– Как зват малчик? – Северянин тяжело дышит. У него вспухли губы и язык раздулся. Глупец пытался перегрызть веревки, вымоченные в соленой воде. Мало того что не вышло, так распорядитель в наказание запретил поить северянина. Нет, к вечеру воды дадут, но до вечера еще несколько часов, а солнце палит немилосердно.

– Янгу.

– Янгар. – Северянин переиначивает имя. – Янг… хаар. Клинок Ветра. Хорош имя. Силный.

Он говорит смешно, но Янгу не смеется. Ему странно, что он понимает речь северянина. И потому Янгу не отстраняется, когда северянин трогает волосы.

– Янгхаар злой. Не хотеть раб быть. Наарту. – Он бьет себя кулаком в грудь. – Ты моя кровь.

Янгу качает головой: его дом здесь.

– Да, – северянин пощупал спутанные волосы, – меня понимать. Темный. И глаз…

Оттянув край глаза, он показал, что имеет в виду: узкие глаза были у Янгара.

– Нос. И рот. Ты есть моя кровь. Север. Аккаи…

– Тебе показалось.

Полузабытые слова слетают с губ. И северянин смеется:

– Ты говорить. Север. Я рассказать. Север – красиво. Там красный песок нет. Солнце добрый. Не жжет, гладит… – Его глаза затуманились, а разъеденные солью губы тронула улыбка. – Север, дом… Я говорить. Ты слушай.

На площади Бейсам Янгу впервые услышал историю про старика, который гонял солнечных оленей от края до края мира. И про Олений город, стоящий на пяти холмах. И про палаты, прекрасней которых нет, про землю, где жили совсем иные боги.

Северянин говорил и днем и ночью. Он словно чувствовал приближение смерти и боялся не успеть рассказать. А Янгу, слышавший десятки подобных историй, не спешил прервать эту.

Он видел ту, другую землю, постепенно сам преисполнившись уверенности, что именно там, за морем, остался его дом. Просто Янгар о нем забыл, но он найдет дорогу.

– Север… – На пятый день северянин мог лишь шептать, хотя ему давно давали воды вдосталь, и распорядитель даже врача позвал. А тот сказал, будто внутри у раба поселилась утробная гниль, и спасти не выйдет, но надо добивать, поскольку этак северянин и прочих заразит. – Север примет, Янгхаар. Идти на Север, Клинок Ветра…

Синие глаза стали вдруг черны. И северянин, схватив Янгу за руку, рванул на себя. Он сдавил его крепко, лишая возможности закричать, и, наклонившись к самым губам, выдохнул:

– Подарок. Маркку. Сила.

Дыхание его было гнилым. И Янгу едва не вырвало. Когда северянин разжал руки, Янгу перекатился от него так далеко, как цепь позволила.

– Подарок, – повторил северянин, слизывая кровь, которая пошла из носу. – Боги Севера помнят о тебе, мальчик.

Этот голос уже не принадлежал человеку.

Когда северянина не стало, Янгу ощутил нечто, похожее на печаль. Без его рассказов время тянулось медленно.

Впрочем, ему не позволили горевать долго. На следующий же день за Янгу вернулся хозяин и отвел его в казармы. А еще спустя две недели Янгу встретился со своим медведем… и алым безумием.

Олений город встречал дождем. И пять холмов вздымались над разлившейся рекой горбами неведомого зверя. Остатки старой крепостной стены, массивной, сложенной из валунов, лежали на них разорванным ожерельем. Драгоценные камни храмов возвышались над построенными наспех лачугами. И узкие извилистые улочки сплетались сетью, выводя то к реке, то к широкой дороге, что протянулась от ворот к дворцу. Ныне и она, мощеная, скрылась под водой. И чавкала грязь под копытами коня.

Город, которого нет прекрасней?

Серый.

И люди такие же. Выглядывают, но тут же прячутся в раковины домов.

Идет Черный Янгар. А с ним – сотня аккаев в полной броне. И дождь не лишил их одежды черноты, не смыл со щитов оскаленные волчьи головы. И мокрый стяг по-прежнему грозен.

Прочь с дороги!

Чем ближе подходил Янгар к дворцу, тем шире становилась дорога. И благородные кипарисы, посаженные вдоль нее, дабы радовать взор кёнига, были зелены. Вода собиралась в каменных кадках и устремлялась вниз по водостокам, уносила к реке грязь и смрад.

