Он опять посмотрел в окно — дождь перестал, из-за серой пелены туч выглянуло робкое ноябрьское солнце. Дорожный указатель «Город — 22 км», расположенный сразу за воротами, заблестел ярко-синей краской; два клена у соседнего корпуса рассеивали красно-оранжево-желтую часть солнечного спектра во все стороны. Воздух за стеклом, наверно, кишел запахами осени … Господи, да почему ж они никогда не открывают окна?!

Франц находился здесь уже почти два месяца, но на поправку шел, почему-то, очень медленно. Как он понял из объяснений Тани, выход из Лифта находился прямо на территории Госпиталя, так что Франца забрали в операционную без задержки. Да и раны его долговременных последствий иметь, вроде бы, не могли — никаких важных органов не задето. Насчет последнего, врочем, Таня уверена не была, ибо хирург, оперировавший Франца, ни по-английски, ни по-русски не говорил и лишь выдал ей (в качестве сувенира?) извлеченную во время операции пулю. Так или иначе, но лицо Доктора во время ежевечерних обходов лучилось радостным оптимизмом, и никаких дополнительных процедур он не назначал — ни физиотерапии, ни уколов, ни даже анализа крови. Лечение сводилось к регулярным заменам повязок, обработке ран какими-то жидкостями и бесчисленным таблеткам. Две недели назад Франц стал потихоньку вставать с постели и совершать короткие прогулки по своей комнате, а позавчера ему, наконец, сняли с руки гипс. Однако чувствовал он себя все еще очень слабым, да и правая кисть почти не действовала — помимо перебитого предплечья, у него, видимо, было повреждено сухожилие.

Солнце исчезло за тучами, снова пошел мелкий дождь. Трава на газонах потемнела, лужи на черном полу асфальта отражали беспросветно-серый потолок неба. Дело шло к вечеру: половина пятого. Через полчаса приедет Таня.

«Не люблю дождь.» — подумал Франц.

Таня приходила каждый день и развлекала его все отведенное на посещения время. Франц говорил мало, в основном слушал: какую замечательную вазу она вылепила сегодня утром и почему позавчерашняя ваза так перекосилась в печи. Она увлеклась здесь лепкой — познакомившись на третий день после своего выхода из Госпиталя с каким-то местным художником-керамиком. Тот познакомил ее со своей компанией — по таниным словам: «… все совершенно нормальные люди, ни одного психа — душа отдыхает». Таня также много рассказывала о местном Городе: получалось, что он организован намного понятнее, чем города на предыдущих ярусах (что, видимо, являлось результатом малого количества «психов»). Более того, уровень здешней жизни оказался необычайно высок — Таня путанно объясняла это высокой степенью автоматизации производства. Другим отличием от предыдущих ярусов являлась незаметность и неважность «потусторонней» части бытия. К примеру, с каждым, прибывшим со Второго Яруса, беседовал следователь, но уже после одного-двух допросов следствие всегда приостанавливалось и подследственного оставляли в покое. А главное, на следующий ярус подследственных переводили только с их согласия! На практике, однако, никто такого согласия не давал, ибо считалось, что «хорошие» и «плохие» ярусы идут через один; причем хорошие становятся все лучше и лучше, а плохие — все хуже и хуже. Из этого с очевидностью вытекало, что Четвертый Ярус является сущим адом, так что все оставались здесь, на Третьем, до самой второй смерти.

Франц своего Следователя еще не видел, но слышал о нем множество таниных рассказов (согласно действовавшим здесь правилам, дела «партнеров» всегда вел один и тот же человек). По ее словам, первый допрос должен был состояться со дня на день прямо тут, в Госпитале, — как только позволит здоровье Франца. В качестве предварительной процедуры он уже заполнил неминуемые Анкеты, переданные Следователем через Таню. Примечательно, что вопросы в этих Анкетах совершенно не касались «земной» жизни Франца и относились исключительно к тому, что с ним произошло на предыдущих ярусах. Заполнение Анкет неожиданно увлекло его: перенося воспоминания на бумагу, Франц чувствовал, что освобождается от них. Он попытался обсудить события на Втором Ярусе с Таней, но та — в который раз — отказалась наотрез. Настаивать было бесполезно: она просто вставала и уходила, не дожидаясь конца времени посещений. Он даже не добился от нее вразумительного объяснения, каким образом они сумели добраться до Лифта (его собственные воспоминания обрывались в момент ранения и возобновлялись уже в Госпитале, два дня спустя). Говорить Таня хотела только о будущем: как они будут здесь жить, чем Франц станет заниматься и какой им нужен дом.

