— Как тебе-то самому? Понравился матч? — спрашивает, доедая борщ. — Вкусно, но у Насти лучше.

Мирон кивает, соглашаясь. Домашнее, приготовленное с любовью, всегда вкуснее. Только где ж его взять?

— Мне кажется, что затея удалась в полной мере. Дети приобщились к спорту, власти предстали в положительном свете, а люди захотели больше узнать о сиротах и помочь им. Вчера встречался с такими, пора уже устанавливать ящик для писем Деду морозу.

Антон улыбается, слышит сигнал телефона, открывает сообщение в вайбере, его улыбка становится еще шире.

— Настя шлет фото со стадиона, — демонстрирует Мирону селфи, где она с Захаром, а позади нее люди, и совсем близко — Олеся и его вчерашние собеседники.

— Перешли мне, пожалуйста. С этими людьми я как раз встречался. Думаю, им захочется тоже иметь такую фотографию.

Когда Антон, сославшись на очередную тренировку, уходит, Мирон сидит в кафе ещё несколько минут, всматривается в полученный файл, увеличивает изображение и снова уменьшает.

***

Выйдя на Василеостровской, Олеся идет по Наличной улице в сторону нужного дома. Серые кирпичные здания сменяют дома более старой постройки. Стены искомого покрыты краской горчичного цвета, окна находятся высоко, что говорит о таких же потолках в квартирах.

Олеся прикладывает ключ-таблетку, и дверь в подъезд открывается. В загороженной кабинке сидит консьерж — мужчина в возрасте, с пышными усами и газетой в руках. Олеся угадывает в нем бывшего военного.

— Здравствуйте, вы к кому?

— Добрый день, я в пятьдесят пятую. Хозяйка умерла вчера… Мне бы проверить…

Мужчина цокает языком и сокрушенно качает головой.

— Да, идите, конечно, это третий этаж.

Здесь, как и в Купчино, тоже только одна комната, но она большая и светлая. Почему тетя выбрала юг? Олеся ходит по практически пустой квартире, заглядывает на полки и в ящики, но ничего не находит. Нет ни денег, ни сберкнижки. Это означает лишь одно — расходы на похороны придется оплачивать самой. Брать деньги у мамы или бабушки Маши — не вариант.

По дороге в метро Войтович звонит Свете, Алевтине Григорьевне, маме и Пашке. От повторения рассказа о новостях и сегодняшнем дне язык сворачивается в трубочку, хочется пить. И есть тоже, полдня прошли незаметно. Она заходит в пиццерию и заказывает бизнес-ланч. Сидя за столиком и рассматривая посетителей, она думает о том, что ей было бы жаль закончить свою жизнь в одиночестве. Ее книга жизни больше смахивает на черновик, где половина текста или перечеркнута, или замазана белым корректором.

***

Вика аккуратно просовывает запечатанное письмо в щель, подталкивает пальцем, чтобы никто не смог вытащить.

— Не говори мне, что до сих пор веришь в Деда мороза, это глупо, — Никита стоит рядом, ухмыляется.

— Нет, не глупо. Я понимаю, что подарки нам дарят спонсоры, но не перестаю верить в чудеса. Поэтому в моем письме есть просьба о косметике для меня и планшете для тебя, а еще желание, которое не буду озвучивать, чтобы оно обязательно сбылось.

Никита только качает головой. Ему нечего сказать. Они отходят от ящика и идут в свои комнаты.

— Слышала, что скоро будет очередной день открытых дверей, так что мое желание все равно исполнится, — перед расставанием выдает Вика. — А еще не надо мне говорить, что у тебя нет подобного желания. Все равно не поверю.

Она заходит в свою спальню, которую делит еще с четырьмя девочками, и тем самым оставляет последнее слово за собой.

***

Олеся едет в автобусе с еще двадцатью незнакомыми людьми, не считая Паши и Алевтины Григорьевны, по Волхонскому шоссе. Все эти люди собрались сегодня, чтобы проститься с покойной Лидией Волошиной, все они когда-то работали с ней, дружили, общались, а теперь провожают ее в последний путь.

Южное кладбище, которое считается одним из самых больших в Европе, тянется по левой стороне трассы, а чуть дальше, по правой, находится одна из самых больших городских свалок города. Олеся находит это обстоятельство грустным и честным.

