Я уже успел раздеться, когда мой слуга Мануил сообщил мне, что меня хочет видеть какой-то греческий юнец. Мне не хотелось подниматься с ложа. Я устал.

Молодой грек вошел, не согнувшись в поклоне, и с любопытством огляделся по сторонам, морща нос от запаха кожи, бумаги, сургуча и средств для чистки металла. Я узнал этого юношу. Я видел, как он ездил верхом на Ипподроме. Это был младший из братьев Анны Нотар.

Меня сковал холод. Порывистый ветер на улице громко хлопал ставнями.

– На дворе темно, – заговорил юноша. – Небо затянуто тучами. Собственных рук – и то не разглядишь. – Ему семнадцать лет, он – красивый парень, хорошо сознающий свою привлекательность и знатное происхождение, но выглядящий от этого лишь еще более обаятельно. И он очень заинтересован моей особой.

– Ты ведь бежал от турок, – продолжал он. – В городе о тебе много говорят. Мне тоже однажды показали тебя, когда ты проезжал на коне по улице. Мой отец хотел бы с тобой встретиться – если это не слишком обременительно для тебя.

Он отвел глаза:

– Я уже говорил: ночь темна. На улице – хоть глаз выколи…

– Я не люблю бродить во мраке, – ответил я. – Но, разумеется, не могу ослушаться приказа твоего отца.

– Это вовсе не приказ, – запротестовал юноша. – Как мой отец может приказывать тебе? Ты же служишь Джустиниани. Мой отец не хочет встречаться с тобой как солдат с солдатом. Ты будешь его гостем. А потом, может быть, и другом. Не исключено, что расскажешь ему что-нибудь интересное. Он удивляется, почему ты избегаешь его, – и ему любопытно на тебя взглянуть. Но он, конечно, не хочет доставлять тебе никаких неприятностей, и если ты считаешь, что тебе лучше не ходить, – не ходи.

Он говорил весело и оживленно, чтобы скрыть, насколько его смущала та миссия, с которой он пришел ко мне. Он был открытым и притягательным юношей. И тоже не любил блуждать в темноте. Почему его отец считал это простое приглашение таким секретным, что даже не решился послать ко мне своих слуг, а отправил за мной собственного сына?

«Агнец на заклание, – подумал я. – Хорошо откормленный ягненок на алтаре безудержной жажды власти. Значит, в случае необходимости этот человек готов принести в жертву даже собственного сына».

Юноша был братом Анны Нотар. Я ласково улыбнулся ему и, одевшись, легко потрепал его рукой по плечу. Он вздрогнул и покраснел, но улыбнулся в ответ. Стало быть, он не считал меня простолюдином.

В ночи дул северный ветер, от которого у нас перехватывало дух, а одежда облепляла тело. Было темно, хоть глаз выколи. В разрывах несшихся в вышине туч иногда виднелось черное небо, усыпанное звездами. Желтый пес шел за мной, хотя я и приказал ему остаться дома. Но он выскользнул вслед за мной во мрак. Я взял у Мануила фонарь и протянул его юноше. Молодому аристократу трудно было проглотить такое, но все же он безропотно двинулся вперед, освещая путь. За кого он меня принимал? Всю дорогу нас сопровождал пес – словно для того, чтобы присматривать за мной даже против моей воли.

Во дворце Нотара было темно. Мы вошли через заднюю дверь, расположенную в уголке, у стены. отделявшей город от моря. Никого не было видно. И все же казалось, что в ночи скрывается множество устремленных на меня глаз. Завывающий и стонущий ветер что-то говорил мне, но я не мог разобрать его слов. В голове у меня тоже шумело – точно этот бешеный ветер проник в мой мозг.

В коридорах стояла гробовая тишина. Нас окутала волна теплого воздуха. Мы поднялись по лестнице. В комнате, куда меня привели, я увидел пюпитр писца, перья, бумагу и большие книги в роскошных переплетах. Перед иконой с изображением Волхвов мерцала лампада, наполненная благоуханным маслом.

Он сидел, склонив голову, словно в глубокой печали. Даже не улыбнулся. Он принял мое приветствие как естественное и должное проявление почтения к своей особе. Сыну сказал только:

– Ты мне больше не нужен. – Юноша почувствовал себя обиженным, но постарался этого не показать. Ему было страшно любопытно, о чем мы будем беседовать с его отцом. Но он мило кивнул мне красивой головой, пожелал доброй ночи и вышел из отцовских покоев.

Как только юноша скрылся за дверью, Лука Нотар оживился, пытливо посмотрел на меня и заявил:

– Я знаю о тебе все, господин Иоанн Ангел. И потому буду говорить с тобой прямо.

Я понял, что ему известно о моем греческом происхождении. В этом в общем-то не было ничего удивительного. Однако меня это сильно задело.

– Ты решил говорить прямо? – откликнулся я. – Так заявляет только тот, кто намерен скрывать свои мысли. Отважишься ли ты быть честным хотя бы перед самим собой?

– Ты был советником султана Мехмеда, – сказал он. – Осенью ты бежал из его лагеря. Человек, который занимает такое положение, не поступает так без определенной цели.

– Сейчас речь идет о твоих целях, флотоводец, – ответил я. – Не о моих… Ты не стал бы тайно приглашать меня сюда, если бы не считал, что я могу быть полезен для осуществления твоих целей.

Он нетерпеливо взмахнул рукой. Нотар тоже носил перстень с печаткой размером с детскую ладонь. Рукава верхней зеленой туники доходили ему до локтей. Рукава нижней туники были из расшитого золотом пурпурного шелка, как у императора.

– Ты сам уже давно ищешь встречи со мной, – произнес он. – Но действуешь очень осторожно. Это вполне понятно – и совершенно правильно. Как с моей, так и с твоей точки зрения. Ты очень ловко все устроил, будто случайно познакомившись с моей дочерью. Потом снова проводил ее домой, когда она потеряла свою спутницу. Когда я был в море, ты рискнул прийти сюда средь бела дня. Ты ведь хотел лишь увидеться с моей дочерью… Это весьма умно!

– Она обещала рассказать тебе обо мне, – признал я.

– Моя дочь влюблена в тебя, – усмехнулся он. – Не знает, кто ты, и не догадывается о твоих целях. Она чувствительная и гордая. Ей ничего не известно. Ну, ты понимаешь.

– Она очень красивая, – проговорил я. Флотоводец отмахнулся от моих слов.

– Думаю, что ты выше таких соблазнов. Моя дочь – не для тебя.

– Ты так уверен в этом, флотоводец? – осведомился я.