Рэчел положила ладонь на его руку пониже локтя.

— Спасибо, Эдди. Я понимаю, что ты имеешь в виду. Но я знаю этих двоих уже много лет. Они мои друзья.

В бассейне вместе с косаткой жил дельфин — чтобы ей было не так скучно. Пока с косаткой работал дрессировщик, дельфин был занят тем, что прятал куски рыбы в трубу водоотвода. Косатка проплыла мимо подводного окна — ей потребовалось на это целых десять секунд; ее небольшой глаз следил за людьми, беседовавшими по ту сторону стекла.

— Тот парень, про которого я слышал, Джерри Сэпп его зовут, пару лет назад делал дела на Кубе, — говорил Стайлз Кабакову. — На Кубе! Ему удавалось пройти так, что радар пограничников его засечь не мог. Шел близко к Пуэрта-Кабанас с несколькими кубинцами из Майами. — Стайлз перевел взгляд с Кабакова на Рэчел, потом снова на Кабакова. — Понимаете, у них какие-то дела были на берегу, так что они добрались до берега по прибою на надувных плотах или лодках вроде «эйвонов» или «зодиаков» и вернулись с каким-то ящиком. Я понятия не имею, чего они там привезли, в этом ящике, но только парень этот не вернулся во Флориду. Он ввязался в гонки с кубинским патрульным катером у Байа-Хонда, удрал и пошел прямо на Юкатан. У него большой мягкий бак с горючим на передней палубе припасен был.

Кабаков слушал, постукивая пальцами по перилам. Косатка теперь успокоилась и лежала на воде. Ее огромный хвост изогнулся вниз, хвостовые плавники опустились под воду метра на три с лишним.

— Эта малышня меня с ума сведет, — сказал Эдди. — Пошли отсюда куда-нибудь.

Они остановились в темном коридоре акульего аквариума, наблюдая, как за стеклом движутся бесконечными кругами длинные серые тени, а между ними мелькают маленькие, ярко окрашенные рыбки.

— Ну, в общем, я всегда удивлялся, как этому парню удавалось пройти до самой Кубы. С той заварухи в заливе Свиней они такой радар установили — вы не поверите. Вы говорили, тот ваш парень удрал от радара береговой охраны. То же самое и у Сэппа получилось. Так что я поспрашивал про него немножко, про этого Сэппа, понимаете? Недели две назад его видели в баре «У Суини», в Асбери-Парке. Да только с тех пор его никто больше не встречал. У него катер тридцативосьмифутовый, для спортивной рыбной ловли, фирмы «Шин Лу», их в Гонконге делают. Я хочу сказать — по-настоящему делают. Этот катер целиком из дерева сделан.

— А где он свой катер держит? — спросил Кабаков.

— Не знаю. Да вроде и никто не знает. То есть нельзя ведь слишком уж с вопросами нажимать, вы же понимаете. Но послушайте, бармен в «У Суини» берет для этого парня сообщения, думаю, он мог бы с ним связаться. Если по делу.

— А какое дело его может заинтересовать?

— Ну, это зависит… Он должен понимать, что погорел. Если он сам занимался тем делом, которое вас интересует, то уж точно понимает, что погорел. А если это аренда была, если он кому катер сдал, тогда он должен был все время слушать, чего береговая охрана на своей частоте передает. А вы сами не так бы поступили?

— А вы куда бы сбежали на его месте?

— Я последил бы за катером денек, после того как его вернули, чтоб выяснить, выследили его или нет. Потом, если бы нашел место, где работать, я б его перекрасил, законный номер на место вернул и вид ему поменял бы — ну, вышку для ловли тунца поставил бы или еще что. Потом присоединился бы к «Золотым Скакунам», идущим на юг, во Флориду, вдоль Атлантического побережья, прямо включился бы в их компанию… Это целая группа яхт, они ходят в прибрежных водах, — объяснил Эдди. — Богатые любят в стаи собираться.

— Назовите-ка мне какое-нибудь высокодоходное дело, которое заставило бы его всплыть на поверхность. Подальше отсюда. И чтобы для этого дела катер понадобился.

— Наркотики, — сказал Эдди, бросив виноватый взгляд в сторону Рэчел. — Героин. Из Мексики, например, в Корпус-Кристи или Аранзас, пройти вдоль техасского побережья. Он может клюнуть на такое. Только понадобится залог большой. И подход должен быть осторожный. Спугнуть его очень легко.

