— Я скитался так долго, что мне наскучило, наскучило всё — и я искал любые способы развеять скуку. Безобидные поначалу, они становились всё опаснее и безрассуднее… Я никому не причинял зла намеренно, но я редко думал о последствиях своих действий. Такое случается, когда ты молод и глуп.

Мне невольно вспомнилось рассеянное лицо Счетовода.

— Я изучал тайны мира, в который попал, — продолжал Капитан, — и узнавал о нём всё больше и больше. Разумеется, всех его секретов не раскрыть никому, но если кто-то и приблизился к этому, то я не совру, сказав, что эта почётная роль досталась мне. Между тем, оставалась одна тайна, которая беспокоила меня сильнее, чем все прочие, вместе взятые — кто я? Кем я был до того, как умер, чем занимался, как погиб?

С каждым его вопросом настороженность во мне уступала место заинтересованности и возбуждению. Могло ли это быть совпадением? Я наклонился вперёд, стараясь уловить каждое его слово.

— …И эта тайна не давала мне покоя, я посвятил её разгадке столько же сил и времени, сколько уделил всем своим остальным изысканиям. Мы все здесь люди без прошлого, и я стремился выйти за те пределы, что лежали передо мной. Банальное любопытство, помноженное на тщеславие и чувство собственного превосходства, может сослужить плохую службу тем, кто позволяет ему контролировать себя. — Капитан выдернул из стопки бумаг ещё один листок и бесцеремонно сунул его мне под нос. На нём, таком же бесцветно-жёлтом, было нарисовано подобие карты. Как раз такой карты, о создании которой я думал недавно в лодке. — Я нарисовал это, надеясь подчинить мир себе, не зависеть от его переменчивости. Но всё напрасно… Все мои карты и знания — одна-единственная песчинка, оставшаяся в ладонях после того, как пригоршня песка просочилась сквозь пальцы. Через какое-то время я понял, что я слишком мал по сравнению с бесконечным величием и мощью той сущности, чьи секреты пытаюсь познать. Я понял, что мне нужны сторонники…

В его глазах промелькнуло то, что я заметил в них и при первом взгляде на него. Что-то за пределами человеческих чувств…

— И я стал искать их. Я брал к себе всех, без разбора. Не удивительно, что в большинстве своём они оказывались отборными мерзавцами. Когда наше количество выросло настолько, что мы уже не могли просто прятаться по углам и заброшенным тоннелям, я предложил построить собственный дом. — Он ткнул пальцем в чертёж, лист с которым я по-прежнему сжимал в руках. — Дом, где мы могли бы спокойно собираться, отдыхать и заниматься своими делами, где бы нас никто не потревожил и не отвлёк. На это у нас ушли годы… К моменту, когда строительство было завершено, мало кто из первоначальных добровольцев оставался со мной. Впрочем, им на замену постоянно приходили всё новые и новые, так что недостатка в людях я не испытывал. Слухи обо мне и моей компании разошлись далеко, и поток тех, кто желал примкнуть к нашей команде, не иссякал! Вот только искали они вовсе не то же самое, что и я. Их гораздо больше интересовала нажива, интересовало разрушение. Но мне было плевать… Я и сам стал таким — достижение цели для меня превратилось в самое главное, и неважно, как я это сделаю, неважно, сколько и каких ресурсов потрачу. Игра стоит свеч. Лес рубят — щепки летят.

— Я… — Я прокашлялся, услышав, что мой голос прозвучал хрипло. — У тебя, с сотней рабочих рук, ушли годы на то, чтобы построить корабль?

— Корабль? — Он с искренним недоумением уставился на меня, затем, сообразив, о чём я говорю, усмехнулся. — Никакой это не корабль, сынок.

Он снова вернулся к столу, достал оттуда очередной лист и протянул его мне. Этот, в отличие от предыдущих, не был смят и скомкан. И, взяв его в руку, я понял, почему — мои пальцы прикоснулись не к бумаге, а к глянцевой поверхности фотографии. Большой фотографии, размером, наверное, с половину газетного разворота. На ней неизвестный оператор запечатлел то же самое сооружение, что Капитан изобразил на своём чертеже — но уже настоящее, возведённое посреди открытого моря. Он снял его снизу, с воды, с того же ракурса, откуда и я видел его недавно, но на снимке постройка оставалась отчётливо различима. Никакого тумана, никакой темноты. Очередная иллюзия дня создавалась благодаря свету десятков мощных прожекторов, установленных на соседних с фотографом лодках. Часть из них тоже попала в кадр. Так, с ярким освещением, было хорошо видно, что это действительно не корабль, а что-то вроде громадной нефтяной платформы. Толстые ноги-опоры держали множество водружённых на них площадок-этажей, наслаивающихся друг на друга, ощетинившихся строительными лесами, подъёмными кранами и незаконченными, словно выщербленными, участками.

