— Что-то я не вижу никого из тех счастливчиков, о которых ты говоришь.

— Само собой. А ты что, думал, они будут рассаживаться здесь в круг и дожидаться тебя, распевая приветственные песни? Они всегда уходят, — парень неопределённо махнул рукой в воздухе, — надолго со мной не задерживаются, да и правильно делают.

— Куда уходят?

— Дальше. Просто дальше. Надеются, что там будет ещё что-то, кроме этого… поля.

Я снова вгляделся в бескрайнюю даль, пытаясь различить линию горизонта.

— Ну, а там… Там действительно есть что-нибудь? В смысле, правда можно найти другое место?

— Откуда мне знать? Может, можно, а может, и нет. Я с тех пор, как очнулся, дальше этого камня не уходил, а остальные назад не спешат, чтоб рассказать. Хотя… Как-то раз один малый ушёл, положим, на север, а через час-другой показался с юга. И сам удивился. Я же, говорит, никуда не сворачивал. Потом повернул обратно, и тогда уже насовсем пропал. То ли добрался куда-то, то ли попросту сгинул. То ли тоже теперь сидит на одном месте и почём зря не дёргается. А вообще… — Он придвинулся ближе, словно собираясь сообщить какой-то страшный секрет. — Видел я как-то отсветы на небе, не такие, как при грозе, а скорее на пожар похожие. А если есть пожар, то есть, и чему гореть. Не сорняки же на полнеба полыхали?

— Ясно… — Я поднял из-под ног камушек и швырнул его в заросли травы, с готовностью поглотившей отправленный в неё снаряд. — А как ты узнал, где север и где юг?

— Я же образно выразился, — он поморщился, покусывая сигарету. — Чтоб тебе понятнее было.

Звук грома повторился, на этот раз немного ближе, приглушив наши голоса. Странно… Раз есть гром, значит есть и молнии, а где молнии — там должен быть и дождь, но ни единого облачка в пределах видимости я не заметил, как и вспышек.

— Дождя я ни разу пока не застал, — отозвался собеседник моим мыслям, похоже, произнесённым вслух. — Иногда грохочет где-то, но при мне ни разу не лило.

— А давно ты уже здесь находишься?

— Не знаю, — просто ответил он. — Когда день не сменяется ночью, время посчитать трудно. Да и спать у нас, мертвецов, нет необходимости.

Трава прошелестела убаюкивающе, как будто возражая ему. С первого взгляда её движение можно было принять за какое-нибудь животное, но только из-за сумрака, продолжавшего сковывать воздух густой пеленой. Никуда не делся и запах дыма, хотя постоянные шквалы ветра уже должны были его разогнать. Вместо этого они только заставили меня плотнее укутаться в одежду. Могут ли мертвецы мёрзнуть? Вопрос занятный… Да чего уж там — почти философский. Хотя, пожалуй, и не самый ненормальный из тех, которые сейчас переполняли мою голову.

Какой бы ничтожной ни казалась вероятность однажды проснуться где-то, где нет солнца, да ещё и безо всяких воспоминаний, шанс того, что существует загробный мир, всё равно была несравненно меньше. Я опять попробовал прислушаться к своим ощущениям — так, чисто для проформы. Отличаются они чем-то от того, как себя чувствует живой и здоровый человек? Должны бы, раз мне даже спать не нужно, но никаких отличий от обычного состояния я не обнаружил. Может, из-за того, что «обычное состояние» для меня звучало как нечто абстрактное и далёкое. Пустые слова без чёткого содержания.

Я со вздохом поднялся на ноги:

— Получается, у меня других вариантов нет, кроме как последовать примеру большинства.

— То есть, двигать дальше? Получается, так. — Он, запустив пальцы в спутанные космы, на секунду замялся. — Я бы предложил остаться и поджидать других новичков вместе, но… Тебе, честно говоря, будет скучно. Да и потом, понимаешь, в чём дело — где двое, там и трое, а где трое, там и дюжина. Не хотелось бы мне собирать вокруг себя народ.

— А ты сам не думал сняться с насиженного места? Может, пора? Посмотреть здешний мир, встретить кого-нибудь из старых знакомых, узнать, что с ними. Или ты слишком привязался к этому булыжнику?

— Ага, врос в землю не хуже него. — Он с бодрым видом похлопал по камню ладонью. — Мне, знаешь, кажется, что при жизни я любил природу. Точно не помню, конечно, как и многого остального, но сидеть на одном месте и любоваться местными видами могу часами.

— Местными видами? — Я пробежался глазами по погруженной в темень долине. — Наверное, при жизни у тебя и зрение было отменное.

— Смейся, смейся… — Он на удивление спокойно и добродушно покачал головой. — Но тут правда красиво. Сумей только заметить.

