Вчерашний гость выглядит несколько обеспокоенным, и в сердце Олеси с холодным воздухом подъезда прокрадывается нехорошее предчувствие.

— Добрый день. Я вас ждала.

— Тебя, — поправляет Мирон и заходит в квартиру. Мишка тут же трется о брюки, приветствуя знакомца. — Добрый.

Олеся смущается, зовет в кухню, подхватывая кошку на руки. Ей неудобно от того, что несколько шерстинок остались на дорогой ткани.

— Может, обед?

Гость, рот которого наполняется слюной от запаха еды, согласно кивает и идет мыть руки. Он ловит себя на мысли, что в этой чужой квартире чувствует себя как дома. Это странно.

— Такое ощущение, что я к тебе только поесть приезжаю, — садится, берет ложку.

— Это то малое, что я могу сделать, — пожимает плечами и снова краснеет Олеся, а Мирон замечает, что ему нравится ее смущать и смотреть, как румянец заливает щеки. — Есть новости?

— Да. — Мирон откладывает приборы и откидывается на стуле. — Я встречался с человеком, который может все устроить.

— Чай с тортом? — перебивает хозяйка, ей нужно чем-то занять руки, слишком волнительно слышать то, что ей предстоит узнать.

— Я лопну, но не попробовать не могу, — улыбается Мирон, наблюдая, как Олеся тянется за кружкой. Это его любимый жест у нее. И не только потому, что футболка приподнимается, оголяя полосу кожи над спортивными штанами.

— В общем, мой знакомый от денег за свои услуги отказался, — выдерживает паузу, наблюдая за эмоциями Войтович, — но он хочет получить одну из квартир. Какая останется тебе — решаешь ты.

Олеся ставит перед гостем кружку с чаем (и как не пролила?) и блюдце с кусочком торта, в поисках душевного равновесия смотрит в окно, где люди спешат по своим делам, а землю прикрывает снег.

— Ему можно доверять? — голос звучит глухо.

Мирон теряется от такого непростого вопроса, но потом думает, что она сама должна это решить.

— Когда мне было четырнадцать, умерла мама. Отец пытался сохранить бизнес и ушел в работу, а я нашел друзей. Ну, как — друзей? Просто небольшую группу людей — подростков и старше — которые занимались разбоем и грабежами. Гор был одним из них. Как ты, наверное, догадываешься, однажды нас поймали… В тот вечер один из парней убил охранника, и это дело не могло остаться нераскрытым. Меня сдал Гор, а отец вытащил, заплатив немало денег, Антону же повезло убежать, благо, спортсмен.

— Антону Владимировичу? — удивленно.

— Да. Он вырос в приюте, потом получил жилье в ужасном состоянии, приходилось придумывать, где взять денег. Правда, после тех событий он окончил Лесгафта и стал работать учителем физкультуры, а после — тренером. В общем, он больше не воровал и, как и я, жалеет о таком прошлом, старается своими делами очистить душу…

— Работой с сиротами? — догадывается.

— Именно. В общем, Гор — это человек, который однажды меня предал, поэтому я не могу сказать, что доверяю ему. Я уверен лишь в том, что сейчас он — работник сферы недвижимости, в том числе теневой, и не упустит своей выгоды, а значит, сделка состоится. Если ты захочешь. В любом случае я на твоей стороне, и ты ничего не потеряешь, рискнув.

Олеся поднимает с подоконника пачку сигарет, но та оказывается пустой. Выкидывает ее в мусорное ведро и прикусывает нижнюю губу. Мирон допивает чай и достает свои сигареты, точнее — последнюю.

— На двоих? — встает рядом, облокачивается на подоконник.

Олеся кивает, гипнотизирует взглядом огонек зажигалки и чуть давится дымом, эта сигарета крепче, чем она обычно курит, передает обратно Мирону. Тот затягивается, думая о том, что в таком курении есть что-то интимное, схожее с поцелуем. Он возвращает сигарету Олесе, любуясь плавными чертами напряженной шеи, ловя себя на желании коснуться ее.

— Хорошо, я согласна, — окурок вдавлен в дно пепельницы. — Нельзя потерять то, чего не имеешь.

— Моя мама тоже так говорила. Что ж, тогда я позвоню ему, и договоримся о поездке к нотариусу.

