Слабо сопротивляющихся пленников подвели к краю. Хромой повернулся, собираясь сказать что-то, но Капитан без лишних слов врезал ему по зубам, и тот обмяк на руках у товарища по несчастью. Беглецы одобрительно зашумели, а пленные, поколебавшись ещё немного и, судя по всему, поняв, что помощи ждать неоткуда, подчинились. Они по очереди шагнули вперёд, в зияющую перед ними дыру шахты, но не провалились в неё, а остались стоять. Спустя пару секунд что-то громко щёлкнуло, и они начали медленно опускаться вниз, как будто ехали на лифте.

Беглецы снова оживились. Кто-то показывал пальцем то на жертв, то вниз, в шахту, кто-то радостно переговаривался с соседями, а кто-то молча наблюдал. Ожидание тянулось мучительно, и оттого я не понял, сколько прошло времени перед тем, как мы услышали крики. Сначала из дыры до нас донеслись одиночные вскрики, скорее удивлённые, чем испуганные, но уже через несколько секунд они сменились душераздирающими воплями, спустя ещё мгновение к первому голосу присоединился второй, за ним третий…

Всё длилось недолго, и прекратилось так же внезапно, как и началось. Беглецы ещё продолжали восторженно шептаться, когда некое подобие лифта — теперь я его разглядел — поднялось обратно, пустое.

Игрок, задев меня плечом, пошёл в их сторону. Я, очнувшись от оцепенения, вызванного происходящим, торопливо последовал за ним. Не зная, что он собирается делать, я не сомневался, что в том состоянии, в котором он находился, он был способен на любую глупость.

Едва завидев его, Беглецы, охранявшие шахту, встали у нас на пути, но Игрок, не замедляясь, врезался в них и оттолкнул назад. Капитан резко обернулся на шум и оказался с ним, разъярённым как никогда, лицом к лицу. Игрок стоял со сжатыми кулаками и смотрел на него снизу вверх. Караульные, опомнившись, бросились к нему и схватили было за плечи, но Капитан жестом остановил их.

Игрок придвинулся ещё ближе к нему и тихо, так, что вряд ли кто-то из окружающих расслышал, проговорил сквозь зубы:

— Значит, многое поменялось? И ты исправился, стал лучше, раскаялся?

Капитан покосился на своих людей, и в ответ прорычал, так же тихо:

— Ни черта ты не понимаешь, сынок. И объяснять я тебе не собираюсь. Я…

— Старая лживая мразь, вот ты кто. — Игрок наклонился и плюнул себе под ноги, затем снова уставился на Капитана. Тот растерянно моргнул, но всё же взял себя в руки:

— Надеюсь, хотя бы твой приятель поумнее. То, что я приказал вас не трогать, не значит, что я не могу в любой момент передумать.

Игрок так и смотрел на него, молча сверкая в полутьме единственным глазом. Капитан продолжил:

— И приготовьтесь отправляться, ваши сопровождающие прибыли. — Он мотнул головой на тех самых охотников, которые привезли этих пленных. — Я своё слово держу. А теперь… Убирайтесь с глаз моих.

Ещё до того, как он закончил, Игрок развернулся и зашагал прочь. Я колебался, пойти ли сразу вслед за ним, или сначала попробовать поговорить с Капитаном — тот глядел на меня, прищурившись, словно чего-то ожидал, но сейчас в нём не было ничего от того старика, с которым я беседовал наверху, в рубке. Или…

Прежде чем я решил, ко мне подошли двое Беглецов с дубинками наперевес. Они мягко, но настойчиво оттеснили меня назад, за линию охраны, где, очевидно, и полагалось находиться всем непричастным. Но перед этим я на мгновение успел заглянуть вниз. И от того, что я увидел, у меня по коже пробежал мороз, даром, что я был мёртв.

Там, на глубине десятков метров, в скупом свете ламп блестел ледник. Огромный, разросшийся по всей ширине шахты, а по высоте поднимающийся до её середины, в нескольких местах промявший стены.

И в нём, в этом леднике, были заморожены люди. Живые люди — я отчётливо различал, как бегают их глаза, хотя в остальном никто из них не смог бы и пальцем пошевелить. Десятки распластанных человеческих фигур, как будто попавшие в паутину мухи, наслаивавшихся друг на друга. И на самом верху, должно быть, те несчастные, которых туда только что опустили. Через секунду — до того, как я успел что-либо толком рассмотреть — меня всё же оттащили в сторону и оставили стоять там, в тени.

