Он столько раз называл их семьёй. А ещё чаще вспоминал своего демона. Яростно сжимал кулаки. Проклинал Совет. Что из этого перевешивало на самом деле?

— Кай, почему вы мне не верите? Что я должен сказать, чтобы убедить вас? Я до сих пор не могу смириться, это верно. Но я ждал шанса девять лет и готов подождать ещё немного. Ты сказал правильную вещь: мы хотели биться со всем миром, а не друг с другом. Мы — семья, и я хочу помочь Рейну.

Кай буквально видел, как всё внутри разрывалось на две части. В одной — тот испуганный мальчишка, запертый в Чёрном доме, который столько лет искал семью и хоть какую-то цель. В другой — усталый одинокий старик, чьи чувства выбили, выжгли и высекли. Первый говорил: поверь, ты никогда не был один. Второй: не доверяй, это никому не нужно, это впустую.

— Ты же поставил одного из них на прицеп, чего опять телишься! — разозлился Кирион, обошёл комнату кругом и замер перед Каем.

Он столько раз слышал: «Мы — семья» от Вира, Каты или Адайн. А сам говорил так, только чтобы уколоть Рейна. И вроде бы где-то на краешке сознания верил в это, да никак не мог понять по-настоящему. Прятался от всего по углам и только лелеял обиды. Но Рейн, чертов братец, не обращал на это внимание. Он молчал и просто ждал, и все замки будто бы слетели сами собой. И Кай понял, что у него есть семья: и та, что дана от рождения, и та, которую дала судьба.

И Вир — её часть.

— Вот это мудрость! — фыркнул Кирион и отошёл. — Давно пора было открыть глаза и выбраться из своей коробчонки.

Кай кивнул.

— Я просто хочу найти брата. Где проходят тридцать дней смирения? Слуги видели, что за Рейном пришли инквизиторы, но куда они увели его на самом деле? Чёрный дом — единственная зацепка, и я нашёл путь туда.

— Рейн там — я знаю это от Нелана. Надо было сразу сказать, что вы задумали!

Кай почувствовал тугой комок в желудке. Рейн ждал больше недели, потому что он опять не смог поверить. А Вир заслуживал доверия. Он всегда оставался рядом и помогал — больше, чем собственный отец. Несмотря на всё своё молчание и упрямство. Надо было просто сказать. Сразу, без косых взглядов, недоверчивых разговоров за спиной и глупых выдумок.

— А почему ты не сказал, что знаешь? — вскричал Кай.

Кирион закатил глаза и воскликнул:

— Хватит кусаться, знаешь же, что сам виноват!

— Я даже не знал, что вы задумали. Я только вчера узнал, что ты вступил в Инквизицию.

— От кого? — снова спросил Кай. Он принял решение верить, но всё-таки смутное беспокойство ещё сидело внутри плотным шаром и давило изнутри. Это было похоже на чувство, которое преследовало его в Чёрном доме: даже через тяжёлую запертую дверь он угадывал, когда к камере приближался практик.

— От самих инквизиторов, — быстро ответил Вир и тут же спросил: — У тебя ведь есть время до начала службы, так? Расскажи, что знаешь и что вы затеяли.

Кай посидел немного, поджав губы, снова разрываясь между мальчишкой и стариком внутри. В словах Вира чудилось что-то… Что-то чужое и смутное. И в то же время он твёрдо знал: Вир был скрытен, но никогда, никогда не подводил его. Делом он всегда доказывал, что они — семья. А от Кая требовались всего лишь слова.

Он кивнул и рассказал обо всём, что произошло за десять дней: о встрече Крысиного Совета, о разговоре с отцом и взятке, об учёбе и клятве.

Вир помассировал виски и медленно, точно подбирал слово за словом, стал собирать факты в единую нить, а затем предложил, что можно сделать. Кай выдохнул, разом почувствовав спокойствие. Он не один, и вместе они вытащат брата.

После разговора Кай поднялся к себе и стал собираться. До начала службы оставалось не больше получаса — он едва успеет дойти.

Кай накинул чёрную рубашку и, пока застёгивал её, подошёл к окну. Он увидел, что Вир вышел из «Трёх желудей», быстро огляделся и двинулся на север, в сторону Прина. Кай прижался к окну, но уже не разглядел, профессор выбрал прямую дорогу или свернул.

