– Кто?

– Талли Ину. – Помедлив, Кейсо добавил: – И Пиркко Ину.

– В городе безопасно.

Троих сыновей потерял Ерхо. И правильно, что желает он защитить четвертого.

– Не в безопасности дело, мальчик мой. Они пришли к кёнигу просить за отца. И если просить станет Пиркко, то кёниг, быть может, и послушает.

Кейсо зачерпнул горсть орешков, но есть не стал, высыпал в чашу по одному.

– И что? – Янгар не понимал причины беспокойства. – Ты же сам говорил, что кёниг желает прекратить войну. И какая разница…

– Большая. Порой женщина красотой и словом может добиться большего, чем мужчины силой и сталью. Ину тебя ненавидят. И если Пиркко сумеет добраться до сердца кёнига… Малыш, с этим врагом ты не справишься.

– Почему? – Янгар даже обидеться не сумел.

Враг? Глупо враждовать с женщиной.

– Слишком наивен, – со вздохом сказал Кейсо.

Он замолчал, думая о своем. Молчал и Янгар, пытаясь понять, чем же сумеет повредить ему Пиркко-птичка. Сердце кёнига?

Оно такое же жирное и ленивое, как сам Вилхо. И в этом сердце время от времени рождаются чувства к женщинам, которых при дворе множество. Но чувства эти слабы и длятся недолго.

Вилхо чересчур любит себя, чтобы любить еще кого-то.

Олли лежал на циновке, подтянув колени к груди. Он больше не плакал, лишь дышал судорожно. Вздымались и опадали бока, и нить слюны сползала по щеке. Пальцы вцепились в ременную петлю ошейника. А взгляд и вовсе был безумен.

Присев рядом с врагом, Янгар коснулся коротких волос и сказал:

– Ты зря отказываешься от еды.

Олли словно не услышал. Только дыхание замедлилось.

– Если ты не будешь есть, то умрешь.

– И что? – Голос Олли был слаб.

– Ничего. Но тогда ты не сможешь убить меня.

Янгар сел и вытащил из-за пояса флягу. Прижав ее к губам Олли, он заставил сделать глоток. Крепкая перцовая настойка обожгла рот, и Олли закашлялся.

– Ты думаешь, что лишился всего. – Фляга легла в руку Олли, и пальцы сжались, проминая металл.

– Разве нет?

Он все же повернулся.

Мутный взгляд. Больной.

– Просто у тебя слишком много всего было. – Янгар подпер подбородок кулаком.

– А у тебя?

Олли встал на четвереньки и потряс головой, точно надеясь избавиться от пут сна.

– У меня… У меня когда-то не было ничего, кроме жизни и ошейника. Железного. – Янгар провел рукой по шее. Порой ему казалось, что на ней остался след. Он ведь долго не сходил, несмотря на все ухищрения Кейсо – красная намозоленная полоса, которая людям знающим сама за себя говорила.

– Ты раб, – с непонятным удовлетворением произнес сын Ину.

– Был. Но однажды я перерезал хозяину горло. Не смотри так. Он был сволочью и заслужил это. Жаль, что не умер медленно.

В своих снах, тех, которые появлялись до побега, Янгар убивал хозяина медленно. И тот, захлебываясь кровью, скулил. И вымаливал пощаду.

Хорошие были сны. Яркие. После них и жизнь становилась веселей.

– Ты проклят! – Олли сел. – Раб, убивший хозяина.

– Проклят. Еще до этого. Наверное, с рождения, если такая судьба, только какая разница? Я живу.

Вцепившись руками в короткие волосы, Олли дернул их.

– Что будет со мной? – спросил он.

– Не знаю. Мне ты не нужен.

Олли ждал. И решение было очевидно.

– Отправишься домой. Твой отец…

– Не простит мне того позора, который я навлек на семью! – Олли вскочил, покачнулся и тут же сел.

Он не знал, как вести себя. А Янгар не собирался подсказывать. Да и позора особого не видел.

– Твоя вина только в том, что ты оказался слабее.

– Я позволил взять себя в плен. А затем позволил надеть это. – Сунув палец под ошейник, Олли дернул его. – Отец предпочел бы видеть меня мертвым, чем… таким.

Он опустил голову и добавил:

– Он сделает то, что должен был сделать ты.

– Убьет сына? – В это Янгар не готов был поверить.

