Олеся, не слушая, в коридоре ставит сумки на пол. Раздевается быстро, не позволяя Мирону даже взять шубу, вешает ее сама и проходит в кухню. Не чувствует в квартире Полунина себя как дома, но уже и как в гостях не ощущает. Знает, где что лежит, и пользуется этим. Надо было ключ взять, когда хозяин дома предлагал, не пришлось бы будить. Но кто ж знал?

— Не заразишь, а если и случится — переживем вместе, — опустошает пакеты. — Так, я тебе привезла маминого малинового варенья, меда, замороженной клюквы для морса, еще куриный бульон успела сварить, даже теплый, лимон, имбирь, ну и лекарства, конечно. Народные средства — это хорошо, но и современными препаратами нужно подстраховаться. Черт, ты же еле стоишь! Возвращайся в постель, я сейчас все тебе принесу. Температуру давно измерял?

Мирон только удивляться может такому энтузиазму. Сказал ведь по телефону, что ничего не нужно — домработница о еде позаботилась, да ему и не лезет сейчас ничего. Одно желание — укрыться с головой одеялом и проспать часов двенадцать, а лучше четырнадцать.

— Не помню, спал… — как наждачной бумагой по глотке.

Олеся оставляет заваленный стол и подходит к болеющему, трогает его лоб ладонью, а затем целует.

— Горишь…

— Давай так еще раз, — прислоняется к руке, вспоминая, что только мама в детстве так делала, когда он болел.

— Пойдем, доведу тебя до постели. Все сейчас будет, не волнуйся. Завтра у меня выходной, Пашку предупредила, что не приеду сегодня. Он сказал, что останется у Саши.

Дошли до комнаты медленно, опустились на кровать.

— Белье бы сменить, ладно, потом, ложись пока так. Градусник поставь… Врача вызывал?

Мирон отрицательно качает головой и тут же жалеет об этом — комнату начинает кружить. Холодный градусник неприятен горячей коже, но быстро нагревается. К телу липнут футболка и спортивные штаны, которые он сумел натянуть перед тем, как открыть Олесе дверь. В душ бы, да сил нет.

— Тридцать восемь и восемь… — хмурится "доктор", — сейчас… давай раздевайся, одеяло в сторону, разведу жаропонижающее и вернусь. Не волнуйся, ты в надежных руках.

— Я согласен на что угодно, лишь бы оставаться в них, лисенок. Моей руки тебе случайно не надо?

Войтович останавливается в дверях.

— У тебя жар и ты бредишь. Когда поправишься, вернемся к этому вопросу.

— Я серьезно. Мое сердце и так уже твое. Хочу, чтобы ты и все остальное взяла. Только на обмен согласен, иначе не честно.

Олеся качает головой и покидает комнату, чтобы приготовить лекарство. После него Мирон засыпает. Температура падает, жар от болезни меняется на тепло любимого человека рядом. Маленькая таблетка счастья.

***

— Олесь, у тебя точно все в порядке? — Света озадаченно смотрит на Войтович, которая сидит за столом и не двигается, словно приклеенная, смотрит в одну точку. — Ты от Мирона вирус не подцепила случайно? Несколько дней за ним ухаживала, как раз сейчас заболевание может себя показать. Может, домой поедешь?

Подруга будто просыпается от этих слов.

— Нет, не хочу. Я в норме.

Зная упрямство своего мастера, Света достает телефон.

— Ты сейчас это Мирону будешь рассказывать: про норму и про твое нежелание ехать домой.

Олеся, встрепенувшись, протягивает руку, пытаясь забрать телефон.

— Не звони. Пожалуйста.

Что-то в голосе подсказывает Свете перестать искать нужный номер в списке.

— Говори тогда.

— Я беременна.

Светлана охает, садится на прежнее место, берет ладони подруги в свои. Согревает своим теплом дрожащие прохладные пальцы.

— У меня дети появятся летом, а у тебя… Осенью.

— Забавно…

— Ты уверена? Ну, то есть, понимаю, что для климакса рано…

Олеся хмыкает и начинает плакать. Слезы собираются в уголках глаз и скатываются по скулам и вниз. Света срывается с места и обнимает подругу.

— Ну, что ты? Глупая! Дети — это счастье! — искренне.

— Я знаю, — выдавливает из себя сквозь рыдания.

