— Но тогда как?

— Через фонд. Помните, кто был отправителем груза? «Содействие». Так вот, такого фонда нет.

— Почему-то меня это не удивляет.

— Да. Но, между прочим, такой фонд действительно когда-то существовал. А в тот день, когда груз был отправлен по назначению, фонд объявил о своей самоликвидации. Председателем его был некто Войтенко Аркадий Андреевич.

— Где это вы накопали?

— Как ни странно, у себя в телецентре. У нас довольно неплохая информация по благотворительным обществам, так как нам часто приходится иметь с ними дело.

Кстати, сведений именно про «Содействие» у нас почти.не было. Они просуществовали всего несколько месяцев. Но интересно другое. Центр фонда находился в Москве, а филиалы охватили практически всю страну. Как паутина, понимаете? А потом — раз, и ничего нет.

— Интересно, продолжайте.

Сергей порылся в кармане, достал ещё одну «бондину», прикурил, теперь уже спокойно выпустил дым и продолжил:

— Тогда я попробовал найти следы этого «Содействия». Здесь мне уже пришлось повозиться. Между прочим, мало кто знает, какой объём информации накапливается нашими массмедиа. При тщательном анализе здесь можно обнаружить такие связи, проследить создание таких альянсов, что термин «бомба» показался бы слабым и ничего не выражающим.

— А кто мешает вам запустить эти сенсации?

— Мешает то, что журналисты тоже люди и хотят жить. По возможности подольше. Вы знаете, Войцех Казимирович, что наша профессия лидирует в группе риска, обгоняя милицию и пожарных. Мы уступаем пальму первенства только предпринимателям. А прославиться ценой собственной жизни не хочется никому.

Поэтому не все сенсации одинаково полезны. Но я отвлёкся. Так вот, следы остаются всегда. Нужно только знать, где искать. Я знал где, хотя на это и ушло довольно много времени. И, представьте себе, наибольшее количество связей, причём на самых разных уровнях, фонд «Содействие» имел с Партией народного единства, организатором и идейным вдохновителем которой является…

Сергей развёл руками. Профессор кивнул, подтверждая, что ему известно, кем является Юрий Константинович Саранов для Партии народного единства.

— И ещё одна деталь, — Сергей затянулся, следя за пожирающим сигарету огоньком. — В недавнем отчёте о деятельности ПНЕ мне попалась на глаза фамилия одного из членов комитета партии. Войтенко А.А.

— Довольно складно у вас получается, — вынужден был признать Войцех Казимирович. Сергей невесело усмехнулся:

— Ещё бы. Особенно если учесть, что как только я вышел на связь «Содействия» и Народного единства, меня тут же взяли под наблюдение. Причём со всех сторон и плотно.

— Ну, хорошо, а как же наш покойник, дискета, вирус и зона? Каким боком мы к этому кавказскому грузу?

— Так ведь это одни и те же люди, — удивляясь непонятливости Войцеха Казимировича, попытался втолковать ему Крутин. — Я же вам говорил, это одна и та же Контора.

Это попахивало маниакальным бредом. Но Профессор не стал ничего говорить Сергею, чтобы не расстраивать его. Да и в любом случае не с Юрием Константиновичем хотелось бы ему встретиться, а с другим, пока неизвестным Профессору лицом. Человеком сродни Захарову, который непосредственно руководил операцией. Этот человек убил Шурика. Он убил Ботю и Веру и множество других, ни в чем не повинных людей. Человек, для которого другие — ничто, лишь насекомые под ногами на дороге, которой он идёт к поставленной цели. Все остальные для него — существа другого, низшего вида, ради которых не стоит даже смотреть под ноги. И ему нет дела, сколько букашек погибнет, раздавленных подошвами его «Гуччи», лишь бы не мешали идти. Профессору очень хотелось бы встретиться с этим человеком глаз в глаз. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Что там ещё? — спросил Войцех Казимирович, глядя, как Сергей продолжает изучать содержимое бумажника.

Крутин извлёк оттуда довольно увесистую пачку денег. В боковом отделении нашлась ещё одна карточка. И наконец на откидном клапане Сергей обнаружил серебристый жетон с гербом.

— Вот, — показал он Профессору этот жетон. — Знак их Конторы.

— Угу, — рассеянно кивнул Войцех Казимирович, подбирая выпавшую карточку.

— А что это?

Карточка была бледно-зелёная с тёмной полосой по краю. Точно такую же ему показывала Вера у постели с раненым агентом Захарова. И логотип «Роскон», и надпись «Уровень 1», все, как на той.

