Губы Женщины медленно раздвинулись в улыбке — позади белых зубов показался розовый влажный язык.

—  — Какого рода операции вы практикуете? — голос Франца, вроде бы, звучал небрежно.

—  — Ну, «операции» — это, пожалуй, громко сказано: просто разрезы … иногда фигурные — скажем, на лице. — она погасила свою змеиную улыбку. — Довольно часто приходится что-нибудь ампутировать: глаза, пальцы или, например, яички … Кстати, как вы относитесь к кастрации?

Смуглые щеки Женщины покрылись легким румянцем, правая рука нервно расстегивала и застегивала у горла верхнюю пуговицу черной униформы.

—  — К вашим услугам, — сипло ответил Франц, — этот орган мне не понадобился здесь ни разу.

—  — Хорошо. — медленно проговорила Женщина. — Я буду иметь это в виду.

В течение нескольких секунд в комнате раздавалось только громкое сопение Гориллы.

—  — Мы, кстати, не чураемся и методов попроще. — продолжала Женщина, — Вон там, например, — она указала рукой на систему блоков у задней стены, — вы видите так-называемую дыбу: подследственному отводят руки за спину, надевают наручники, а потом подцепляют за цепочку на крюк и поднимают в воздух. Это процедура довольно неприятна даже без использования кнута, а уж …

—  — Неприятна для кого? — перебил Франц. — Судя по вашему тону, вам она доставит наслаждение.

—  — Неприятная для подследственных. — Несколько секунд Женщина молча смотрела на него со смешанным выражением возбуждения и раздражения. — Почему вы так дерзко ведете себя?

—  — Стараюсь испортить вам удовольствие. — с усилием улыбнулся Франц.

—  — Не испортите. — сказала Женщина, — Потому, что я сильнее вас. — Она встала и подошла вплотную. — Потому, что могу сделать с вами все, что захочу.

Неотрывно глядя ему в глаза, она провела кончиками пальцев сверху вниз по его горлу и улыбнулась — лицо Франца покрылось испариной.

—  — Постарайтесь быть искренни. — тихо сказала Женщина. — Как сейчас.

—  — Отчего вы не пользуетесь духами или дезодорантом? — отчетливо выговаривая слова (так, чтобы голос не казался сиплым), спросил Франц.

Улыбка исчезла с лица Женщины. Она круто повернулась на каблуках, конвульсивно прошагала до своего стола и села. Некоторое время она смотрела вниз; потом овладела собой и подняла глаза: губы сжаты в ниточку, румянец выступил на щеках резко очерченными красными пятнами.

—  — Ладно, начнем. — сказала она хрипло. — Виктор.

Готовый на все Горилла поднялся на ноги. На лице его не отражалось ничего.

—  — Пока не в полную силу. — приказала Женщина.

«Хватит.»

Мягкий женский голос раздавался издалека, но насколько издалека, Франц не знал, ибо расстояния почему-то потеряли соизмеримость. И тут же душивший его поток холодной воды перестал падать с небес. Ну, слава Богу, теперь-то он сможет дышать.

И он стал делать это.

Но сразу же вернулась боль, и зыбкие очертания предметов с новой силой закачались вокруг него. «Он уже очнулся, Виктор. — опять прозвучал сладкий женский голос, — Подними-ка его.» Внешняя сила вздернула францево невесомое тело. «Не сюда. Посади в кресло, пристегни руки, а самого — прислони к спинке.»

Боль все еще заполняля мир, но предметы уже почти не качались. Перед глазами возник расплывчатый силуэт; «Какая она красивая.» — потаенно подумал Франц.

Но почему потаенно?… Почему он должен что-то таить?… И какой странный запах: притягивающий и отталкивающий одновременно … он ведь как-то связан с голосом?

Франц попытался сесть прямо.

«Дай-ка ему нашатыря.» — отчетливо проговорила женщина, принося и утоляя боль одновременно; «Не надо.» — слабо отозвался Франц. А что здесь делает это уродливое чудовище, грубо схватившее его за плечо?

Но заостренный запах нашатырного спирта все-таки вонзился ему в переносицу, и все сразу стало отчетливым и ясным.