Отпевание проходит в храме на территории кладбища, свечи роняют свои слезы, а в воздухе пахнет ладаном. Пашка стоит, будто замороженный. Он впервые после похорон дедушки участвует в процессе погребения. Он здесь лишь потому, что не хотел оставлять маму одну в этот момент.

Сырая земля тяжелыми комьями падает в яму и стукается о крышку гроба с приглушенным звуком. Олеся принимает соболезнования и раскладывает на одноразовые тарелки кутью, нарезанные на четвертинки блины и салфетки. Она пьет сладкий кагор и не пьянеет. Очень хочется курить, но она терпит, хотя может присоединиться к группе мужчин, которые отошли в сторонку, чтобы подымить. Почему-то это кажется ей неправильным, хотя замечания она не делает.

— Ох, Олесечка, какая же вы умница, так всё хорошо организовали. Я думаю, Лида была бы довольна, будь жива. — Алевтина Григорьевна складывает мусор в большой черный пакет. — Когда же вы к нам переедете?

Олесе не хочется отвечать на этот вопрос, ещё вчера, на встрече с юристом, стало понятно, что две квартиры покойной могут отойти лишь прямому родственнику, а именно — бабушке Маше, но та отказывается приехать и вступить в наследство, ссылаясь на возраст и слабое здоровье. Это означает, что имущество отойдет в пользу государства. Именно поэтому Олеся привезла к себе домой Мишку, хоть и договориться с арендаторами было непросто. Она не смогла расстаться с кошкой.

— Думаю, что это вряд ли случится. Надеюсь, у вас будут хорошие соседи.

Пашка хмурится, он не знает, что рассчитывать ни на что не приходится, и уже мысленно готовится переехать.

— Мама, почему? — в его голосе царит непонимание, и даже обида. Как будто Олеся сама не была бы рада перестать платить за съем.

— Я тебе дома все объясню.

Пашка не перестает смотреть в окно, когда они едут домой. Пока еще непривычно, но уже так правильно их встречает Мишка, ластится и урчит, когда Паша берет ее на руки.

— Так почему мы не можем переехать в квартиру бабушки? Или продать, и купить другую?

Олеся устала. Это был очень долгий и тяжелый день. Ей хочется смыть с себя прикосновения чужих людей и кладбищенскую атмосферу.

— По закону не можем. Слишком дальние родственники. Здесь даже нечего обсуждать, — Олеся пожимает плечами и идет в ванную, а Пашка бредет в комнату и садится за стол. Он не понимает, почему одним людям достается все, а им с мамой — ничего. Это кажется несправедливым и неправильным. Он злится.

От бессилия Пашка начинает ходить по комнате, держа в руках мобильный телефон. Он снимает блокировку и просматривает список контактов, натыкается на фамилию Полунина. Впервые в жизни набирает его номер.

— Мирон Андреевич? Здравствуйте. Это Паша Войтович. Вы когда-то давали мне свою визитку. Вам удобно говорить?

— 11 -

— Ты это… — Дженсен никак не мог подобрать правильное слово и буркнул. — Ты.

— То есть, у меня отмазка на все случаи жизни, что я — это я?

auden. Кармен-сюита

Мирон допивает, кажется, уже пятую чашку кофе за сегодняшний день. От его вкуса воротит. Напиток периодически забывается на краю стола, остывает и становится еще более противным, но зато помогает сохранить внимательность и концентрацию. Договор, который изучает Мирон, со множеством «подводных камней», их не только нужно найти, но и переиначить в свою пользу.

Полунин не сразу понимает, что звонит его телефон, слишком ушел мыслями в документы. Вибрация назойливой мухой заставляет обратить внимание на экран смартфона, где высвечивается незнакомый номер.

Голос Пашки он ожидаемо не узнает, но понимает, с кем имеет дело, как только тот представляется. Мирон не удивлен звонку, в какой-то мере он даже ждал его, но режет слух волнение в голосе собеседника, то, что парень запинается и не может связно объяснить ситуацию. Мирон не выдерживает и просит сказать, где тот находится. Пашка сомневается несколько секунд, а потом диктует домашний адрес, говорит что-то про долг, маму, несправедливость, квартиры, похороны и кошку. Полная бессмыслица.