Фазиль вошел в мастерскую, когда Ландер надевал на устройство внешнюю оболочку — пластину из фибергласа, той же толщины, что и стеклоткань кожуха.

Ландер ничего не сказал.

Казалось, Фазиль не обратил внимания на то, что лежало на верстаке, но он прекрасно понял, что это такое, и был потрясен. Некоторое время он оглядывал мастерскую, старательно избегая прикасаться к чему бы то ни было. Сам механик, обучавшийся и проходивший практику в Германии, а затем в Северном Вьетнаме, он не мог не восхищаться тем, как аккуратно и экономно была сконструирована огромная бомба.

— Этот материал трудно сваривать, — сказал Фазиль, коснувшись пальцами основания силовой рамы из трубок легированной стали. — Я не вижу у вас сварочного аппарата. Вы что, отдавали работу на сторону?

— Я брал аппарат в компании, где работаю. На выходные.

— Вы к тому же еще и остаточное напряжение сняли. Это уж, мистер Ландер, из чистейшего тщеславия. — Фазиль хотел, чтобы это прозвучало как шутливый комплимент мастерству Ландера. Он решил, что его долг — поладить с американцем.

— Если раму поведет и она повредит оболочку из стеклоткани, кто-нибудь может разглядеть шипы внутри кожуха, когда мы будем снимать его с грузовика, — удивительно ровным тоном ответил Ландер.

— Я-то думал, вы уже закладываете в кожух взрывчатку, ведь остался всего месяц.

— Еще не готово. Я должен сначала кое-что проверить.

— Может, я могу чем-то помочь?

— А вы знаете взрывную силу этого материала?

Фазиль огорченно покачал головой:

— Он совсем новый.

— Видели когда-нибудь, как он взрывается?

— Нет. Мне говорили, что пластиковая взрывчатка гораздо мощнее, чем С-4. Вы сами видели, что она сделала с квартирой Музи.

— Я видел дыру в стене, только и всего. Я не могу точно судить ни о чем. Самая обычная ошибка при изготовлении осколочных бомб заключается в том, что шрапнель помещают слишком близко к заряду. Шрапнель в таких случаях утрачивает целостность во время взрыва. Подумайте об этом, Фазиль. Если вы этого не знали, то вам следует это знать. Вот, почитайте полевые инструкции: вы там найдете все, что надо. А длинные слова я вам переведу. Я вовсе не хочу, чтобы эти шипы разнесло на мелкие куски во время взрыва. Мне не улыбается перспектива всего лишь набить семьдесят пять больниц оглохшими на стадионе. А я пока не знаю, какой толщины буферный слой должен находиться между шипами и взрывчаткой, чтобы шипы не разнесло в куски.

— Мы ведь можем посмотреть, какой слой в мине типа «клеймор»…

— Это не показатель. Мне придется иметь дело с большим расстоянием и значительно большим количеством взрывчатки. Мина «клеймор» — размером со школьный учебник. Эта бомба — с корабельную шлюпку.

— Как будет расположена бомба во время взрыва?

— Над пятидесятиярдовой линией, на высоте ровно тридцать метров от верхнего края стадиона, с продольной осью вдоль поля. Посмотрите. Видите — изгиб кожуха точно совпадает по форме с изгибом чаши стадиона.

— Тогда…

— Тогда, Фазиль, я должен быть совершенно уверен, что шипы разлетятся по правильной дуге, а не плотной массой в неизвестно каком направлении. Я оставил свободное пространство внутри оболочки. Могу увеличить изгиб, если надо. Выясню насчет буферного слоя и поля разброса, когда взорвем эту штуку, — закончил Ландер и погладил ладонью предмет, лежавший у него на верстаке.

— Так в нем же чуть ли не полкило взрывчатки!

— Ну да.

— Вы не сможете взорвать это устройство, не привлекая ничьего внимания.

— Смогу.

— Но ведь это… — Фазиль чуть было не сказал «безумие», но вовремя остановился. — Это необдуманный шаг.

— Вам-то, араб, чего волноваться?

— А можно мне проверить ваши расчеты? — Фазиль надеялся найти способ предотвратить неосторожный эксперимент.

— Да сколько угодно. Только не забудьте, что это не масштабная модель одной из сторон бомбы. Это устройство всего-навсего содержит две совмещенные дуги, используемые при разбросе шрапнели.