Сколько часов прошло с начала допроса, Франц не понимал, хотя почти все время был в сознании. Боль приходила волнами, и каждый раз казалось, что следующий вал захлестнет с головой … но откуда-то открывались новые силы. И тут же поднималась новая волна, немного выше предыдущей …

—  — Не получится ничего, госпожа Следователь. — Горилла говорил несоответственно высоким, гнусавым голосом, — Если вы, по-прежнему, не хотите ему … того … — выпустив францево плечо, он выпрямился и повернулся к стоявшей тут же Женщине, — … в общем, резать.

—  — Пока не хочу. — коротко ответила Женщина.

—  — Как пожелаете. — с ноткой неодобрения в голосе отозвался Горилла.

По сравнению с началом допроса в комнате произошел ряд изменений. Почти все хирургические инструменты были перепачканы в крови и свалены в раковину умывальника, дверцы шкафа у задней стены — распахнуты настежь. На одной из полок, выдвинутой из шкафа наподобие стола, лежали щипцы с тянувшимся от них электрическим шнуром, кожанный потертый кнут, набор окровавленных струбцин и тесемочная сбруя с длинными металлическими шипами. На столе остывал паяльник с наконечником в виде шила — в воздухе отчетливо пахло горелым мясом. Пол был залит водой и кровью.

—  — Делай, что я тебе говорила вначале. — Женщина отошла от Франца и села за стол. — Через десять минут жду.

Неуклюже переваливаясь, Горилла вышел из комнаты, аккуратно защелкнув за собой массивную металлическую дверь. Женщина перевела взгляд на Франца. Она была бледна, под глазами широкие темные круги — но смотрела спокойно, с еле заметной улыбкой удовлетворения.

Франц с трудом улыбнулся ей в ответ.

Ни одна из частей его тела не болела более других — болело все. Кожу покрывали рубцы, разрезы, проколы и ожоги, плечевые суставы были вывернуты на дыбе, локти и колени — отбиты до синяков. Любое изменение позы отдавалось невыносимой болью; кровь сочилась из десятков маленьких ранок и впитывалась в лохмотья, в которые превратился его комбинезон. Несмотря на жару, Франца колотил озноб.

—  — Значит, боли вы не боитесь. — констатировала Женщина. — Почему?

—  — Я много тренировался. — усмехнулся Франц, — На Втором Ярусе вообще и с вами в частности. — он заставил себя посмотреть ей в глаза, — И еще: боль приближает меня к смерти, а смерть — даст свободу.

—  — Это неправильно, боль и смерть связаны не однозначно. — возразила Женщина. — Устав разрешает держать подследственного в живых неограниченно долго, не налагая никаких ограничений на глубину страдания.

—  — Ну, в этом вопросе я могу с Уставом не соглашаться.

—  — А мы, в свою очередь, не согласимся с вами. — Женщина подалась грудью вперед, сложив руки перед собой на столе. — И, поверьте, мой помощник Виктор отлично знает свое дело. — ее глаза снова подернулись поволокой. — То, что мы сделали с вами сегодня, лишь самое начало …

Что же именно в ее голосе наводило на Франца такой ужас?

—  — Что вам от меня надо? — хрипло спросил он, — Ведь не заведомо же ложного признания в убийстве двадцати шести человек?

—  — Как это не признания? — удивилась Женщина, — Именно признание от вас и требуется. Только правдивое, конечно, — спохватилась она, — следствию ложное признание ни к чему …

—  — Я спрашиваю не о следствии. — Франц чуть изменил позу и, непроизвольно искривив от боли лицо, продолжил, — Лично вы ведь тоже от меня чего-то хотите? Я это чувствую …

Некоторое время Женщина колебалась — видимо, между формальным и неформальным ответами.

—  — Я хочу, чтобы вы мне … доверились. — на «доверились» она споткнулась, будто заменив им какое-то другое слово, — Чтобы рассказали мне правду … не только ту правду, которая необходима следствию, а больше: то, что вы чувствовали во время тех событий; то, о чем вы думали и что ощущали … Вы должны открыть мне свое подсознание — не только потому, что я ваш Следователь, а потому … потому что … — она беспомощно замолчала.

Лицо Женщины опять раскраснелось; пальцы, перебиравшие бумаги на столе, дрожали. Казалось, она вот-вот скажет что-то важное — Франц изобразил на своем лице внимательное ожидание.