— Только завтра я не могу, надо на работу, а то, со всеми похоронами и прочим, совсем обленилась, — Олесе уютно стоять рядом с гостем, но она заставляет себя отойти и сложить посуду в раковину. — Ой, я же хотела подстричь тебя, — вспоминает.

— Не волнуйся, это точно будет не завтра. Еще нужно подготовить документы. А насчет стрижки — да, давай. Совместим приятное с полезным, — улыбается.

Мишка то и дело хочет запрыгнуть на руки Мирону, пока Олеся работает машинкой.

— Мне говорили, что она не ко всем идет, а тебя приняла сразу, — удивляется хозяйка.

Полунин же млеет под чуткими и уверенными руками мастера, борясь с желанием закрыть глаза.

— Кошки гуляют сами по себе. Я из той же породы.

— Мартовский кот? — хмыкает парикмахер.

— Скорее, блудный. Тебе говорили, что у тебя золотые руки? Я готов так сутками сидеть.

Олеся снова краснеет, заканчивая массаж головы. Ей приятно, что ее похвалили, но дело не только в этом. Ей нравится касаться Мирона, и она позволяет себе мысли, которые давно ее не посещали.

— Вот и все. Готово. Скоро уже придет Пашка. Пойдем, я тебя провожу, заодно куплю сигареты в ларьке.

— Спасибо. Мне тоже надо, — улыбается Мирон и идет в коридор одеваться, не забывая по пути погладить Мишку.

Они выходят на улицу, проходят квартал до магазинчика и возвращаются к подъезду и припаркованному рядом джипу.

— Давай, я заплачу за стрижку?

— Не надо, — отмахивается, — мне это в радость.

— Спасибо, — повторяет. — Что ж, я поеду. Дай мне свой номер, я позвоню, когда будут новости. — Набирает цифры, а потом звонит и сбрасывает. — Теперь и мой телефон у тебя есть.

— Да, — просто отвечает Войтович, разглядывая «красивый» номер.

— Тоже звони, если что, хорошо?

Олеся кивает, а потом видит идущего сына, машет ему рукой. Мирон разворачивается, ждет, пока тот дойдет, здоровается и пожимает парню руку.

— Решили что-нибудь? — Пашка нетерпелив.

— Да, у нас будет жилье, — отвечает Олеся, — Конечно, если все получится.

— Получится, — сын радостно подбрасывает шапку в воздух, за что получает подзатыльник.

— Ну-ка, надень, мороз на улице!

Мирон смеется, глядя на эту сцену, прощается и садится в машину. Греет двигатель, наблюдая, как мать и сын идут к подъезду. Они уже несколько минут назад как ушли, а мужчина все не может оторвать взгляда от их дома.

— 13 -

— Ну, если в жизни и нужно что-то рекламировать, то это секс.

Просто не хочется им заниматься, с кем попало.

Хочется доверять, не притворяться, не обманывать самого себя и другого.

Антон Ромин — Реклама секса

Снежинки, мелкие, как крупа, летят в открытую форточку и падают на подоконник капельками воды. Олеся жадно ловит ртом свежий морозный воздух, после выкуренной сигареты тот кажется особенно сладким и холодным. За окном темно, только желтый свет фонарей овальными пятнами золотит упавший на землю снег, да фары проезжающих машин разгоняют сумрак.

— Мам, закрой окно, холодно, — Пашка ежится, но, будто вопреки словам, открывает холодильник в поисках чего-то вкусного. — Ого! Тортик! Ты сто лет не делала…

— Сначала суп! Убирай медовик обратно, — прерывая поток снежинок стеклянным полотном. И правда, напустила холода в кухню, сама не заметила. Так недолго заболеть.

— Вечно ты так, — облизывая палец в креме. — Что там за суп? — открывая крышку у кастрюли. — Можно я не буду?

Олеся вынимает из ящика поварёшку и прикладывает ее ко лбу Пашки.

— Нет уж. Ты голодный. Без завтрака, с тренировки. Ешь.

Подросток наворачивает тарелку супа, второго и только потом добирается до десерта. Причмокивая и закатывая глаза от удовольствия, поедает медовик, запивает его горячим чаем с тремя ложками сахара. Молодой растущий организм.

— Так что тебе Мирон сказал? — запихивая очередную ложку с тортом в рот.

— Для тебя Мирон Андреевич, — поправляет.

— Брось, он мне в отцы не годится, — пререкается Пашка.