Дождь продолжался, за окном стемнело — щелкнув соответствующей кнопкой на пульте, Франц включил дополнительную лампу над изголовьем своей кровати. Три минуты шестого … где же Таня? И, будто в ответ на его вопрос, вдалеке на дороге появились два огонька — фары приближавшейся машины.

Но это была не Таня.

Большой черный автомобиль неизвестной Францу марки вьехал в ворота Госпиталя и остановился на стоянке прямо под его окном. Мотор выключился, громко хлопнула дверца — из кабины вылез человек с черным атташе-кейсом, пробежал под дождем с десяток метров до подъезда и вошел в здание.

Через три минуты в дверь палаты постучали; «Войдите!» — громко сказал Франц.

В комнату вошел черноволосый мужчина среднего роста.

—  — Здравствуйте, Франц. — сказал он, улыбаясь, — Я — ваш Следователь. Вы можете звать меня …

Следователь был одет в тонкий свитер светло-голубого цвета и выгоревшие джинсы. Темные глаза его живо смотрели из-под очков в черной выгнутой оправе, на смуглом выразительном лице красовались небольшие усы. Он был примерно одного возраста с Францем — около тридцати пяти лет.

Отодвинув от стены стул, Следователь сел и положил свой атташе-кейс на колени.

—  — Как себя чувствуете? — с выражением участия в голосе спросил он.

—  — Спасибо, ничего.

—  — Мне о вас много рассказывала Таня.

—  — И мне о вас много рассказывала Таня.

Они одновременно улыбнулись.

—  — Сначала — формальности: Анкеты, я полагаю, вы уже заполнили? — Фриц пошарил взглядом по комнате, заметил тумбочку с другой стороны францевой кровати и встал. — Не беспокойтесь, я достану сам.

Он, не глядя, уложил папку с Анкетами в атташе-кейс и вернулся на свое место.

—  — Теперь — неформальная часть. — Следователь составил портфель на пол и положил ногу на ногу. — Какие у вас планы?

—  — Выбраться отсюда как можно скорее.

—  — «Отсюда» — значит «из Госпиталя»?

—  — Да.

—  — Почему такая спешка?

—  — По многим причинам. В основном потому, что я не понимаю их, а они — меня.

—  — А-а … — протянул Следователь, будто обманувшись в ожиданиях услышать что-то интересное. — На это жалуются все подследственные до единого.

—  — Так почему же … — Франц откашлялся, — Почему же нет переводчиков? И на каком языке они тут говорят?

—  — Кажется, по-румынски … точно не знаю. — Фриц улыбнулся. — Странно, но этот вопрос меня никогда не интересовал.

—  — А что вас интересовало?

—  — Более всего — моя работа.

—  — Действительно? — вежливо приподняв брови, сказал Франц.

Черное стекло окна отражало лампу под потолком и лампу над изголовьем кровати.

—  — Кстати, я раньше был, как и вы, ученым. — сказал Фриц.

—  — Чем занимались?

—  — Гидромеханикой.

—  — И что же вам теперь кажется интереснее, — Франц постарался, чтоб его вопрос прозвучал не слишком издевательски, — гидродинамика или допросы?

—  — Допросы. — ответил Следователь без тени улыбки. — И работа между допросами.

—  — Могу ли я осведомиться, чем вы занимаетесь между допросами?

—  — Анализирую анкеты подследственных. — Фриц, похоже, не шутил. — Сравниваю впечатления разных людей, стараюсь провести обобщения. Обсуждаю свои выводы с другими следователями.

—  — Так вас что интересует? Люди или их рассказы о том, что с ними произошло?

—  — Конечно же рассказы. — Следователь улыбнулся, будто Франц не понимал очевидных вещей. — Я людьми не занимаюсь — у нас тут не Второй Ярус.