Странно это. Вир редко выходил на улицу утром или днём. Он никогда не был любителем прогулок, а все дела в Канаве решали вечером.

Кай пожал плечами и отошёл от окна. Наверное, отправился к Нелану или другим дружкам из Инквизиции. Ему же надо успеть припрятать козыри в рукавах, как он всегда делал.

— Адайн, держи спину прямо, — произнёс Я-Эльмон, смотря с ласковым укором.

— Да, отец, — откликнулась она и выпрямилась.

«Держи спину прямо», — так говорили многие. Одна добрая женщина из приюта, которая давным-давно защитила её от мальчишек, напавших с оскорблениями. Затем Вир — конечно, он же всё знал и хотел подготовить её. Так говорил и Киро, но с доброй улыбкой, этими словами он старался поддержать её. А теперь отец. Ну да, племяннице главы Церкви нельзя сидеть, согнувшись, скосив взгляд или опустив подбородок ниже, чем велела гордость.

Тихо звенели приборы. Совместный ужин стал ежедневной традицией, но он проходил в молчании или прерывался редкими словами отца. Адайн помнила, что сказал ей Вир, и всеми силами пыталась заставить себя говорить, но слова не шли, а уголки губ отказывались подниматься. Всё в этом доме, в этой проклятой клетке вызывало приступ тошноты.

— На следующих выходных состоится приём в доме кира У-Дрисана. Мы приглашены.

— Все? — Адайн посмотрела на Эль, одиноко сидящую за другим концом стола. Девушка быстро подняла карие глаза и снова уставилась в тарелку.

Захотелось заскрипеть зубами от злости, громко вскрикнуть, ударить кулаками по столу. Проклятый план! Они не продвинулись, не узнали ничего и даже ни на миллиметр не склонили отца на свою сторону. Ну сколько можно здесь сидеть? Ради чего терпеть все эти дурацкие приёмы?

Адайн шумно вздохнула, и отец бросил на неё настороженный взгляд.

— Тихо, девочка, — проговорила Кайса, стоя вдали. — Ты знаешь, зачем ты здесь. Нужно потерпеть. Одна победа уже за тобой.

Её демон выглядела гордой, непоколебимой — настоящая королева, но голос всегда звучал нежно, по-матерински. Адайн не знала, как он должен звучать, но думала, что её мать говорила бы именно так. Только вот Кайса редко подавала голос.

Она была права. Одна победа за ней. Отец не доверял всего, но нет-нет да и рассказывал что-то о членах Совета или его заседаниях, особенно когда они оставались вдвоём. Вир предупредил перед выборами короля, и в тот вечер Адайн пришла в кабинет отца, нацепив улыбку, и разговаривала с ним так долго, как только могла.

Отец шутки ради рассказал, что Инквизиция вздумала выставить от своего имени ноториэса. Адайн встрепенулась и предположила, что простым людям это понравится. Они увидят, что король слушал своего демона, пал, но сумел его одолеть и подняться. Отец буркнул «Ригард говорил…» и задумался. Разговор был окончен, но на следующий день церковники проголосовали за Рейна.

— Ох, отец! — воскликнула Адайн и ещё раз вздохнула. Она расцвела улыбкой, глаза так и засияли, но внутри появился тугой ком. — Поскорей бы, я уже засиделась дома, — Адайн капризно надула губки и с немым укором посмотрела на него. Отец не разрешал ей надолго уходить одной — боялся, что её увидит кто-то из прежней жизни. Она спорила только для вида, ведь идти ей было некуда, кроме «Трёх желудей».

Отец счастливо улыбнулся.

— Скоро начнётся театральный сезон. Мы будем каждую неделю ездить на премьеры, обещаю. Я уже заказал новую карету.

— Ох, отец! — повторила Адайн, пытаясь вложить в голос восторг, но он прозвучал бесцветно. Она не сдержалась и лукаво посмотрела на него. — У нас ведь есть карета, не лишняя ли это роскошь? Быть может, мы должны пожертвовать эти деньги? В Канаве…

Отца передёрнуло. Он не выносил это слово. Канавы, где царили нищета, грязь и пороки, для него не существовало. Он упрямо закрывал глаза и признавал только Тару — не очень богатый, не очень развитый район, но не более того.

«Ложь!» — хотелось громко крикнуть и вскочить. Отец был самым опытным лицемером в мире, и за каждым его словом пряталось другое значение.