– Посмейся мне еще, – беззлобно, но при этом без всякого почтения к давно усопшему, отозвался Николай. – И не надейся на то, что нас тут в землю положат, а ты потом за все отыграешься, не будет этого. Так что далеко не уходи, отведешь нас к выходу. А потом надейся, что я про тебя забуду. Сдается мне, что много за тобой разного всякого водится, причем не все относится к дням минувшим.

Коротышка снова явил свои черные зубы, на этот раз в комплекте с синюшным языком, который он нам показал. Был этот язык широким как лопата и с могильным червем, обитающим ровно в его середине. Зрелище, если честно, омерзительное.

Я было хотел зажечь «Маглайт», но Николай шикнул на меня, отобрал у сюртуконосца его фонарь и двинулся вперед.

– Хозяева не любят электрический свет, – негромко объяснил он мне. – Они вообще ничего нового не любят, все технические инновации их раздражают. Ретрограды они и рутинеры. Видал, какие слова я знаю?

Мы шагали между высоченными деревьями, они в этой части кладбища разрослись местами так, что в темноте было даже непонятно, где их кроны.

– Вон он, – шепнул мне Николай через пару минут. – Видишь, могила на холме, и там мужик в черном плаще сидит? Это и есть Хозяин кладбища.

Ну холмом эту возвышенность я бы не назвал, это слишком громкое слово. Скорее это холмик. Кстати – обычно на городских кладбищах такого не встретишь, они всегда ровные как стол. А тут – вот, имеется. С другой стороны – не так я и много кладбищ видел, а на их старых территориях вовсе не бывал.

На холмике была только одна могила, с толстенной, широченной и тяжеленной даже на вид гранитной плитой, высоким памятником в виде бога Зевса, держащего в руках зигзагообразные молнии, и невысокой оградкой.

Хозяин кладбища сидел на этой самой плите, положив руки на колени, и смотрел на то, как мы поднимаемся по холму, все ближе подходя к нему.

Если честно – я был немного разочарован его внешним видом. По дороге мне рисовались картины в стиле фильмов ужасов, и я подсознательно ждал чего-то эффектного, страшного и притягательного одновременно, некоего апофеоза Смерти. Опять же, другое его имя – Костяной царь. Звучит? Звучит. И к этому имени должен прилагаться соответствующий персонаж. Ну не знаю – скелет в золотой короне и плаще из человеческой кожи, полупризрачный труп с лицом-черепом, барон Сэмади из гаитянского фольклора, наконец. Веселый, нахальный, в цилиндре, с сигарой в зубах и соленым арахисом в кармане.

И что в результате? Шагая по росистой траве, я смотрел на рослую фигуру в черном глухом одеянии, к которому больше всего подходило слово «балахон», и с капюшоном на голове. Она казалась продолжением плиты, на которой сидела. Памятник, как есть.

Нифонтов скрипнул калиткой и остановился перед ней.

– Мой привет тебе, владыка мертвых, – почтительно произнес он. – Прости, если побеспокоили, но без твоего совета и, если возможно, помощи, нам не обойтись.

Капюшон качнулся, Хозяин кладбища повернул голову к нам, и я понял, что все-таки он жутковатый. Там, внутри, в капюшоне, не было ничего, только два красных огонька, как видно – глаза. Остальное – непроглядный мрак.

– Совет, – голос у Костяного царя был гулкий, но глухой, будто он через вату говорил. Или через подушку. – Я не занимаюсь подобным, человек, это мне не по чину. Про помощь я и не говорю. Живым – живое, мертвым – мертвое. Я правлю своим народом, если надо – защищаю его. Или, наоборот, караю тех, кто ослушался моего повеления. Ты не из него. Вот если после смерти тебя у меня здесь похоронят, то заходи.

– Я не из твоего народа, это так, – Николай и не подумал сдаваться. – Но некоторое отношение и к нему, и к другим детям ночи я имею.

Он распахнул куртку и показал ему рукоять ножа, как когда-то ведьме.

Хозяин кладбища внезапно рассмеялся. Смех у него был крайне неприятный, он мне напомнил скрип старых дверей и одновременно с этим раскаты грома. Впечатляющий такой смех.

– Не молод ты для подобной службы? – спросил он у Нифонтова. – Как-никак его императорского величества канцелярия по делам тайным и инфернальным, шутка ли? Там народ солидный работал, я с ними пару раз дела имел в старые времена. А ты-то – мальчишка. Коллежский регистратор, поди, не выше?

