– Рассказывай, – велел он и, вспомнив вдруг о том, кого держит в руках, едва не отшвырнул женщину, из-за которой… Пиркко сама выскользнула из рук, отступила, не спуская с Янгара настороженного взгляда.
– А что рассказывать. Свадьба была. – Кейсо спокойно водил тканью по клинку. – Гости пили. Гости ели. Гуляли. Хорошо так гуляли, до хмелю… особенно наши. За тебя-то здравицы провозглашались. Мой голос – не твой, чтобы слушали беспрекословно.
И люди, верные надежные люди, пили, не рискуя оскорбить богов отказом.
Свадьба ведь.
Не кто-нибудь женится – Янгхаар Каапо.
– Ты мне оставил две сотни, – сказал Кейсо, переворачивая палаш на другую сторону, и хоть сталь была чиста, но он все же провел по ней атласной тряпкой. – Тридуба привел вдвое больше. Наемники.
Волчье племя, беззаконное.
– С табунами пришли… подарком жениху.
– Остальные?
– Не стали вмешиваться. Отступили.
– Дальше, – приказал Янгар.
– Ворота открыли. Наши или кто из гостей? – Кейсо глянул снизу вверх, с упреком. – Кто ж разберет? Свадьба, шумно…
И за шумом шума не услыхать. Свадьба гуляет. Веселится. Вот только веселье это на крови замешено. Кейсо все же поднял голову, и взгляд его был страшен.
– Поздно спохватились. Я приказал уводить людей.
А в усадьбе, помимо воинов, и слуги, и рабы, и старые, и молодые, женщины, мужчины…
Выведут. Тайный ход, которым выбрался Кейсо, к самой реке спускается. Но и Ерхо Ину, коль задумал подобное злодеяние, позаботился о том, чтобы не осталось свидетелей.
Всех вырежет.
Сволочь.
– А дом грабить не стали, сразу подожгли. – Кейсо улыбнулся безумной кривоватой улыбкой. – Ярко так горел, видать, не обошлось без земляного масла.
Оно орехами пахнет.
Ночь.
И всадники во дворе.
Подводы, на которые грузят сундуки, бочки, тюки с тряпьем.
Люди суетятся. И не люди даже – муравьи, что проложили дорогу к дому, тащат, волокут добро.
Громко лопаются кувшины, и такая знакомая вонь расползается по двору.
Факел в руке чужака.
И пламя взмывает высоко, выше разваленного тына, выше деревьев, выше самого неба.
Кто-то кричит, и острый локоть придавливает Янгара к седлу, не позволяя вывернуться.
Пепел просеют, так будет проще найти…
Кто это сказал и когда?
Мальчишка скажет. Он знает.
Что?
Упрямый змееныш! Ничего, справятся. И не такие заговаривали.
Надо молчать.
А лучше и вовсе забыть. Совсем забыть, иначе проболтается.
О чем?
– Одевайся, – спокойный голос Кейсо прервал воспоминания. – Уходить надо.
Непослушными пальцами развязал Янгар узел. Уходить прочь… и это не бегство. Янгхаар вернется и отомстит.
Он пройдется по землям Ерхо Ину, не оставив в живых никого, кто носит это имя. Он напоит поля кровью и положит мертвецов к корням деревьев. Будут пировать волчьи стаи. Будут кричать вороны, восславляя Янгхаара-кормильца. И на всем Севере не найдется человека, который скажет, что совершена месть не по праву.
Глава 10
Удары
Странное дело, я не испытывала страха.
Стояла. Слушала. Удивлялась тому, до чего холодная земля. А ведь еще лето, кажется. И росы выпали ранние, значит, к полудню распогодится. Росы – верная примета.
И светлеющее на востоке небо, смущенное словно, предупреждает о скором появлении солнца.
Наверное, надо бежать, пока Янгар не вспомнил о моем существовании.
Куда?
К отцу? Или в храм, дверь которого, возможно, открыта?
В заросли бересклета, уже украсившиеся розово-лиловыми серьгами соцветий?
Но я стою. Смотрю, как он одевается. И здесь, в сумерках, его лицо выглядит по-настоящему черным. Янгхаар Каапо страшен в гневе. Сказал бы хоть слово…
А я по-прежнему нага, и если в храме Кеннике нагота представлялась мне чем-то естественным и правильным, то теперь мне было стыдно. Жаль, что волосы мои не столь пышны, чтобы стать плащом.