Когда я более или менее пришёл в себя и побрёл искать Игрока, меня не оставляло постепенно усиливающееся чувство тошноты.

На страшное зрелище мне удалось взглянуть всего на мгновение, но оно надолго отпечаталось у меня в памяти. Когда я догнал Игрока, стремительно удалявшегося в недра платформы, перед глазами у меня всё ещё стояли фигуры замороженных в леднике людей, беспомощных, нелепо раскинувших руки. В мозгу неприятно кольнуло, напоминая: где-то там, среди них, возможно, находился и Тик. Я почувствовал, как слегка ослабевшая за эти короткие минуты тошнота новой волной подкатывает к горлу. Никто не заслуживает такой участи, даже он.

Игрок втиснулся в один из наших потайных коридоров, даже не удосужившись проверить, не видит ли его кто-нибудь. Я проскользнул за ним. Там, в узком проходе с тянущимися по потолку трубами и кабелями, было темнее, чем снаружи, на платформе, и я едва мог что-то разглядеть. Игрок остановился, прислонившись к стене и запрокинув голову, как смертельно уставший человек. Я осторожно подошёл к нему, помня, в каком он настроении, но до того, как я придумал, что сказать, он заговорил сам:

— Если волк одевается в овечью шкуру, надо быть дураком, чтобы его не узнать. И всё равно, каждый раз новая мерзость как впервые.

Сейчас в его голосе не слышалось ни дрожи гнева, ни вызова — только усталость, сплошная смертельная усталость. Как будто это не он минуту назад стоял нос к носу с Капитаном, готовый сорваться с цепи.

Я осторожно откашлялся:

— Забудь, скоро мы отсюда уберёмся…

Силуэт Игрока вздрогнул, словно его тело сотрясло от беззвучного смешка.

— Да, уберёмся… Вместе с той компанией, которую нам дали в сопровождение. Кстати, как они тебе, а? Лучшие в своём деле, настоящие профессионалы. И в их случае это вовсе не похвала.

Он замолк, но я, не зная, что ему ответить, тоже не издавал ни звука, и когда наступившая пауза чересчур затянулась, он снова заговорил с темнотой:

— Мне известно, на что они способны, и пытки — едва ли не самое безобидное из их подвигов. Ты сам увидел, что это за «лёд», про который они столько болтали, и это далеко не самое страшное… Однажды они при мне связали и сбросили в море одного беднягу, которому хватило глупости с ними пререкаться. Ты представляешь, каково это — лежать на морском дне, куда и крупица света не проникает, под толщей воды, не дающей пошевелиться? И постепенно погружаться ещё глубже, в ил и тину, оставаясь при этом в сознании… Это хуже, чем лёд, поверь мне. — Он прерывисто вздохнул, переводя дыхание, затем продолжил. — Можно быть сколько угодно мразью и подонком, но без сторонников ты просто мразь и подонок. А с целой толпой последователей — подонок, опасный для всех, до кого дотянешься. Так как ты думаешь, будут ли они для нас хорошими спутниками?

В моей памяти не слишком вовремя всплыл тот момент, когда я впервые столкнулся с Беглецами — на станции метро, где они хотели забрать меня с собой. Возможно, если бы мне не удалось сбежать, я бы тоже сейчас был там, в леднике. Или на морском дне, врастая в ил…

Я помотал головой, прогоняя неприятную мысль, и, проигнорировав заданный вопрос, поинтересовался:

— И какой у нас теперь план?

Игрок хмыкнул:

— А какой план может быть? Берём лодку, которую они нам дадут, и отправляемся вместе с этими ублюдками, куда они нас поведут. И надеемся, — добавил он, помедлив, — что по пути они свалятся за борт и захлебнутся. А попробуем отвертеться от того, что нам предлагают — окажемся в ледяной ловушке следующими, не успеем и глазом моргнуть.

Я снова ничего не ответил, и, видимо, Игрок принял мою молчаливость за согласие, кивком обозначив конец беседы. Впрочем, я не мог подтвердить, что на все сто согласен со всем, что он сказал.