По осени и весне в Оленьем городе можно было дышать.

Во дворце царила сырость.

Две сотни каменных палат. И две сотни каминов, из которых топили едва ли четверть, и холод проникал в забранные стеклянными пластинами окна. Сквозняки расползались по дорогим коврам, свивали гнезда в бархатных занавесях, оставляли на мехах водяную взвесь, которая порождала плесень. Тускнело серебро, ржавело железо, и лишь золото в сундуках Вилхо было неподвластно осени.

Ступал Янгар по красной дорожке.

И отворачивались слуги, а придворные спешили освободить путь грозному, хоть и приветствовали небрежными кивками. Боялись? Да. Но равным не считали.

Его не примут никогда. Будут гнуть спины, а стоит отвернуться – скривятся брезгливо, а то и плюнут вслед, посылая болезни, хотя и знают, что не боится Черный Янгар, рожденный от грозного Северного ветра, наговоров.

Мерзко.

И странно самому, что прежде не замечал Янгхаар Каапо очевидного: не стать ему своим на Севере. А если и стать, то не в Оленьих палатах. И значит, прав он в своем решении уйти, которое крепнет с каждым шагом. Улыбался Янгар. Не встречным людям, но собственным мыслям. Но хмурился Кейсо, перебирая бусины четок – неспокойно было у него на сердце.

Ровно в полдень открылись врата в тронный зал. И был он пуст. По-прежнему возвышалась в центре зала золотая гора трона. Окружала ее цепь из аккаев. Грозно сияли их клинки. И готовы были сорваться в полет стрелы.

Но взмахнул Вилхо рукой, и стража расступилась.

– Рад, что ты отозвался на наше приглашение, – сказал кёниг.

Он восседал на вершине, и тусклый осенний свет окутывал его фигуру, которая, казалось, стала еще массивней. Скоро сравняется кёниг по толщине с Кейсо.

– Разве мог я поступить иначе? – Янгар поклонился и подошел к трону.

Еще тогда, десять лет тому, завоевал он право оставаться на ногах, как подобает сыну Золотого рода. И ныне не собирался его отдавать: не будет Янгхаар Каапо ползать на коленях, хотя и не по нраву Вилхо подобная вольность. Хмурится он, но молчит.

– Зачем ты звал меня, мой кёниг? – У самого трона Янгхаар вновь поклонился. – Неужели случился мятеж?

Покачал головой Вилхо, почудилась ему насмешка в голосе Каапо.

– Восстали покоренные во славу твою народы?

Снова покачал головой Вилхо.

– Или ты готов вновь послать меня к границе, чтобы твоя земля стала еще больше?

– Замолчи!

Голос кёнига громом гремел. Вот только Янгар давно уже не боялся гроз, даже венценосных. Сердится Вилхо? Ладно. Но и злясь на Янгара, пускай помнит, сколь многим обязан ему.

– Нет. – Сняв руки с подлокотников трона, положил их Вилхо на массивный свой живот. – Спокойствие даровали боги. И подданные наши живут в мире и благоденствии. Кроме тебя, Янгар.

Он замолчал, позволяя Янгару ответить, но тот не произнес ни слова.

– Писали мы уже, что премного огорчает нас война, которую ты развязал.

– Я…

– Молчи, Янгар. – Вялый взмах руки, и золотые пальцы касаются пухлой золотой щеки. – Ты объявил о мести. Ты обнажил оружие. Ты повел аккаев на земли Ину. Разве не так?

– Так, но…

– Ты убил троих его сыновей.

– Двоих, – уточнил Янгар. – Олли Ину жив.

– Но лучше было бы ему умереть.

– Для кого лучше?

Спиной ощутил взгляд Кейсо и вздох его беззвучный услышал.

– Ты упрям, Янгар, мы знаем. И мы терпим твое упрямство лишь потому, что помним, сколь многое ты сделал для нашей страны. И мы готовы признать, что ты имел веские причины для мести. Но тебе следовало прийти со своей обидой к нам.

И что бы он сделал, бессильный кёниг?

– Ты же решил начать войну, – с упреком произнес Вилхо. – И тем самым нарушил покой нашей земли.

Если он ожидал раскаяния, то Янгхаар не был готов каяться. И поклон его вышел не в меру резким, что не осталось незамеченным.

– Но мы готовы простить тебя. И Ерхо Ину заплатит виру за твою обиду. А ты ему – за убитых детей. – Вилхо поднялся.