— И Мирон тебя очень любит! — убедительно.

— Да, я знаю…

— Это же он отец?

Олеся нервно всхлипывает, смотрит на Тепловую с выражением "совсем уже?".

— Ладно. Я поняла. Он — отец. Только еще не знает.

— Я пару часов назад делала тест… — оправдывается.

Света вздыхает.

— Мне, конечно, приятно, что я первая узнаю такие новости, но будущему папе тоже нужно узнать. Да и брату.

Войтович плачет еще сильней. Она боится. Трусит, что на этом все закончится. Хочет этого ребенка. Сама не знала, что будет так хотеть.

— Дай угадаю. Ты уже решила, что этот ребенок никому, кроме тебя, не нужен.

Олеся только мычит утвердительно.

— Побойся Бога! Мирон с тебя пылинки сдувать готов, а с вашего малыша так вообще… Леська! Соберись. Хватит плакать. Сейчас едешь к нему и выкладываешь как на духу. Ничего не бойся, даже если он окажется муда*ом, во что я не верю, этот ребенок будет жить в любви. Ты не одна, запомни это.

Слезы высыхают, Олеся стирает последние, размазывая тушь.

— Он на работе.

— Да? После таких новостей он вряд ли сможет сосредоточиться на деле… Тогда вечером. Приедешь домой, приготовишь ужин и скажешь. Твои мужчины должны разделить эту радость с тобой.

Беременность не всегда бывает запланированной, но никогда не возникает просто так.

***

Мирону хочется порадовать своего Лисенка и отблагодарить за то, что она провела несколько дней у его постели. Если говорить честнее, на ней. Но так даже лучше. Он заезжает в цветочный магазин и долго выбирает букет. Ничего не нравится. Останавливает свой выбор на незамысловатых колокольчиках, кажется, что эти цветы будут говорить о весне и его любви громче, чем бордовые розы.

Он приезжает на Наличную улицу и оставляет машину на парковке, рядом с машиной Олеси. Проверяет ключи в кармане и, забрав букет с сидения, идет к нужному подъезду. Предвкушает встречу, хотя не виделись только день. Длинный день самого короткого месяца года.

В коридоре квартиры первой его встречает Мишка, трётся об ноги, получая свою порцию ласки — кончиками пальцев между ушек.

— Привет, — Олеся выходит из кухни, ждет, пока Полунин разденется, принимает цветы и поцелуи. — Спасибо. Как ты себя чувствуешь?

— Пожалуйста. Хорошо, твое лечение оказалось приятным и действенным, — улыбается. — Устал немного, дела накопились за время отсутствия, но все решаемо. Пашка где?

— В комнате, уроки делает, — даже не приходится говорить, что в наушниках, Мирон знает эту его привычку. — Мой руки, я тебя покормлю.

В кухне Олеся ставит цветы в вазу, накрывает на стол и садится напротив с чашкой ромашкового чая. Выпить бы для храбрости, но ведь нельзя. С сигаретами тоже нужно попрощаться, хоть она и не сильно увлекалась ими в последнее время, больше по привычке курила и только утром, с кофе.

— Все было очень вкусно, — Мирон откладывает вилку.

— На здоровье.

Самое время, чтобы сказать, но Олеся будто язык проглотила. Ищет повод, чтобы потянуть время. Нервничает больше с каждой секундой.

— Чай будешь?

— Только после того, как ты мне расскажешь, что тебя гложет.

Мирон хорошо научился распознавать настроение Олеси, не понимает, почему она сейчас напряжена.

В кухню неожиданно входит Пашка.

— Привет, не слышал, как ты приехал. Можно и мне ужин, мам?

Олеся отворачивается, якобы для того, чтобы достать тарелку, а сама сдерживает снова накатившие слезы. Как она им скажет? Ведь это все в их жизни изменит, снова перевернет. Но ведь ребёнок уже есть, маленький, он живет внутри нее.

— Подожди, Павел…

Мирон встает, подходит к Олесе и разворачивает ее лицом к себе, смотрит на слезы, прикушенные губы, чернеет лицом. В голове куча разных причин проносится, но правду можно узнать, только спросив.

— Что случилось?

Пашка обеспокоенно смотрит на взрослых. Забыл про голод.

— Я жду ребенка, — Олеся говорит тихо, не удивлена, когда ее переспрашивают.