И всё же я был рад, что с тех пор, как мы посетили Кузнеца, мы всё время проводили на ногах, бесцельно слоняясь по оживлённым улицам — чем многолюднее вокруг, тем меньше шансов, что фантом снова нападёт. С того момента, как он мне показался, когда я вышел из хижины, больше я его не видел, но его присутствие ощущалось буквально кожей. Я точно знал, что он где-то рядом.

Игрок, похоже, не торопился с выполнением своего плана, которым, кстати, так до сих пор со мной и не поделился. Может быть, он хотел сначала присмотреться к городу-пожарищу, где он давно не бывал, оценить обстановку, узнать, что изменилось, пока он отсутствовал… А может, встреча со старым другом, так драматично воспринявшим его возвращение, что-то в нём подкосила. Внешне с ним всё было в порядке, однако я всё равно чувствовал, что что-то не так. Он стал молчаливее, не выпускал и без того горячо любимую трубку из рук, и складывалось впечатление, что его гнетёт нечто такое, о чём он мне так и не рассказал напрямую. Иногда он всё же выдавал какие-то скупые и абстрактные комментарии, вроде:

— А вот тут раньше проходила граница посёлка, — когда мы оказались в каком-то месте, абсолютно ничем не отличавшемся от какого угодно другого. В этом случае я тактично отмалчивался, дабы ненароком не усугубить ситуацию. Разговоры обо всём, что затрагивало его прошлое, были теперь для меня под запретом. Я провёл рядом с ним достаточно времени, чтобы понимать, что не стоит давить и требовать выложить всю правду — сам поделится, когда захочет. Если захочет.

Что же касалось города — не знаю насчёт прошлого, но нынешние его масштабы воистину впечатляли. Застройка тянулась так же бесконечно, как местные поля, и чем дальше от центра, тем шире становились кольца, образуемые шеренгами домиков.

Вообще-то, кольцами оставались только те улицы, которые расположились ближе всего к пожарищу, там, где долина была достаточно широкой для них. Разрастаясь дальше и упираясь в обступившие их со всех сторон возвышенности, они превращались в слегка закруглённые полосы, таким образом заполняя всё свободное пространство между холмами.

Сами холмы отсюда, разумеется, тоже были видны: покрытые травой, ярко-рыжей при свете прозрачного пламени, и ещё более густой, чем вблизи, как мех какого-то сказочного животного. Рядом с ними я чувствовал себя крошечным и незначительным, как муравей, пробегающий под ногами у слона. Совсем недавно такими же маленькими казались мне и сами здешние обитатели, когда я смотрел на них сверху, спускаясь с одной из указывающих в небо вершин. Что касается самого неба, то мне впервые удалось его как следует разглядеть. Ничего особенного — ни привычной синевы, ни облаков. Просто пустота, напоминающая натянутое там, наверху, бесконечное полотно. Необъятная даль, уходящая в космос, за которой, кажется, ничего нет. Как будто её что-то перекрывает, словно это на самом деле не небо, а прозрачный купол.

Исчезли из виду и уже ставшие привычными грозы, пылающие на горизонте. Точнее, деться-то они, скорее всего, никуда не подевались, просто их стало не видно из-за обилия холмов и дневного света, так же, как до этого я затруднялся разглядеть красное на чёрном, ещё на подступах к пожарищу. Всё это в совокупности делало поселение в моих глазах более реальным и осязаемым, чем всё прочее.

На улицах мы несколько раз столкнулись с другими знакомыми Игрока; к счастью, с ними не было таких сцен, как с Кузнецом — они лишь немного удивлялись, встретив нас, перекидывались с Игроком парой слов, и растворялись в толпе, напоследок приглашая его заходить при случае в гости. У него же, похоже, такого желания не оставалось. После очередной такой встречи я решил, что настало наконец время для разговора.

— Такое чувство, — произнёс я, догоняя его, — что пешком этот городок не пройти, уж слишком большой. Был бы я живым — давно бы ноги стёр в кровь.

Он хмуро взглянул на меня из-под полы шляпы и, помедлив, ответил:

— А никому в голову и не взбредёт по нему просто гулять. Он для этого и правда слишком большой. Люди здесь даже соседей, и то не всех в лицо знают.

