—  — Я хочу, чтобы ты мне … — снова начала она, страдальчески сморщившись от досады на бессилие слов, — отдался … Не в физическом смысле, а в духовном, — она попыталась поймать его взгляд, — в смысле чувств и мыслей — так, чтобы, касаясь рукой твоего тела, я чувствовала бы то же, что чувствуешь ты. И, если ты ощущаешь боль, я хочу ощущать ее с тобой … Нет, не саму боль, а твое ощущение … боль, преломленную твоим мужским "я" … Поверь, ты тоже найдешь в этом удовлетворение!… — она говорила бессвязно, с придыханием, заискивающе заглядывая в глаза, — Боль перестанет казаться тебе проклятием, она станет средством соединения … Наши души и тела будут дополнять и ощущать друг друга — такого никогда не достигнешь при обычном любовном акте. И когда мы достигнем вершины, полного слияния, лишь тогда я смогу отдать тебя смерти — и это станет моей величайшей жертвой … А ты уйдешь из жизни не запуганным, ничтожным насекомым и не дерзким бунтарем, а спокойным сверхсуществом, достигшим истинного величия духа!

Голос Женщины дрожал; руки, как у слепой, блуждали по столу. Франц с усилием разлепил спекшиеся губы:

—  — И что, у вас во время допросов действительно до оргазма доходит?

Женщина резко выпрямилась, по лицу ее пробежала судорога боли. Несколько долгих секунд она не могла выговорить ни слова.

—  — Зачем вы так? — спросила она еле слышно. Румянец на ее щеках выступил пятнами, как от пощечин.

—  — Вы просто не в свом уме. — угрюмо ответил Франц. Он уже жалел, что спровоцировал ее на этот разговор. — Если говорить простыми словами — я не мазохист. У вас ничего не получится.

—  — Не будьте так уверены в себе. — глаза Женщины сузились, — Я знаю, что ваше сознание отталкивает меня, но подсознание — работает на меня …

—  — Чушь! — презрительно сказал Франц, — Сознание, подсознание … Рассчитано на подростка.

На какое-то мгновение они застыли, глядя друг другу в глаза.

—  — Вам дается еще один шанс. — сказала Женщина, — Ровно один.

—  — Он мне не нужен.

—  — Не торопитесь с ответом. — В ее голосе прозвучала вкрадчивая угроза. — Подождите пока вернется Виктор.

И тут же в замке залязгал ключ — дверь отворилась. «А ну, заходи.» — раздался гнусавый голос Гориллы.

В комнату, опущенно волоча ноги, вошла Таня.

Прошедшие со дня их расставания четыре месяца оставили свой отпечаток: щеки ее ввалились, зеленые глаза, казалось, занимали больше половины лица, невесомое тело утопало в мешковатом комбинезоне. Длинные волосы, так нравившиеся Францу, были коротко острижены; серьги, кольца, бусы (Таня раньше носила много украшений) — все это исчезло. Увидев ее, Франц попытался встать, но лямки пыточного кресла отбросили его назад.

—  — Пройдите сюда, заключенная. — Женщина указала рукой на кресло, где сидел Франц. — Виктор, освободи подследственного и усади на табуретку. Заключенную пристегни вместо него.

Горилла подошел, отстегнул лямки и рывком вздернул Франца на ноги; «Слышал, что тебе сказали?» — прогнусавил он. С трудом переставляя ноги, Франц отошел в сторону и сел на табурет. «Сюда.» — без выражения приказал охранник Тане.

Не сводя отчаянного взгляда с лица Франца, та опустилась в кресло. Горилла пристегнул ее и встал у стены.

Женщина прошлась взад-вперед по комнате, остановилась рядом с Францем и мягко положила руку ему на плечо.

Тишину нарушал только мерный звук капель, падавших из плохо закрученного крана.

—  — Я организовала эту встречу для того, — сказала Женщина, обращаясь к Тане, — чтобы вы помогли следствию повлиять на вашего бывшего возлюбленного — поверьте мне, в его же собственных интересах. Если вы убедите его рассказать правду, то спасете от тяжких физических страданий. — Она вздохнула. — Нам больше ничего и не нужно — только правдивый рассказ о том, что произошло.

Выдержав паузу, Женщина сняла тяжелую, как камень, ладонь с плеча Франца и села за стол — Таня проводила ее непроницаемыми рысьими глазами.

