Кружил пух в раскаленном летнем воздух, а ты этим же вечером убил педофила, издевавшегося над девочками, который украл твои вонючие, пропахшие смертью деньги. Ты был таким. И кем ты стал?

Я не знаю. Серьезно, ребята. Не знаю, чего я хочу, ведь понимаю, что меня подставят. Или ее, и тогда она примчится и выстрелит. Или нет? Почему нет? Что ее остановит? Любовь? Вы серьезно сейчас? Какая любовь? Кому нужно такое дерьмо, как я? Только не ей. Она ждала Зейна. Он вернулся. Я должен уйти. Смогу ли я? Без проблем, ребята, да, точно. Я оставлю все это. У нее есть на кого положиться. Малик все еще уважает эту безумную девчонку. У нее теперь хватает средств к существованию. Она улетит в Эмираты. Выйдет там за… да хотя бы за Малика. Ведь не напрасно же на ее теле написано: «Я помню тебя, Зейн».

Моя девочка с символичной татуировкой и преданностью, которой позавидовал бы любой…

Я отдаю тебя, малышка, я даю тебе шанс на жизнь.

Мне трудно поверить, что всё это время я ничего не видела:

Я была в темноте, а ты был рядом со мной.

Кажется, я спала тысячу лет.

Мне нужно открыть глаза, чтобы увидеть всё.

У меня нет мыслей, нет голоса, нет души,

Не дай мне умереть здесь,

Ведь должно быть что-то ещё…

Верни меня к жизни.

Jenny

Сижу до тех пор, пока не приходит осознание, что… я… могу попытаться… помочь…

Уже за рулем. Думаю. Думаю. Думаю. Времени мало. Ничего не понимаю. Не уверена, что смогу потом вспомнить этот вечер, я словно в состоянии аффекта.

Ясное мышление, но абсолютное непонимание, где нахожусь.

— С… Сэмми… п-помоги… — и начинаю орать, голосить, потому что, наконец, доходит: — Я УБИЛА ГАРРИ!!! СЭМ! ПОМОГИ!

Я выскакиваю из машины, падаю, роняю телефон Стайлса, но не разбиваю. Обдираю колени и ладони, но боли совсем не чувствую. Снова хватаю руками сотовый.

— Я на мосту! Сэмми! Я там же…

Парень орет диким криком, что мне повезло — его вызвали в офис. Он кричит, что Малик позвонил ему. Я ничего не понимаю.

Я едва попадаю сотовым в карман. Переворачиваю Гарри с третьей попытки. И запускаю пальцы в свои волосы, хочу выдрать их с корнем.

Вою.

Стайлс истекает кровью. Срываю с себя чертову кофту, и мне плевать на ветер, когда остаюсь в одной тонкой майке с бюстгальтером под ней. Кладу кофту на живот Гарри. Зажимаю рану одной рукой, вторая рука прижимается к моим дрожащим губам.

Кофта пропитывается быстро. Я рыдаю, пуская по подбородку слюни и утопая в соленой жидкости из глаз. Хочу увидеть лицо Гарри, но все плывет. Начинаю гладить его по волосам. Целую его закрытые глаза, скулы, нос, губы. Больше всего губы. Но они леденеют.

Ору еще громче.

Кто-то останавливается.

— Я справлюсь! — верещу какому-то мужику. — Отвали! Я справлюсь! Не трогай его! Сейчас за ним приедут!

Блэк выпрыгивает из своей машины вовремя. Мужик собирается звонить копам. Сэмми быстро представляется деловым тоном, говоря, что он «полиция Бостона, детектив… такой-то», и свидетель всего этого дерьма, матерясь и взмахивая руками, садится в свою машину.

— Какого хера, Джен? — подхватывая Стайлса подмышки, рычит приятель. — Ты совсем ебанулась?

Он бледен и напуган. С трудом подтаскивает на пару со мной бессознательного Гарри к своей машине и укладывает на заднее сиденье.

Я так благодарна Сэму, что просто хватаю его за руки, сбивчиво говоря:

— Спасибо… Сэмми… спасибо… Давай… отвезем его в больницу. Он справится. Да? Он же справится…

Сэмюель тяжело вздыхает, недоверчиво качает головой и, уже оббегая свою машину, взмахивает рукой, громко выкрикивая:

— Погнали!

Я не знаю, не знаю, что будет потом, что я сделаю и скажу в больнице? Приедет полиция. Что я скажу им всем? Что Гарри сам виноват? Или я виновата?

Боже… конечно я. Конечно это моя вина…

Я им все так и скажу. Я не могу быть такой подлой. Я выстрелила…

Снова глаза ничего не видят.