Уже тогда, ещё даже не достроенная, платформа выглядела старой и проржавевшей насквозь. Ничего удивительного — Беглецы, судя по всему, использовали для неё любой мусор, который только могли раздобыть на просторах загробного мира. Должно быть, не одну станцию метро растащили на куски.

И, подтверждая мои мысли, Капитан добавил:

— Годы у нас ушли из-за того, что не так-то просто здесь найти хоть что-то, из чего можно возвести нечто подобное. Да и потом, далеко не каждый из местных мертвецов оказывается профессиональным электриком или сварщиком. Половина из них жила и умерла задолго до того, как изобрели автомобили. Поэтому работа и двигалась медленно.

— И поэтому же вы грабите и похищаете людей? — Я не смог ничего с собой поделать, слова сами собой сорвались с моих губ. — Чтобы получить побольше строительных материалов? И побольше рабочей силы?

Капитан вздохнул и сел обратно на свой табурет.

— Мне хотелось бы опровергнуть это… Но ты прав, всё происходило именно так. Мы добывали нужные вещи так, как могли, не считаясь ни с кем и ни с чем. Как я и сказал, лес рубят — щепки летят.

— Очень удобное мировоззрение, — настала моя очередь встать и подойти к окну, выглянув наружу. В замызганном стекле, с расплывчатыми пятнами света от ламп, я не увидел ничего, кроме неясных очертаний квадратных построек внизу. — Очень удобное для оправдания всего, что ты делаешь и делал.

— Разве я оправдываю? — Он грузно поднялся и подошёл ко мне. — Я целиком и полностью осознаю всю тяжесть того, что я натворил. И, пусть исправить всё это невозможно, я пытаюсь. Настолько, насколько возможно.

— Пытаешься?! — Гнев всколыхнулся во мне новой, сильной и обжигающей волной, я развернулся и оказался с Капитаном лицом к лицу. — Я и правда понял, на что способны твои, как ты выразился, парни. Понял в тот самый раз, когда они хотели похитить меня! Связанного, одного против троих! Не надо притворяться, будто ты исправился и больше не занимаешься тем, чем занимался. Или что, твоя одержимость исчезла? Узнал всё, что хотел?!

Я стоял, тяжело дыша и сжав кулаки, и глядел на Капитана снизу вверх, готовый его ударить. И он, так же глядя мне в глаза, спокойно ответил:

— Да. Узнал.

Я поперхнулся тем, что собирался высказать ему дальше:

— Ты… Ты узнал всё о своём прошлом?

— Да, — повторил он с холодным спокойствием, не отводя взгляда, однако отступив от меня на полшага.

— Как?

— Долгая история. — Он приподнял брови.

— Ладно… Тогда кем ты был?

В его глазах отразилось подобие прежней жёсткости.

— А вот это уже исключительно моё дело, и не думаю, что оно касается кого-то ещё. Впрочем, — его интонация смягчилась, — могу сказать, что именно прошлое стало тем, что меня отрезвило. Заставило по-новому посмотреть на всё то, что я успел сотворить. Я как будто взглянул на всё это со стороны.

— И всё равно, ты до сих пор здесь. Если ты «взглянул на всё это со стороны», почему ты не покинул это место?

Он слегка прищурился.

— А что, по-твоему, мне оставалось? Как, по-твоему, мне следовало поступить? Мы в ответе за тех, кого приручили. И, мне кажется, речь не только о защите их самих, но и всех остальных от них же. Я взрастил чудовище — которое боится только меня. И, покуда я единственный, кто может держать его в руках, как ты считаешь, благоразумно было бы покидать его, предоставив самому себе? Представь, что они остались сами по себе, без кого-то, кто их направляет — как скоро они сообразят, что вольны делать всё, что пожелают?