—  — Давайте, я расскажу вам обстоятельства дела. — Женщина откинулась на спинку стула. — Полтора месяца назад в 21-ом Потоке мужской половины Яруса произошло ужасное преступление: Наставник, два охранника и двадцать три заключенных были зверски убиты. В живых остался лишь один человек — ваш бывший возлюбленный Франц Шредер — и о том, что там произошло, мы можем судить только по его словам. Согласно его показаниям, один из заключенных совершил все эти убийства в припадке умопомешательства, а потом был убит сам — вашим возлюбленным, который якобы защищал свою жизнь. История эта, полная противоречий и натяжек, казалась маловероятной с самого начала — а в свете собранных нами вещественных доказательств стала выглядеть попросту невозможной. Не полагаясь, однако, на субъективные суждения, мы подвергли имеющиеся данные компьютерному анализу — который показал, что слова подследственного правдивы с вероятностью лишь 0.47%, а потому, согласно Уставу, считаются неистинными … — Женщина говорила без выражения, будто читая текст по бумажке.

—  — На меня не рассчитывайте. — вскинула глаза Таня.

—  — Почему?

—  — Я вам уже говорила.

—  — Вы тогда не знали, что речь идет о вашем возлюбленном.

—  — Я отказалась тогда, сейчас откажусь тем более. — Танино лицо покраснело, глаза дерзко сузились. — Вы просто сука.

Женщина рывком встала со своего стула и шагнула по направлению к Тане.

—  — Что вы от нее хотите? — хрипло спросил Франц.

—  — Разве я не сказала? — обернувшись, Женщина ненатурально, с усилием улыбнулась, — Чтобы она на вас повлияла.

—  — Она на меня повлиять не может.

—  — Я в этом не уверена. — Женщина подошла, наклонилась, заглянув в лицо, и снова положила ладонь ему на плечо. — Вы же не хотите заставить ее страдать?

Передернувшись от запаха самки, Франц сбросил ее руку — некоторое время Женщина стояла без движения, раздувая тонкие ноздри. Потом резко распрямилась и повернулась к Горилле:

—  — Виктор.

Охранник отделился от стены.

—  — Начинай. — она указала рукой на Таню.

Горилла грузно повернулся вокруг своей оси, взял со столика рядом с пыточным креслом пластиковый поднос с неиспользованными хирургическими инструментами и с грохотом свалил его в раковину умывальника. Потом вытащил из шкафа поднос с новым комплектом и аккуратно перенес его на стол. Подключив к розетке паяльник, он повернулся к Тане, бережно поправил неуклюжими пальцами ее волосы, поколебался немного и выбрал один из инструментов.

Таня полузадушенно вскрикнула и отшатнулась насколько позволила спинка кресла. Горилла подносил к ее лицу тонкий, на вид очень острый, хирургический скальпель.

Господи, неужели ничего нельзя сделать?

Франц повернулся к Женщине — та смотрела, не отрываясь, на Виктора и Таню. Лицо ее искажала то ли улыбка, то ли гримаса; она тяжело дышала, впитывая происходившее. И вдруг, с неслышным никому, кроме самого Франца, фотоаппаратным клацанием прямоугольник его взгляда сфокусировался на широком ремне, охватывавшем талию Женщины. Потом — с новым щелчком — кадр сузился до висевшей на ремне кобуры; и, наконец, — щелк! — крупным планом на рукоятке пистолета.

"Нет, не получится — слишком просто. Как в плохом приключенческом фильме.

Господи, да решайся же, наконец!"

Несколько тысячных долей секунды Франц готовился к тому, что сделает, — а потом, выбросив вперед руку, коротким движением вынул пистолет из кобуры. Женщина схватилась рукой за пояс и резко повернулась, но было поздно: Франц сдвинул предохранитель, вздернул затвор, поднял пистолет на уровень глаз и спустил курок.

Грохнул выстрел — в черном мундире на спине Гориллы образовалась дырка. Сунувшись вперед, охранник чуть было не повалился на Таню … затем повернулся и шагнул к Францу.

Тот вскочил с табуретки и выстрелил еще раз.

Пуля ударила Гориллу точно посередине груди и отбросила назад — несколько мгновений охранник бессмысленно топтался на месте, потом выронил скальпель и с тяжелым ударом рухнул на цементный пол. Глаза его остались открыты и выражения не изменили — то есть, выглядели, как две стертые серебряные монеты.