– Не сына, но раба, которого не должно было быть. И если ты хочешь спросить – да, я боюсь его гнева.

Видя, что Янгар молчит, Олли продолжал:

– Для моего отца честь рода – не пустой звук. Он скорее позволит умереть всем нам, чем…

– Породниться с таким, как я.

– И это тоже.

– По-моему, – Янгар поднялся, – нет никакой чести в том, чтобы убивать своих детей.

– Ты не понимаешь.

– Конечно, не понимаю. Куда мне.

За пологом шатра шел дождь, один из тех осенних, долгих, которые наводили тоску, выматывали душу и порождали странные мысли. В них не оставалось места для войны, зато был овраг, полный осклизлых отяжелевших листьев, и скрытая под ними могила.

Найти бы.

Овраг недалеко, а в сундуке Янгара лежат сапожки из красной мягкой кожи и каблуками посеребренными, со звонкими подковками.

Спросить про могилу? Кейсо вновь глянет с жалостью и отговаривать будет.

Но ведь овраг недалеко.

А Олли Ину остался.

Он был рабом, но относились к нему как к гостю. И Кейсо взял за обыкновение пропадать в синем шатре, проводя с Олли многие часы. Это было похоже на предательство и несказанно злило Янгара, до огненных мошек перед глазами, до бешенства, подступающего к горлу, и желания убить. Пожалуй, хорошая битва помогла бы избавиться от ярости, но осенние ливни приглушили пламя вражды. Отступил Тридуба к Лисьему логу, уводя остатки своих людей. Янгар же, вместо того чтобы двинуться по следу, ждал.

Чего?

Он сам не знал.

Война эта вдруг показалась ненужной, лишенной всякого смысла. И медлил Янгар. И все чаще, пытаясь сбежать от самого себя, уходил в лес.

К оврагу, ныне заполненному гнилыми листьями.

Водой.

И памятью.

Он пытался найти могилу, однако не преуспел. Переломив себя, Янгар готов был задать вопрос Кейсо, но заглянул в глаза и промолчал. Так ли важно, где лежит тело, если душа уже давным-давно пересекла порог? Надо было отпустить ее, но…

В овраге Янгару становилось легче.

В тот день, когда Янгар меня спас, шел дождь.

Вообще дожди зарядили давно, наполнив некогда столь уютный лес сыростью. Вода смешала запахи и намочила листвяные ковры.

Лес засыпал.

И, прежде такой уютный, стал чужим.

Серое небо лежало на пиках ветвей. Пил влагу лесной мох. И каждый шаг мой отзывался всхлипом, словно бы лесу тяжело было держать мое неуклюжее медвежье тело. А человеку в нем вовсе не было места. Пусть холода я не ощущала, да и болезни людские были мне не страшны, но чем дольше пребывала я в медвежьем обличье, тем более неуклюжим и слабым казалось собственное тело.

Ветви цеплялись за волосы. Острые сучья норовили разодрать кожу, старая паутина липла к ней, точно желала поймать. Лишь Горелая башня была рада мне-человеку.

Осенний лес желал видеть медведицу.

Как я вышла к оврагу?

Не помню.

Просто шла, перебираясь с тропы на тропу, пытаясь справиться с одиночеством, которое стало совершенно невыносимым, и слушала жалобы ветра. Ему тоже было холодно и мокро.

Я не сразу узнала место.

Овраг. Черно-бурый покров гнилых листьев. Ручей, разбухший от осенних дождей, грязный. Корни деревьев торчат из глиняных стен. Вода устремляется вниз, вырезая на мягкой плоти земли узоры.

Я не собиралась спускаться и оставаться надолго.

Я уже развернулась, чтобы уйти, когда раздался лязг. А в следующий миг я заревела от внезапной боли. Железные зубы вонзились в мою лапу, пробив и мокрую шерсть, и кожу. Я рванулась, поднялась на дыбы, пытаясь стряхнуть капкан, но струна цепи прочно привязала его к старому дубу.

Холодное железо не собиралось отпускать добычу.

Я металась, дергалась, пыталась добраться второю лапой до скрытой пружины или хотя бы расшатать цепь. Но металл лишь крепче впивался в плоть.

И цепь держала прочно.

От обиды и боли мне хотелось плакать.

А потом я увидела Янгара.