уже погибли. Так не естественно ли предположить …

—  — Естественно, господин Следователь, — не дожидаясь, пока его припрут к стенке, согласился Франц, — и точного ответа на этот вопрос я не знаю. — (Скептик презрительно хмыкнул), — Могу лишь предположить, что 24-ый ночевал не в камере, а в изоляторе.

Следователи многозначительно переглянулись. Добряк хотел задать следующий вопрос, но его перебил Скептик:

—  — Вы упускаете из вида, мой любезный друг, что изолятор на ночь тоже запирается.

—  — Это верно, господин Следователь, — парировал Франц, — но отношение охраны к изоляторным заключенным несколько другое, чем к заключенным в камере. 24-ый мог застать охранника врасплох.

—  — Это каким же образом?

—  — Например, вызвать его под предлогом плохого самочувствия, а потом зарезать.

—  — Чем?

—  — Ножом, который вы видели.

Лицо Скептика скрывала темнота, но чувствовалось, что он издевательски улыбается.

—  — То есть, ножом, изъятым у вас с отпечатками ваших пальцев.

—  — Я уже рассказывал, как это произошло.

Добряк сделал какую-то пометку в своем блокноте.

—  — И откуда же, по-вашему, 24-ый достал нож? — Скептик не скрывал сарказма.

—  — А откуда я?

—  — А вот этого, подследственный, я у вас как раз и не спрашивал … ха-ха-ха! — Скептик захохотал, будто Франц сказал что-то остроумное. — Как говорится, на воре шапка горит! Ха-ха-ха!… — и благодушно пояснил, обернувшись к мужчине и женщине в заднем ряду, — Заключенные часто изготавливают самодельные ножи в механических цехах.

Франц промолчал — у него болела голова.

—  — А откуда вы знаете, что 24-ый был отправлен в изолятор? И почему не упомянули об этом раньше? — опять с укоризной спросил Добряк.

—  — Я не знаю, я — предполагаю.

—  — Поясните.

—  — Если новичок правдиво рассказал Наставнику о том, что произошло, тот должен был отправить его в изолятор.

—  — И сделать соответствующую запись в Дневнике Потока, подследственный. — иронически добавил Скептик. — Ваша гипотеза остроумна, но может быть с легкостью опровергнута.

—  — Ну так опровергните. — согласился Франц, — Вы нашли Дневник?

—  — Нашли.

—  — И что же?

Следователи опять переглянулись — Скептик недовольно хмыкнул.

—  — Вы правы. — Это сказал Добряк. — 24-ый провел ночь в изоляторе.

Секунд десять в комнате раздавался лишь скрип пера стенографистки. Франц видел перед собой три одинаковых силуэта без лиц.

—  — Есть еще одно обстоятельство, требующее разъяснений. — Добряк пошуршал бумагами у себя на столе и, найдя нужную, придвинул поближе к настольной лампе. — Последняя запись в Дневнике свидетельствует о том, что Наставник отправил 12-го и 16-го в карцер на двое суток.