Янгар оделся, подтянул голенища сапог, нож в ножны опустил и медленно, как-то слишком медленно, точно опасаясь сорваться, повернулся ко мне.
Вот и все.
– Ты слышала?
Каждое слово. И теперь я поняла, что задумал отец. Он желал не просто унизить Янгхаара, но уничтожить.
– Слышала.
В руке Янгхаара появляется плеть.
Надо же, как у отца, только коричневая, но тоже плетеная и с шариком на конце. В нем наверняка спрятан кусочек свинца, и воздух плеть рассекает со свистом. А кожу рвет и вовсе легко. И кожу, и мясо… Однажды отец в приступе гнева запорол раба. Остыв же, приказал тело повесить на воротах, чтобы каждый видел, чем неповиновение чревато.
Я видела.
И помню.
И смотрю на руку мужа, смуглые пальцы, нежно поглаживающие рукоять. На саму эту рукоять, резную, с волчьей головой, в пасти которой вставлен красный камень. И на ременный хвост.
– Скажи, почему он это сделал? – Пальцы Янгара приподнимают мой подбородок, заставляя смотреть в глаза.
Снова бездна. Черная, как кровь Укконен Туули. И нежность, с которой мой муж касается меня, пугает.
– Он ведь собирался убить меня. – Голос низкий, бархатистый, ласкающий. – И гнев богов пал бы на твою голову, Пиркко…
– Нет.
Надо молчать.
Или упасть на колени.
Умолять о прощении, которого я, возможно, не заслуживаю.
– Что «нет»? – Плеть касается шеи. – Он не верит в богов?
Верит. Но в себя – больше.
– Ну же, скажи, почему Ерхо Ину пожертвовал любимой дочерью?
– Не любимой. – Мой голос звучит тихо, жалко. И Янгхаар не спешит задать следующий вопрос. Он просто ждет, смотрит.
Улыбается.
А черные глаза темнеют. Знаю, что невозможно такое, но я вижу, как расплывается в них иная, предвечная тьма. Бездна выбралась наружу.
– Ты не Пиркко. – Толстяк роняет лоскут ткани под ноги и проводит по клинку ладонью. – Ты ведь не Пиркко?
– Нет. То есть да… Я – не она.
– А кто? – Пальцы сдавливают подбородок.
– Аану. Аану Ину.
Аану Каапо. Я больше не принадлежу роду Ину. Но я не смею причислить себя к роду мужа.
– Рыжие волосы, – заметил толстяк. – Я ведь тебя предупреждал.
Янгхаар его не слышал.
– Аану, – он повторил мое имя со странным выражением, – Аану Ину…
И плеть соскользнула с шеи, уперлась в грудь.
– Почему я о тебе не слышал?
Потому что отец не любит вспоминать о давней ошибке, да и само мое существование позорит древний славный род.
Позорило.
– Ты и вправду его дочь?
– Да.
Невозможно лгать, глядя в эти глаза.
– Я его дочь. Незаконнорожденная.
Моя мать была рабыней. А отец совершил ошибку, признав меня. Но разве я виновата хоть в чем-то?
Ноздри Янгара раздулись, а губа приподнялась.
– Ублюдок, значит… Видишь, Кейсо, до чего славно получилось – я ублюдок, она ублюдок… Нас уже двое. Ерхо Ину подобрал мне достойную невесту.
Его слова причиняли боль. Я думала, что уже привыкла к ней, и к презрению, и к гневу, и к насмешкам. Пожалуй, ко всему, – люди жестоки. И почему Янгар должен отличаться от них?
– Остынь, Янгу, – сказал толстяк, поднимаясь. – Уходить пора.
Только Янгар не услышал. Он наклонился ко мне и сделал глубокий вдох, втягивая запах моего тела.
– Почему, богов ради, ты ничего не сказала?
Боялась. Сначала отца. Затем его.
И того, что будет со мной.
И того, чего я лишусь. Одна лишь ночь – разве это много? Но ночь закончилась, и что теперь? Я найду тысячу причин, но каждая из них слабое оправдание. Вот только был ли у меня иной выбор? Возможно, что был.
– Она делала то, что ей сказали, и только. – Кейсо поднялся. – Уходим.
– Погоди.
Теперь и я ощущала его запах, резкий, какой-то звериный. А плеть вновь поднялась к лицу, и основание рукояти уперлось в лоб.
– Ты ведь не знала, что он собирается делать?
Нельзя врать, глядя в его глаза. Я не знала. Я догадывалась, что отец задумал недоброе, но…