Я промолчал, продолжая вглядываться в море цвета тёмной охры, мерно колышущееся передо мной. Да, возможно, в нём, в этом пейзаже, в застывшей сумеречной мгле, в неотличимости верха и низа — возможно, во всём этом действительно было что-то… завораживающее. Экзотическое. Гипнотизирующее и оставляющее после себя ощущение, непонятное ощущение — то ли страх, то ли желание узнать больше. Сродни пруду, на берегу которого стоишь глубокой ночью: и хочется увидеть, что там, под затянувшей поверхность ряской, и нырять боязно. И в то же время от полей веяло необыкновенным спокойствием. Кажется, то, что я почувствовал в этот момент, называют дрожью первооткрывателя.

— Слушай, — спросил я, не отрываясь от созерцания. — Могу я перед уходом задать ещё один вопрос?

— Валяй.

— Ты говорил, здесь бывает всякое. Ну, когда попросил сигарету. Какое такое «всякое»?

— Ну, просто всякое.

— Например, что?

Вместо ответа он театральным жестом поднял руки над головой и хлопнул в ладоши. Раздался очередной, третий удар грома, настолько внезапный и громкий, что показалось, будто молния сверкнула прямо у меня за спиной и земля под ногами задрожала. Я обернулся.

Ни единого следа. Лишь вдалеке, у самого горизонта, освещая линию между небом и полем, одинаково чёрными, вспыхивали зарницы, которых минуту назад там не было.

— Хм… Хорошо, я понял.

Прощание с новым знакомым получилось столь же коротким, как и сама встреча с ним — хотя он всё же стал первым, с кем я столкнулся в новом для себя мире, и трудно было представить, что меня ждёт впереди. Мы перебросились дежурными напутственными фразами, и я, повернувшись к нему спиной, зашагал в единственном подходящем направлении — туда, где виднелись всполохи. Однако не успел я отойти и на десяток метров, как он меня окликнул:

— Эй, погоди-ка! — Я оглянулся. Он стоял, крутя в пальцах измочаленную сигарету. — А спичек-то у тебя не будет?

Я запустил руки в карманы. Спичек не было.

— Ничего, — усмехнулся он. — Может, когда встретимся в следующий раз, появятся.

Многие полагают, что смерть — это полный и бесповоротный конец, финальные титры, точка, поставленная перед заслуженным отдыхом, за которой нет и не будет уже ничего. На самом же деле после неё нас ждёт начало нового пути, ещё более долгого, утомительного и, возможно, лишённого всякой цели. По крайней мере, я ни о какой цели пока что не знал. Теперь мне предстояло осознать и переварить эту информацию.

Я забрался на невысокий каменистый уступ, почувствовав, как меня сдувает ветром, и осмотрел раскинувшуюся внизу лощину. Надо признать, первое впечатление от здешней глуши оказалось вполне справедливым — равнина, изрытая оврагами и испещрённая скалами, простиралась бесконечно, в каком направлении ни повернись, при этом булыжник, возле которого остался парень в клетчатом костюме, уже исчез из поля зрения, хотя я удалился от него всего на сотню шагов и рядом не было никакого холма или чего-нибудь другого, что могло бы его скрыть. Похоже, время и пространство по эту сторону и правда заплетались в узел, который просто так не распутать.

Раньше я никогда не видел места, подобного этому. Оно напоминало заброшенную и одичавшую загородную пашню, но в реальном, живом мире на краю такого простора всегда заметно просёлочную дорогу с едущими фермерскими фургончиками, протянутыми вдоль неё линиями электропередачи, с редкими заплатками-отметинами сараев и иных хозяйственных построек, а также стадами коров, овец, коз и прочей домашней живности. Здесь же ничего такого не было — только высокая, по пояс, трава, через которую, казалось, можно идти без остановки до тех пор, пока ноги не перестанут слушаться. Я решил удостовериться, так ли это, но пыла хватило лишь на пару часов — после этого я хотя бы узнал, что мертвецы, независимо от того, мёрзнут они или нет, уставать вполне способны. Поняв, что настало время передохнуть, я нашёл стоящий особняком валун и расположился прямо на клочке земли под ним. Тогда же я сообразил, что за странное ощущение у меня вызвало прикосновение к почве, когда я только очнулся — вся она оказалась покрыта пеплом и жирной, пачкающей сажей, равно как и сам камень, возле которого я устроил стоянку. К тому моменту уже всю мою одежду сплошь усеяли маслянистые чёрные пятна, и я готов был поспорить на что угодно, что больше всего их осталось на спине. Неудивительно, что здесь стоит запах костров — всё это место было, как одно сплошное пепелище.