— Не забуду, мистер Ландер.

Потом Фазиль поговорил с Далией. Наедине, когда она выносила мусор.

— Поговори с ним, — сказал он ей по-арабски. — Мы же знаем, что эта штука и так сработает. Эта затея с испытаниями превышает пределы допустимого риска. Он сорвет все дело.

Далия ответила ему по-английски:

— Бомба может сработать не так, как задумано. Она должна быть без сучка без задоринки.

— Зачем добиваться такого совершенства? Кому это надо?

— Ему. И мне.

— Ради нашего Дела, для осуществления цели, поставленной перед нами, достаточно и того, на что она годится в ее теперешнем виде.

— Товарищ Фазиль, если Майкл Ландер нажмет нужную кнопку в гондоле дирижабля двенадцатого января, это станет последним свершением в его жизни. Он не увидит того, что случится потом. Я — тоже, если придется лететь вместе с ним. Мы должны знать, как это будет, понятно тебе?

— Мне понятно, что ты теперь разговариваешь, как он, а не как боец нашей организации.

— Тогда тебе просто недостает интеллекта.

— В Ливане я убил бы тебя за эти слова.

— Мы очень далеко от Ливана, товарищ Фазиль. Если кто-то из нас когда-нибудь попадет в Ливан снова, поступай, как тебе заблагорассудится.

Рэчел Баумэн, доктор медицины, сидела за столом в реабилитационном центре Хафуэй-Хауса[39] в южном Бронксе — ждала. Этот центр, где лечили наркоманов, был для нее полон воспоминаний. Она оглядывала небольшую светлую комнату с не очень умело покрашенными стенами и случайно подобранной мебелью и думала о людях с истерзанными, отчаявшимися душами, к разуму которых она пыталась пробиться, о том, что ей приходилось здесь выслушивать, когда она работала в этом центре волонтером. Именно из-за воспоминаний, которые пробуждала в ней эта комната, Рэчел и решила встретиться с Эдди Стайлзом здесь.

Послышался негромкий стук в дверь, и вошел Стайлз — малорослый, худой и лысоватый человек и быстрым взглядом окинул комнату. Ради такого случая он побрился. Порез на щеке был заклеен кусочком бумажной салфетки. Стайлз неловко улыбался и вертел в руках кепку.

— Садись, Эдди. Ты хорошо выглядишь.

— Куда уж лучше, доктор Баумэн.

— Как дела на буксире, идут?

— По правде говоря, не очень весело. Но мне нравится, очень нравится, понимаете, — поспешно добавил он. — Вы мне здорово помогли, устроив на эту работу.

— Я не устраивала тебя на эту работу, Эдди. Я только попросила хозяина посмотреть, может, ты ему подойдешь.

— Ага, ладно. Только я ее никогда не получил бы, если б не вы. А вы-то сами как? Вы как-то по-другому выглядите, я хочу сказать, похоже, вроде вы хорошо себя чувствуете. Ох, чего это я несу, ведь это же вы — доктор! — Он смущенно засмеялся.

Рэчел заметила — он прибавил в весе. Когда она впервые, три года назад, с ним познакомилась, он только что отсидел за контрабанду сигарет из Норфолка — он вез их оттуда на сорокафутовом траулере, чтобы окупить свое пристрастие к героину, обходившееся ему в 75 долларов в день. Эдди провел в Хафуэй-Хаусе много месяцев, и Рэчел разговаривала с ним по многу часов. Это она работала с ним, когда — во время ломки — он мог только кричать.

— А чего вы захотели меня повидать-то, доктор Баумэн? Ну, я хочу сказать, я рад вас видеть и всякое такое, и если вы интересуетесь, завязал я или нет…

— Я знаю, что ты завязал, Эдди. Я хотела попросить у тебя совета.

Никогда раньше Рэчел не пыталась воспользоваться своими отношениями с пациентами, и теперь ей было неприятно, что приходится это делать. Стайлз сразу же заметил это. Природная осторожность боролась в нем с уважением и теплотой, которые он к ней испытывал.

— К тебе это никакого отношения не имеет, — сказала она. — Давай я тебе все объясню, и мы посмотрим, что ты по этому поводу думаешь.