Больше не чувствует Янгхаар Каапо радости от того, чем обладает.

Золото? Металл, не более. И драгоценные каменья холодны. Еда теряет вкус, и уже не важно, что подают – перепелов или вчерашнюю конину. Захмелеть и то не получается.

Или вот ненавидеть.

Янгар разрезал путы на руках и ногах.

– Ты… – Олли перевернулся на спину, попытался подняться, но тело, слишком долго лишенное движения, не подчинилось. – Ты думаешь…

– Я ничего не думаю. Садись. Ешь.

На столике из красного дерева остывал жареный фазан, украшенный собственными перьями. И пироги с начинкой из певчих птиц были хороши… кажется.

Олли поднялся. И отвернулся от стола. Гордый. Глупый.

– Тебе пригодятся силы, – сказал Янгар, подвигая второй стул. – Садись. Будем есть.

– А потом? – уточнил сын Ерхо Ину.

– Будем драться.

– Сегодня?

– Завтра. Или послезавтра. Когда мне скажут, что рана твоя не опасна.

Янгар разделил пирог пополам.

– Ешь, – повторил он, протягивая кусок врагу. – Если хочешь победить меня, ешь. И пей. И не думай о том, что случится.

Олли облизал грязные пальцы.

– Если нужно умыться, то вода в кувшине.

А кувшин и серебряная чеканная миска, украшенная негранеными агатами, – на сундуке. Дубовый. Тяжелый. С посеребренными завесами и резьбой. Роскошный, как и все вещи в этом шатре.

Когда-то это казалось важным.

– Ты не боишься? – Олли мыл руки долго и лицо тер.

– Чего?

– Того, что я…

– Убьешь меня? – усмехнулся Янгар. – Попробуй.

Сын Ерхо Ину лишь фыркнул. Он разумен, он не станет совершать глупостей. Сейчас он слаб и безоружен, если, конечно, не считать золоченого ножа, который Олли спрятал в рукаве. И тут же вынул, сказав:

– Извини. Благодарю за гостеприимство. Ты не шутил, когда говорил, что дашь мне поединок?

Многие гадали, какую участь уготовил Янгар наследнику врага.

Прикажет ли конями разорвать?

Велит ли посадить на кол?

Закопает ли живьем по обычаю побережников?

Или повесит, передавив горло, заперев душу в теле. И будет та маяться, пока звери да птицы не растащат тело по косточкам, только тогда, несчастная, отлетит.

И ведь думал Янгар, подбирал казнь, достойную лютого врага. Да так и не сумел выбрать.

– Дам, – сказал он, отщипывая край пирога.

С краю вкусней. Тесто румяное, сухое, хрустит на зубах, сухари напоминает – те, что выдавали рабам.

– Я хочу, чтобы все было по чести.

Пусть и считают, будто бы чести у Янгхаара Каапо вовсе нет.

– Ты сам выберешь себе оружие. Захочешь – вернут твое. Нет – проси любое.

Не попросит. И не Янгару ли знать, сколь быстро привыкает рука к своему клинку. Оттого и вспыхнули глаза Олли, предвкушает он встречу.

И схватку.

– Выйдем на круг. И сражаться станем до смерти.

…А мясо певчих птиц горчит.

Янгар впервые мясо попробовал, лишь попав к Хазмату. Сначала хлыст, цепь и столб, а потом и мясо. Должно быть, оттого и горчит оно, не важно какое.

– Если я победу одержу, то… – Янгар отложил пирог и вытер пальцы о кожаные штаны, которые были куда удобней атласных шальвар. – Я обещаю, что похороню тебя с честью. И не пожалею коня, вина и хлеба, чтобы путь твоей души был легок.

– Благодарю. – Олли поклонился.

– Если же случится так, что удача будет за тобой, то… я прикажу воинам тебя отпустить.

Но исполнят ли приказ?

Кейсо проследит.

Его слово для аккаев не так много значит.

– Твоя смерть сама по себе наградой будет, – ответил Олли, наполняя кубки вином. – За достойным врагом на тот свет и дорога легка.

Что ж, Олли Ину не станет молить о пощаде. И пожалуй, поединок – верное решение, только так Янгхаар сумеет сдержать клятву.

– Позволь обратиться с просьбой. – Олли склонил голову в знак уважения. И Янгар поклонился в ответ, как равный равному.

– Если вдруг тебе случится победить…

…а так оно и будет, поскольку хоть и силен сын Ину, но не доводилось ему встречать тех учителей, которые ковали Клинок Ветра.

– …отправь мое тело отцу. Напиши, что умер я достойно.