– Я оценил юмор, – весело сказал Нифонтов. – Повелитель, вы же прекрасно осведомлены, что и канцелярии давно нет, и императора, и всего остального тоже. И я знаю, что вы это знаете. И то, что я просто так, без дела бы к вам не сунулся, вы тоже понимаете. Так, может, все же поговорим?

– Торопливые какие стали люди, – немного печально произнес Хозяин. – Ладно живые, с вами все понятно. Но и мертвые не лучше. Казалось бы – все, ты здесь, тот путь завершен, тело твое в земле, куда теперь спешить? Нет, даже здесь торопятся. Да мало того – почтения в них не стало, разумности. До чего дошло – новопреставленные по первости командовать тут пытаются. Мной! Волю свою диктовать пробуют.

– Да ладно? – вырвалось у меня.

Я себе такого даже представить не мог, всем нутром ощущая мощь, исходящую от этого существа. Она была безгранична, как небо, и давила на меня словно та плита, на которой он сидел. Нет, это был не страх, скорее я себе сейчас казался муравьем, над которым нависла нога в ботинке и вот-вот на него наступит.

– То-то и оно, – я сразу же пожалел о том, что подал голос, поскольку капюшон повернулся в мою сторону и красные точки уставились на меня. – Одного тут недавно закопали в южной части. По-старому закопали, не сжигали, сейчас это редкость. Народу много было, гроб из красного дерева, венков ему навалили на могилу, стелу в тот же день поставили мраморную, все честь по чести. Ну, думаю, наверно, достойный человек был. Может, писатель или военачальник. Я люблю, когда у меня хоронят людей творческих или военных, с ними пообщаться интересно. Оказалось – нет, государев человек.

– Кто? – вырвалось у меня.

– Чиновник, – хмыкнул Нифонтов. – Ну, и что дальше?

– Как водится, в первую же ночь привели его ко мне, – продолжил Хозяин. – А он как начал возмущаться! И то не так, и это не эдак, и почему строем его со всеми ведут, а не отдельно, с соответствующим уважением. Возмущался, что он тут остался, что на небо не попал, хотя и должен, потому как храмы строил, потом пытался с кладбища уйти, думал, что получится. Еще стращал меня тем, что сейчас кому-то позвонит, и нам всем… Как же там? Мало не покажется. Мол, снесут мое царство с лица земли, по одному его движению пальца. Телефон требовал. Представляешь – у меня мертвый что-то требовал! У меня!

– То есть – не позвонил? – давя хохот, поторопил Хозяина Нифонтов.

– Почему не позвонил? Позвонил, – степенно ответил тот. – И сейчас звонит. Я ему колокольчик дал и могилу запечатал на пятьдесят лет. Ни туда, ни оттуда теперь. Пускай полежит, подумает о том, что там и здесь – это разные вещи. И даже если ты там смог убедить всех, что ты важный человек, то тут ты все равно то, чем являешься на самом деле. И если ты червь, то веди существование, которое тебе положено. То есть – лежи в гробу, разлагайся, звони в колокольчик.

– Жесть, – снова не удержался я от реплики. – Но справедливо.

– Я люблю справедливость, – красные глаза прожгли меня как рентген. – А ты, человек?

– Да, – подумав, ответил я. – Но только ее почти не бывает на свете.

– На вашем – нет, – согласился со мной Хозяин. – Вы, люди, всегда говорите то, что не думаете, и делаете то, что не хотите. А у меня тут все по справедливости. Что заслужил – то получил.

– Этого у вас, мертвых, не отнять, – признал Нифонтов. – Врать не надо, друг другу глотки за каждую мелочь рвать не надо. Нет желаний – нет и устремлений.

– Ну не совсем так, – поправил его Хозяин. – Желания есть, просто они другие, не такие как у вас. И меньше их. Но я о другом. Справедливость.

Он встал с могильной плиты, и я чуть не охнул. Просто до чего же он оказался высок, метра два с половиной, если не больше.

– Сегодня на моей земле убили человека, – голос Хозяина стал ощутимо больше, черный гранит на могиле вдруг замерцал синеватым светом. – Это сделал один из тех, кого вы, чиновники особой канцелярии, называете ведьмаками. Пролилась кровь. Живая кровь. И я не давал на это своего разрешения.