— Эта карта — ключ. — Сергей взял её, повертел в руках, затем отдал Профессору и снова принялся рассматривать жетон.

Войцех Казимирович держал на ладони кусочек салатового пластика и прислушивался к мысли, которая начала неуклюже ворочаться у него в голове.

Мысль была вздорная и попахивала самоубийством. Но не менее губительным было сидеть здесь и ждать, пока их найдут.

Между тем Сергей раскрыл второй бумажник. Содержимое его было аналогично первому: удостоверение, деньги, жетон. Отсутствовала карта-ключ, но вместо неё имелась карточка с номерами телефонов. Все телефоны были местные, но некоторые с добавочными кодами.

— Как вы думаете, что это за номера? — спросил Сергей и передал Профессору список.

— Сейчас проверим.

Войцех Казимирович достал из кармана трубку «Эриксона» и набрал наугад один из номеров этого списка.

— Слушаю, — на том конце отозвались сразу, как только пошёл сигнал вызова.

— Дорохов у вас? — Профессор спрашивал уверенно и напористо.

Мужской голос слегка подрастерялся.

— …Н-н-нет.

— А где он? Кто у телефона?

— Котляров.

— Какой Котляров? Меня с кем соединили?

— Пятый блок. Отдел охраны… А кто это?

Вместо ответа Профессор смачно выругался в трубку и отключился.

— Вот так, — повернулся он к Сергею. — Пятый блок, отдел охраны.

— Химкомплекс? — спросил Сергей.

Войцех Казимирович кивнул, глядя на поблёскивавшие под их ногами пистолеты. Мысль, в общем-то, уже оформилась в его голове. Единственная дорога к убийце Шурика, неизвестному и безликому Управляющему Конторой, проходила внизу, в тёмных внутренностях городской канализации, из которой они едва выбрались этой ночью.

Профессор наклонился и взял один из пистолетов. Взвесил на ладони, прицелился. Подходит. Он положил его в пальто. Ключ-карту Войцех Казимирович так же аккуратно отправил в специальное отделение во внутреннем кармане. Подняв голову, старик встретил внимательный взгляд Сергея. Тот молча подал Профессору запасную обойму.

Войцех Казимирович протянул руку ко второму пистолету, но Сергей успел первым.

— Нет, — сказал Профессор.

Сергей все так же молча осмотрел пистолет и спрятал его в карман.

— Нет, — как можно твёрже повторил Войцех Казимирович.

Сергей поднял голову и посмотрел ему в глаза. И тогда Профессор понял, что все слова бесполезны. Что бы он ни говорил, что бы ни делал — вниз они пойдут вместе.

Сергей вставил карточку в прорезь замка. Раздалось негромкое гудение, затем щелчок. Дверь не шелохнулась.

— Ну-с, — сказал Профессор. — Попробуем? Он нажал на ручку, и дверь мягко отъехала в сторону. Перед ними тянулся коридор, такой же узкий, как и тот, по которому они сюда пришли. Правда, здесь уже было освещение в виде плафонов из пластика, вмонтированных в потолочное перекрытие.

Крутин вынул карточку из замка, спрятал её и шагнул следом за Войцехом Казимировичем. Они шли этим изогнутым коридором, прислушиваясь ко всему, но не могли уловить ни звука. Странно, даже их шаги замирали в неподвижном воздухе, хотя вокруг был голый железобетон.

Впереди показалось разветвление. Коридор разделился на два рукава, правый из которых полого уходил вниз. Профессор остановился, секунду помедлил, раздумывая, и свернул налево.

За всю дорогу, несмотря на опасения Войцеха Казимировича, им не встретился ни один человек. Профессор боялся, что после их ночных похождений и шума, устроенного здесь, им не дадут не только подобраться к заветной двери, но даже спуститься вниз. Поэтому они сперва долго и методично осматривали близлежащие улицы, затем, не обнаружив ничего подозрительного, проникли в люк и уже там, подстраховывая друг друга, медленно, шаг за шагом стали продвигаться знакомым маршрутом. Но все их предосторожности оказались излишними. Ни наверху, ни внизу — никого, все словно вымерло. И Сергей, ожидавший, что меры безопасности будут усилены и им придётся прорываться с боем, ощутил даже нечто вроде разочарования. Крутину хотелось драться, потому что тяжесть, сидевшая у него внутри с того момента, как они стали свидетелями смерти Шурика, все больше отдавала мёртвой стылостью безнадёги. Судя по виду Войцеха Казимировича, что-то похожее сейчас испытывал и он.