СНОВА КЕННЕДИ-ФАРМ
… Ворвавшийся в дверь ветер потушил свечу. Обе женщины вскочили:
— Кто там?
— Наполеон, — отвечал им знакомый голос глухого.
— Боже праведный! Один?…
Джен дрожащими руками нашарила спички. Bcпыхнувшая свеча осветила негра, закутанного в плащ. У Наполеона было угрюмое, забрызганное грязью лицо, он дышал, как загнанная лошадь, и еле стоял на ногах. Увидев на столе кусок хлеба, глухой схватил его и начал жадно есть. Мэри Браун и Джен смотрели на него с безмолвным страхом. Не переставая жевать, Наполеон откинул край плаща. Прикорнув у него на плече и сжимая темными ручонками большого черного кота, спала Салли.
Джен бросилась было к дочке, но глухой остановил ее:
— Не буди. Устала. Мы так бежали…
— Бежали?! — Мэри Браун поднялась со своего стула и впилась глазами в негра. — Значит…значит, все кончено!
У нее захватило дыхание. Глухой молча опустил голову.
— Так это правда?
Джен, полуоткрыв рот, глядела на обоих. Она еще не понимала. Внезапно Мэри Браун принялась трясти Наполеона за плечи:
— Говори! Говори, что там было. Говори все. Наполеон тяжело опустился на стул. Он вдруг жалобно замычал и закачался, как от боли.
— Крышка… Гроб… Все мальчики… Капитана саблей… Но жив… И Джим жив… Увезли обоих.
Мэри Браун схватилась за грудь.
— Все… все мои мальчики… — хрипло пробормотала она. — Мои дети!
Она снова затрясла Наполеона:
— Куда они девали капитана? Говори скорей! Глухой скривил лицо и покачал головой:
— Никуда не девались. Там лежат. Рядышком. Двое.
— Господи, он ничего не понимает! — застонала жена капитана. — Как мне ему объяснить?…
В этот момент взгляд ее упал на Джен. Негритянка сидела на полу и продолжала бессмысленно смотреть на глухого. Тогда, забывая на мгновение о своем собственном горе, жена капитана взяла у Наполеона спящего ребенка и положила его на руки Джен. Та перевела глаза на дочку и вдруг отчаянно зарыдала.
— Плачь, милочка, плачь. Слезы тебя облегчат, — сказала ей Мэри Браун.
У нее самой не было слез, только сухой комок застрял в горле. Она тронула Наполеона за рукав:
— Капитан серьезно ранен?
Но глухой не понимал, чего от него хотят. Глаза его слипались, голова валилась на стол: он хотел спать.
Мэри Браун закричала ему в самое ухо:
— Наполеон, не спи, нельзя спать в такую минуту! Скажи еще что-нибудь, Наполеон!
Негр с трудом очнулся.
Из его отрывистых, бессвязных фраз можно было понять только, что в Ферри явились солдаты, что все, кроме капитана и Джима, погибли, а ему с девочкой удалось спрятаться за пожарной машиной в сарае. Когда солдаты ушли из арсенала, он выбрался на улицу и пытался пройти через мост в горы. Но у самого моста его остановил офицер и уже совсем было арестовал их, как вдруг появился кузнец из Ферри. Этот кузнец прежде сидел у них в караулке, но потом капитан приказал его выпустить, потому что кузнеца взяли по ошибке. Кажется, потом его арестовали солдаты, но, видно, ему удалось освободиться. Кузнец тотчас же узнал Наполеона, смекнул, в чем дело, и сказал офицеру:
— Сэр, это мой негр. Он со своей девчонкой работает у меня в кузне подмастерьем. Огонь мехами раздувает. И кузнец принялся кричать на Наполеона:
— Ах ты, черный лентяй! Глухая скотина! Чего ты пялишь на его милость глаза? Беги сейчас же на тот берег к Большой Запруде. Скажи, чтоб они скорей везли мне плуг для починки. Живо, а то я тебя подкую вместе с твоей девчонкой!
Наполеон расслышал и не заставил себя долго просить. В три минуты он вместе с Салли был уже на другом берегу, у подножия Мэрилендских гор. Он взял Салли за руку, и они что было силы побежали по направлению к Кеннеди-Фарм. Но бежать по дороге, пока еще не стемнело, было опасно, и негр решил дождаться темноты. Едва успели они с девочкой свернуть с проселка и спрятаться в кустах, как Салли услышала лошадиный топот и приближающиеся голоса. Ехал большой отряд синих. Солдаты сопровождали повозку, запряженную парой лошадей. Негр и девочка видели сквозь кусты болтающих и смеющихся конвойных.
Вдруг Салли, у которой было острое зрение, вскрикнула:
— Папа!
Наполеон рукой закрыл ей рот. Девочка дрожала, как в лихорадке. На повозке, которую конвоировали солдаты, она увидела связанного отца. Голова Джима Бэнбоу была опущена, рубашка лохмотьями свисала с обнаженных плеч. Рядом с ним на носилках лежал капитан Джон Браун с залитым кровью лицом и растрепанной бородой. Солдаты услыхали крик девочки.
— Это ты крикнул, Моди? — спросил один другого.
— Нет, я не кричал. Мне показалось, что это Стивене зовет.
Они стали окликать третьего, спрашивая его, не он ли кричал. Но Стивене отвечал, что он и не думал их звать.
— Гм… что-то подозрительно… Давайте, ребята, пошарим в кустах, — предложил тот, кого, звали Моди.
Трое солдат спешились и направились к окаймляющим дорогу зарослям шиповника. Именно за этими зарослями скрывались беглецы. Негр и девочка не смели дышать. Им казалось, что даже биение их сердец может их выдать.
Солдаты, ворча на колючки, продирались сквозь кусты. Еще минута — и убежище будет открыто. Моди наступил сапогом на край платья Салли, В это мгновение Стивене громко выругался.
— Будь я проклят, если сделаю еще хоть один шаг! — сказал он свирепо. — Да и вам не советую, ребята. Охота подставлять себя под пулю какого-нибудь чертова аболициониста! Нет, пусть кто хочет лезет в эту чащу, мне это не по вкусу. Да и лейтенант приказал доставить арестованных как можно скорее в Чарльстоун; значит, нечего здесь копаться!
Моди и другой солдат тоже чувствовали себя не совсем уютно в темных зарослях. Все трое выбрались на дорогу, сели на лошадей и ускакали.
Все время, пока шли эти переговоры, негр и девочка переходили от надежды к отчаянию и обратно. Если бы солдаты нашли беглецов, ничто не могло бы их спасти. Поэтому, едва только скрылись из виду синие, Наполеон схватил Салли и снова пустился в путь. Но теперь он избегал выходить на дорогу и пробирался по узкой горной тропе, шедшей над проселком. Колючие ветви шиповника били путников по лицу, они были голодны и измучены всем пережитым. Становилось темно, раза два они теряли дорогу. Салли то шла рядом с негром, то, когда ей становилось очень тяжело, протягивала молча руки, и глухой сажал ее к себе на плечи. Девочка не плакала и не жаловалась на усталость. Перед ее глазами неотступно стояло страшное видение связанного отца и лежащего на носилках капитана.