Неудивительно, столь туманное изречение каждым толковалась по- своему. Стоило немного поколдовать над колбами и ретортами, и из растения удавалось вытянуть и воду, и жир, и, даже твердые кристаллы солей. Искусство химиков росло год от года, как и вера в эксперимент. Но опыт – не просто умение пользоваться пробирками, колбами и химическими реактивами. А продуманные действия, подчиненные конкретной цели. Увы, многие ли помнили об этом? Потому-то новой панацеей от бесплодия земель стал …жир.

      В памятках земледельца так и записали: «Прежде необходимо накормить почву влагой и жиром. Наилучшие из удобрений те, в которых содержаться разжиженные масла и превращенная в пар вода. Такое встречается только у веществ, находящихся в процессе брожения».

     В ту пору, еще не подозревали о существовании микробов. И под «брожением» понимали изменение вещества, если при этом от него шел пар, и оно издавало резкий запах. Свежий навоз удовлетворял обоим требованиям. Вот и получалось, в который раз, что неверные рассуждения приводили к правильным выводам.

     Беда в том, что выводы важны практикам. Науке же необходима истина. И то, что годилось для выращивания злаков, овощей и фруктов, ну, никак не помогало создать сколько-нибудь внятную теорию их питания. Теорию, которая не просто открыла бы путь к увеличению урожаев, но и сделала их более устойчивыми. Ибо библейская притча о «семи жирных и тощих годах» в восемнадцатом столетии продолжала оставаться не менее актуальной, нежели во времена фараонов.

     Мнения множились. Ясности не прибавлялось. Земледелие зиждилось на старых, как мир понятиях и страдало от тех же бед. Наука же выказывала свою полную беспомощность. А кому нужны бесполезные умствования? Уж точно не людям, решившим преобразовать весь мир.

         История Антуана Лорана Лавуазье тому подтверждение. Хотя он и выдвинул революционную для тех лет идею: «Растения черпают материалы, необходимые в своей организации в воздухе, который их окружает, воде, в минеральном царстве, а брожение и горение постоянно возвращают атмосфере и минеральному царству элементы, которые у него заимствованы». Идею, не оспариваемую даже в наши дни. 

      Увы, как часто случается, «борцы за свободу и равенство» оказались тупее и кровожаднее ниспровергаемых ими «тиранов». И в 1794 году по ложному обвинению в растрате Конвент отправил Лавуазье на гильотину. Петиции, просьбы, прошлые заслуги не возымели действия. 

    «Республика не нуждается в ученых!»- заявил председатель трибунала Коффиналь. Видимо, полагая, что варварство и жестокость куда важнее в «царстве справедливости», возводимом якобинцами на костях своих сограждан.

      «Палачу довольно было мгновения, чтобы отрубить эту голову, - заметил после казни математик Лагранж, - но потребуются столетия, чтобы дать другую, такую же».

     Как видите, теории минерального питания растений катастрофически не везло. Стоило высказаться в ее защиту, и жди неприятностей. Зато самые невероятные предположения порой обретали силу закона. Упрямство заблуждений компенсировалось лишь их непостоянством.

     Агрономы и химики быстро загорались новой идеей, но стоило появиться малейшим сомнениям, мгновенно охладевали к ней. Ветреники-экспериментаторы вскоре развенчали «жиры» и воспылали страстью к  перегною-гумусу.  Все-таки родственный продукт, рождающийся от гниения  растений. Понятно, его сразу же разложили на составляющие. Получили углерод, азот, фосфор, серу, кальций и кислород. Набор продуктов напоминал тот, из которого состоят растения.

      «Так вот, что едят обитатели царства Флоры?» – поразился    швейцарский агроном Николя де Соссюр. Еще недавно, он доверял мнениям Палисси и Марриота…  И, вдруг, такая неожиданность. ЭКСПЕРИМЕНТ «указал» на органическое вещество почвы, на Humus, на углерод!!!  Впрочем, «жирные», перегнойные земли спокон веков считались самыми плодородными. Может в этом и кроется разгадка?     

     «Оппортунизм» Соссюра раздражал  Хемфри Дэви. Английский химик слыл ярым фанатиком «углеродного питания растений», хотя никаких подтверждений своим воззрениям так и не получил. Он изрезал множество стеблей и корней, и… не нашел в них даже признаков угольной пыли.

       Уязвленное самолюбие ученого подсказывали лишь один выход. Гальванический столб его же изобретения. «Орудие пыток», перед которым не могли устоять ни камни, ни глины, выдавшие секреты своего происхождения. Перегной тоже не выказал большой стойкости. И распался на «слизистые», «сахаристые», «маслянистые» и углекислые вещества. Такой «ответ» вполне устраивал «инквизитора». Единственное, о чем он даже не задумался: «Откуда все это взялось в почве?»

     Радость англичанина была столь велика, что тот даже согласились снять «остракизм» с самих «солей». Кому нужна пресная пища? «К тому же, они, наверняка сообщают крепость организму», - снисходительно решил Дэви.

      Устоять перед «соблазном» признать перегной-гумус кормильцем трав и деревьев в ту пору не мог никто. Последние «компромиссы» и отговорки отпали, когда к лагерю «гумусистов» безоговорочно присоединился светоч прусской агрономии Альбрехт Даниель Тэер.

      Пожалуй, самое удивительное то, что Тэер не снисходил до эксперимента. Он добился своей известности, как агроном-теоретик, хотя у сельских хозяев в Германии пользовался огромным авторитетом. Многие из них зачитывались его брошюрами, в которых дельные практические советы перемежались с фантастической теорией.

       Все было бы не так уж и страшно. Кому в деревне есть дело до умственных «exercice» столичного профессора? Но на основании своих парадигм он создал учение о возрождении истощенных почв.

 «Перегной есть произведение жизни, он есть и ее условие, - утверждал «великий Альбрехт». - Он дает пищу органическим телам. Смерть и разрушение - необходимы для новой жизни».

      Никто не осмеливался возразить ему. Все выглядело очень убедительно. Увы, изящество мысли скрывало существенный изъян. Получалось, будто органический мир замкнут. Круговорот жизни свершается из живого в мертвое и обратно. А мир минералов существует сам по себе.

     Тэер, конечно, признавал. Почва состоит из смеси веществ органических и минеральных, но… Но плодородная субстанция из них – лишь одна. Гумус. Или Humus. Улавливаете разницу. Нет? Не беда. Потому что за утонченным латинским понятием скрывалась грубейшая ошибка.

      ПОЧВА – НЕ СМЕСЬ! ПОЧВА – ОРГАНИЗМ, ОСОБОЕ ТЕЛО. ТЕЛО, В КОТОРОМ  ПРИРОДА СУМЕЛА СОВМЕСТИТЬ ПРОИЗВЕДЕНИЯ ЖИВОГО И МИНЕРАЛЬНОГО МИРОВ. Но об это чуть позже.

      Смешные представления о почвах и растениях  еще долго оставались бы забавными загадками и поводом для салонных баталий. Но шумные и бессмысленные дискуссии неожиданно смолкли, когда перед спорщиками приоткрылись тайны Вечности. Подавленный, оцепеневший рассудок отказывался воспринять истинные масштабы новых явлений, измеряемых не  привычными днями, месяцами и годами, а миллионами, миллиардами лет.  События, неосторожно затронутые эпохой Просвещения, не укладывались в привычные рамки мышления. Ибо они подчинялись течению истинного, не имеющего ни начала, ни конца, ВРЕМЕНИ.