Бостон, штат Массачусетс. 12:30 мин

— Вы решили, что это лучший выход из ситуации, мисс Дэвис? — задает свой вопрос телеведущий.

Смотрю на него, будто он стеклянный. Словно нет ничего и никого вокруг. Кажется, я не спала нормально около двух недель. Голова как в огне. Немного покрасневшие глаза от дыма электронной сигареты, которую я не выпускала из рук все время, пока не начался прямой эфир, теперь страшно щиплет. А ведь раньше я не курила. Раньше вообще все было не так.

Я моргаю. Как же я устала. Устала от этих глупых программ, от этих назойливых журналистов с их бесконечными вопросами, от количества сверкающих любопытством глаз, устремленных на меня двадцать четыре часа в сутки.

Его нет, но о нем уже начали слагать легенды. Я поступила правильно. Мне все так говорят. Подруга, мама, сокурсники, даже куратор в университете сказал мне это: «Все верно, Дженни, не переживай, ты молодчина. Такой… как он, не мог продолжать это. Его следовало наказать давно».

Тогда где вы были все это время? Где, черт вас подери? Я нуждалась в вашей помощи, вы закрывали глаза, я молила вас помочь мне. Неужто было трудно просто перехватить его руку, когда он снова и снова выдергивал меня из моей привычной жизни? Я не хотела всего этого. Так не бывает. Не каждый способен вынести подобный шквал эмоций, и не имеет значения, силен человек или нет. Это все равно больно, черт, это очень больно. Особенно… если ты понимаешь… что ищешь его глаза в толпе. Его сияющие яркие зеленые глаза, которые столько тебе принесли. Ищешь, но страшно боишься встретиться с ним взглядом. Ведь этого быть не может.

— Да, — прочищаю горло, тихо кашлянув в ладонь, — я так считаю, — гордо вскидываю подбородок и устремляю решительный взгляд прямо в камеру. — У меня получилось доказать всем, что бояться мужчин, подобных… — сглатываю комок, — подобных мистеру Стайлсу, не нужно. На любого можно найти управу, и он — не исключение. То, что случилось со мной…

— Но ведь у вас теперь масса проблем с семьей мистера Стайлса, — перебивает меня телеведущий, и я хмурю брови. Ненавижу хамов. — Мистер Стайлс-старший поклялся стереть вас в порошок, вам не страшно связываться с владельцем огромной компании, Джен?

Хочется сказать: «Поздно. Я уже связалась», но вместо этого я некоторое время молчу, а после произношу твердым голосом:

— Нет, я не боюсь его. Всем известно, случись со мной что-то неприятное, это будет списано на месть мистера Стайлса.

— Хорошо, мисс Дэвис, — кивает мужчина и опускает взгляд, чтобы тут же вновь посмотреть на меня и задать очередной вопрос. — Вы ведь учитесь на психологическом отделении университета Суффолк. Пытались ли вы за время знакомства с мистером Стайлсом, я сейчас говорю, конечно, о Гарри… Так вот пытались ли вы анализировать его? Поступки, поведение, причины. Я хочу сказать, что мистер Стайлс повел себя некорректно и довольно грубо. Вероятно, от тюремного заключения его спасло лишь то, что вы сделали. — Почему он не говорит прямо? Ходит вокруг да около, будто никто не знает, что я сделала. — Однако в этой ситуации страшнее всего то, что у полиции нет прямых улик. По сути, мистер Стайлс ничего вам не сделал. Вы уверены, что…

— Я уверена, — чеканю слова, после этого вздыхаю полной грудью и отвечаю на первую часть вопроса, а перед глазами медленно всплывает образ Гарри: — Я анализирую людей всегда. Это моя жизнь. Я действительно не жалею, что поступила учиться на этот факультет. Психология дается мне легко. Вот только мистер Стайлс… — я вдруг понимаю, что на глаза наворачиваются слезы.

Нет-нет, только не сейчас. Никто не должен знать, что я нагло лгу, ведь моя мать смотрит этот эфир. Она смотрит на меня. Черт. Она и так догадывалась, но я не хочу слышать это от кого бы то ни было. Как раз тот случай, когда нельзя произносить вслух. Мой синдром не имеет отношения к тому самому «стокгольмскому», все гораздо запутанней, все до жути паршиво. Моя клетка не всегда заключалась в четырех стенах. В большей степени, я была на свободе, но его глаза неустанно следили за мной. Он был повсюду. Как и его запах, он обволакивал меня всегда и везде. Ненавижу этот запах.