— Значит, — проговорил я, вспомнив свои опасения, — при желании можно спрятаться среди них и никто не подумает, что ты чужак?

— В целом — да. Другое дело, что обычно это тоже никому не взбредает в голову. Любой Беглец среди этих людей будет выделяться, как свинья на танцах.

Получается, фантом действительно мог ошиваться поблизости и вряд ли кто-нибудь что-нибудь заметил бы. Хотя, со своим пустым, безэмоциональным лицом он бы выделялся даже здесь, в толпе. Интересно, как скоро кто-то заподозрит что-то неладное?

— А есть в мире мёртвых города ещё больше?

Игрок на мгновение задумался:

— Не знаю, я же не в каждом из них успел побывать. Кроме этого, я видел только одно пожарище… Оно гораздо меньше, всего-то тысячи две человек. Но и моложе. Сейчас, небось, тоже выросло. Не до таких размеров, конечно, но всё-таки…

— А как люди узнают про такие места?

— Кто-то случайно натыкается, кого-то приводят те, кто уже знает. И сам понимаешь, вторым способом чаще, чем первым. Некоторым везёт, и они замечают свет от огня где-нибудь неподалёку.

Продолжить расспросы помешал раздавшийся у нас за спинами звук, похожий на приглушённый взрыв. Я резко обернулся. Пламя пожарища на моих глазах энергично взвилось вверх, как костёр, в который плеснули бензина, и моментально выросло чуть ли не вдвое выше холмов; оно яростно металось и билось из стороны в сторону, словно на сильном ветру, однако ни исходящее от него освещение, ни температура не поменялись. Я огляделся — никто, включая Игрока, не обращал на это никакого внимания.

— Что происходит? — Спросил я, не отрывая взгляда от взъярившегося огня.

— Новое пожарище, — ответил Игрок будничным тоном. — Только что ещё одно возникло.

— Где?

— Где-то. Каждый раз, когда появляется новое, все старые делают так.

— То есть — делают?

— Они… Как бы сказать… Они как одно целое, один живой организм. Не в том смысле, что и вправду живые, а просто единая система. Как коллективный разум у насекомых.

Необычная вспышка, продлившаяся считанные секунды, постепенно затихала. Пламя успокаивалось и возвращалось к прежним размерам. Через несколько мгновений уже ничего в нём не напоминало о произошедших изменениях.

— Коллективный разум? — Переспросил я, не в силах отвернуться от пожарища, окончательно пришедшего в нормальное состояние. — Но это же и означает, что они должны быть живыми, а они…

— А они — что? Не могут ими быть? — Игрок чуть насмешливо приподнял бровь над здоровым глазом. — А почему, собственно?

— Да потому что это огонь! Не человек и не зверь, а просто огонь.

— Ну, во-первых, не «просто», — поправил он меня. — А во-вторых, мы с тобой сейчас тоже не люди, мы мертвецы. А мертвецы по определению не могут быть живыми, не могут ходить, разговаривать. И всё же мы живём, ходим и разговариваем. То, что мы знали про жизнь и смерть, осталось где-то позади, запомни это. Здесь всё по-иному. Огонь — штука странная. Он двигается? Двигается. Разговаривает? Ещё как! Так почему бы ему и не быть живым, тем более в мире мёртвых?

Я с подозрением посмотрел на него:

— Ты что, опять шутишь? Ещё один из твоих розыгрышей?

Он деланно вздохнул:

— Ну… Не совсем. Вообще-то, они правда загораются в одно и то же время, как будто их что-то связывает.

— А это ты откуда знаешь? Ты ведь их видел всего-то два, и то не смог бы быть возле обоих сразу, так?

Едва я успел обрадоваться тому, что он начал забывать о ссоре с Кузнецом, как улыбка снова сошла с его лица. Не понимая, что такого сказал, я смотрел на него в ожидании ответа. Поколебавшись, он проговорил:

— Да, не смог бы. Мне кое-кто рассказал.

— Кто же?

Он опять замялся. Было видно, как он мучительно борется с желанием ничего не говорить. В конце концов он выдавил из себя:

— Беглецы.

— Что? — Я слегка оторопел. — Они вроде бы не из тех, кто вот так запросто станет с каждым встречным чем-то делиться, тем более информацией.