– Хорошо. – Янгар указал на мягкие атласные подушки, что лежали поверх меховых одеял. – Даю тебе слово, что эту просьбу выполню.

Олли опустился на меха и, подперев подбородок рукой, сказал:

– Мне жаль, что придется скрестить с тобой клинки. Теперь я думаю, что лучше было бы назвать тебя другом, но…

Поздно.

Произнесена клятва. И боги слышали ее. Да не только боги, гонцы разнесли слова Янгхаара Каапо по всему Северу, и не осталось человека, который не знает о кровной мести.

– И мне жаль, – ответил Янгхаар, передавая врагу белый платок.

Схватка состоится. И Олли Ину, молодой и стройный, как тополь, ловкий, словно рысь, умрет. Но это будет позже. А пока… Янгхаар вновь ощущал вкус еды. И, наполнив фарфоровые чашки чаем, попросил:

– Расскажи мне о своей сестре.

– Отец не отдаст тебе Пиркко.

– Не о ней. – Янгхаар прикрыл глаза, вспоминая запах женщины, единственной, которая прикасалась к нему так, что внутри становилось тепло. – О второй сестре.

О той, у которой волосы цвета осенней листвы.

– Я слышал, – откинувшись на подушки, Олли прикрыл глаза, – что она умерла.

– Да.

– И это произошло в… тот день.

Он был осторожен, сын Ину. Этот разговор был для него подобен прогулке по синему весеннему льду, который лишь выглядит крепким. Но достаточно неосторожного шага, и лед заворчит, пустит трещины и раскроет черные рты провалов. Каапи, хозяйка водяных коней, коварна. Бессчетны ее табуны. И вечно ищет она новых табунщиков, которые поведут зеленогривых келпи на берега и плотины, начиная паводок.

– Что именно ты хочешь узнать?

Янгхаар пожал плечами.

Его вопрос – его слабость, и хорошо, что человек, который об этой слабости знает, скоро умрет.

– Она… – Пальцы Олли скользнули по узору на кувшине. – Она была очень тихой. Послушной.

– Кто ее мать?

– Рабыня. Отец взял в походе.

Законная добыча.

– Я помню ее. – Олли взглянул на врага сквозь тень ресниц. – Она была красивой женщиной. Ее кожа была цвета сливок. И лицо округло. А глаза – зелены. И волосы что лисий хвост. Мать ее невзлюбила.

Взгляд Олли затуманился.

– Моя матушка была честной женщиной. Достойной. Но она родила семерых, и красота ее пошла на убыль. А отец, пусть и верен оставался клятве, заботился о матери, но часто брал в постель других женщин. Правда, те не оставались в ней надолго. Кроме этой…

Он провел ладонью по куцей бороде темно-бурого цвета. Не вырастет она, не завьется кольцами, как у отца. И не вплетет в нее невеста серебряную ленту.

– Она сумела найти путь к сердцу отца, и как знать, быть может, стала бы в доме хозяйкой.

Янгар кивнул: случалось и такое.

– Но роды подорвали ее здоровье.

Только ли роды? Янгар не задал вопрос, зная, что не получит честного ответа.

И Олли кивнул, благодаря за понимание.

– Он успел пообещать, что признает дочь. И вынес ее к родовому очагу. Матушку это обидело. И, пытаясь обиду ее унять, отец вернулся к ней. А вскоре матушка объявила, что ждет ребенка.

Пиркко-птичка.

Любимая дочь и отрада Ерхо Ину поселилась в Лисьем логе.

– Аану была слабенькой. Мы не думали, что она зиму переживет.

И удивительно, что пережила. Верно, побоялись Ину трогать сородича. Или понадеялись, что все само собой сладится.

Олли замолчал, и, когда молчание его затянулось, Янгар велел:

– Рассказывай.

– Что?

– Все, что знаешь о ней…

Аану. Летняя девочка. Зеленый камень над сердцем, которое все-таки было у Янгара. И сердце это ныло, переполненное непонятной болью.

Но будет ночь.

И сон.

И спокойствие, хотя бы ненадолго.

Я, выбравшись на берег реки, слушала, как поет лес, встречая осень. Вот лист осины, отяжелевший, покрытый позолотой, летит, прорывает тонкую паутинку. Рыдает журавль, прощаясь с землей. И сходятся в бою дикие туры. Земля гудит под их копытами. Ворочается в груде листвы старый еж, фыркает и вздыхает. А синицы, облепившие рябину – гроздья ее полыхали алым, – щебечут о том, что на краю леса вновь люди собрались.