— Подумайте, как с ним связаться, Эдди. И спасибо вам, — сказал Кабаков.

— Да я это для доктора сделал. — Акулы бесшумно двигались в подсвеченном бассейне. — Слушайте, я смываюсь. Не хочу больше на этих тварей смотреть.

— Мы с тобой встретимся в городе, Давид, — сказала Рэчел.

Она посмотрела на Кабакова, и он с удивлением заметил в ее взгляде что-то похожее на неприязнь. Вместе с Эдди Рэчел направилась к выходу. Оба шли понурив головы и о чем-то разговаривали. Рэчел обнимала тщедушного парня за плечи.

Кабаков предпочел бы не вводить Корли в курс дела. Пока что агент ФБР ничего не знал про Джерри Сэппа и его катер. Кабакову хотелось продолжать это расследование самостоятельно. Ему нужно было поговорить с Сэппом до того, как тот попадет под защиту прав, гарантированных ему конституцией.

Кабаков был способен пойти на нарушение прав человека, на оскорбление его чести и достоинства, если такие действия позволяли быстро добиться желаемых результатов. Сам факт совершения подобных действий его не беспокоил, однако, когда он сознавал, какие семена взращивает в его душе успех, приносимый этой тактикой, ему становилось не по себе.

Он чувствовал, что в нем развивается презрительное отношение к системе гарантий, защищающих граждан страны от следователей, готовых на все ради достижения цели. Он не пытался рационально оправдать свои действия расхожими клише вроде «высшего блага», так как не был человеком, склонным к рефлексии. И хотя он верил, что применяемые им меры необходимы — знал, что они эффективны, — он опасался, что в процессе их применения у человека развивается уродливая и опасная психология. И он знал, что за лицо у такой психологии. Лицо Гитлера.

Кабаков сознавал: то, что он делает, оставляет рубцы в его душе точно так же, как и на его теле. Ему хотелось верить, что все возрастающее раздражение, какое вызывали в нем ограничения, налагаемые законом, было исключительно результатом его многолетнего опыта, что, сталкиваясь с этими препонами, он чувствует, как нарастает в нем гнев, точно так же как зимой по утрам чувствует, как ноют его старые раны.

Но это была не вся правда. Зернышки такого мировосприятия крылись в его характере. Он впервые обнаружил это много лет назад, близ Тивериадского озера, в Галилее.

Он ехал проверять израильские позиции на границе с Сирией и остановил свой джип у колодца на склоне горы. Ветряк старого американского образца качал из скалы холодную как лед воду. Лопасти ветряка медленно вращались, через равные промежутки времени издавая монотонный скрип — унылый звук, нарушавший тишину солнечного дня. Кабаков, опершись спиной о машину, ощущая прохладные капли воды на лице, смотрел, как на горном склоне над ним пасутся овцы — целое стадо. Его охватило чувство одиночества, заставив осознать собственную малость перед этим огромным вздыбленным миром. И тут он увидел орла, парящего высоко в восходящем потоке теплого воздуха, перья на концах его крыльев походили на растопыренные человеческие пальцы; он плавно скользил то в одну, то в другую сторону над горным склоном, и его тень металась по скалам. Орел не охотился на овец — стояла зима, ягнят в стаде не было, но он кружил над овцами, они видели его и блеяли от страха. У Кабакова, наблюдавшего за птицей, закружилась голова, на миг он утратил ориентацию — линию горизонта скрывал горный склон. Он обнаружил, что судорожно хватается за джип, чтобы не упасть.

И тогда он понял, что орел ему гораздо больше по душе, чем овцы, и что так будет всегда. И из-за этого, из-за того, что в нем живет это чувство, он никогда не станет безгрешным пред лицом Господа.

Он был рад, что никогда не будет обладать реальной властью.

Сейчас, в комнате многоквартирного дома на Манхэттене, Кабаков раздумывал над тем, как же закинуть удочку, чтобы Джерри Сэпп схватил наживку. Если вести это дело самостоятельно, тогда контакт с Сэппом придется устанавливать Эдди Стайлзу. Стайлз — единственный из тех, кого знал Кабаков, имел связи в криминальных кругах нью-йоркского припортового района. Без Эдди Кабаков вынужден будет использовать помощь Корли. А Стайлз непременно сделает это для Рэчел.