В кромешной тьме, двигаясь на ощупь, Платон отыскал карманный фонарик, универсальные батареи, годные для электрокосы, и бой возобновился. Красно-белые заросли не могли выдержать столь яростного напора. Грибы гибли центнерами.

Но вскоре на голову Рассольникову с потолка начала сыпаться какая-то дрянь. Мазнув лучом фонарика по потолку, археолог задрал голову и оцепенел: все пространство над ним было покрыто толстым слоем розовых пенистых хлопьев. Эта пузырящаяся, пахнущая прокисшим супом масса, непрерывно делилась, грозя через несколько минут заполонить всю комнату. «Надо сваливать, пока не поздно», – решил Платон и, махая пилой, стал пробиваться к двери. На его пути, словно выскакивая из нуль-портала, продолжали возникать все новые и новые отряды грибов – один другого больше. Ноги вязли в липкой массе, грибная жижа поднялась уже до колен.

Хоть Рассольников и добрался до порога, вырваться из дома ему так и не удалось. Дверной проем зарос коричневым трутовиком – так прочно и гладко, без единого шва, будто тут отродясь не имелось никакого выхода.

Платон с воем сиганул в открытое окно. Перелетая через подоконник, он увидел, что ночная тьма впереди исчезла – тлеют тысячи зеленоватых гнилушечных огоньков. Дом был окружен плотным кольцом грибов.

Немного не долетев до земли, археолог проснулся, но еще долго не мог поверить, что жив-здоров, жилище его цело и невредимо, и весь этот ужас ему только снился.

Рассольникбва не первую ночь мучили кошмары. Сюжет у них был разный, а суть одна :– Платона атаковали грибы.

Грех висел на нем, и запертая на замок совесть ужом выскальзывала наружу, стоило Рассольникову смежить веки. Именно он, знаменитый черный археолог, и ходячий муравейник по кличке Непейвода, который ныне представляет на Земле интересы планеты Фффукуараби, отправили умирающего мимикриста Кребдюшина на его родную планету.

Кребдюшин был буквально нашпигован спорами разумного гриба. И теперь планета мимикристов захвачена Великим Мицелием. Слабым утешением для Платона было то, что планету эту мимикристы заполучили, вытеснив с нее законных хозяев. Отныне все их силы УХОДЯТ на борьбу с ненавистной грибницей, экономика планеты в упадке, и не сегодня завтра начнется очередной ВЕЛИКИЙ ИСХОД. В который раз мимикристам придется искать себе новое пристанище, обманом проникая на уже освоенные и обустроенные планеты.

…Платон решил прочистить мозги. Быстрее всего это удавалось на бегу, и потому он рванул по своему традиционному маршруту – по берегу озера Черная Лапа. С первых метров набрав хороший темп, Рассольников ровно дышал и энергично отмахивал в меру расслабленными руками. Этим утром спины других бегунов не мельтешили на дорожке, создавая ощущение толчеи и дискомфорта.

Песок летел из-под кроссовок, и археологу казалось, что он – скаковой конь, которого на финише ждет золотой кубок. Мимо проносятся корявые сосны с осьминожьими щупальцами вздыбившихся из песка корней, поросший мхом и «перьями» лишайника выступ скалы. Слышится вороний грай, и вот уже черно-серая птица пикирует над головой, чтобы опуститься на верхушку березы.

Капли пота на лбу – над повязкой – и на верхней губе, прилипшая к спине футболка с трафаретной надписью «Маханский университет». Обычный бег и привычное радостное ощущение – хоть ненадолго, но ты освободился от всех проблем и грехов, ты – один на один с природой, которая никогда тебя не предаст.

На крутом повороте дороги рядом с песчаным обрывом, который увенчан огромным валуном, похожим на гигантский боровик, под ноги Платону вдруг бухнулся кто-то большой и зеленый. Археолог попытался сходу перескочить нежданное препятствие. В прыжке он зацепился ногами за скользкую макушку существа и, едва успев сгруппироваться, рухнул на дорожку, кувырнулся через голову. Вскочив на ноги, Рассольников тотчас развернулся и встал в боксерскую стойку. Некоторые знакомые Платона почему-то называли ее «петушиной».

Зеленая туша оказалась невероятных размеров лягушкой, которая расселась посреди дорожки и молча открывала-закрывала огромную пасть. Выпученные глаза казались испуганными. Лягуха и не думала нападать на Платона, она только высунула длинный раздвоенный язык и как бы между делом поймала пролетавшего мимо воробья. Чмок – и нет бедолаги.

– Вы это бросьте! – от растерянности произнес Рассольников. – Прекратите немедленно!

Лягушка квакнула, на полметра оторвалась от земли и тяжко шмякнулась обратно на дорожку, и сосновый бор, казалось, содрогнулся. С ней явно было что-то не в порядке. Длинный язык возник снова. На мгновение Платону показалось, будто хищница на сей раз вздумала полакомиться одиноким бегуном. И тут он обнаружил, что языком лягуха держит острый сучок. Она склонилась перед археологом и, почти распластавшись по земле, начала старательно водить сучком по влажному от росы песку. Буквы у нее получались кривые, но Рассольников разобрал три слова: «ПОМОГИТЕ Я ПРОПАЛА».

– Хм-кха, – прокашлялся, собираясь с мыслями, Платон и миролюбиво опустил руки. – Сударыня… – Прозвучало глупей не придумаешь, но он упорно продолжал столь же церемонно: – Я вижу, вы попали в беду. Это приступ изменки, я полагаю. Готов проводить вас до моего скромного жилища. Там, в спокойной обстановке вы сможете дождаться, пока он закон…

– Ква! – с чувством сказала лягуха и взялась передними перепончатыми лапками за безразмерные ще.-ки. Жест был странный, но совсем не звериный.

– Вот и договорились, – произнес археолог и неспешно двинулся к дому. – Соблаговолите следовать за мной. .

Лягуха подождала немного, а потом безо всякого усилия сделала трехметровый прыжок. Буме! Земля дрогнула под ногами. Платону вдруг стало жалко своего чистенького, ухоженного домика, который непременно разрушит эта танкетка. Но делать нечего – сказанного не воротишь. Граф Платон Рассольников – человек слова.

Путь домой занял долгих семь минут. За это время Платон успел представиться по всем правилам и узнать имя больной девицы. Звали бедняжку Полиной. «Хорошо сочетается с моим», – подумалось археологу, и он не преминул сказать:

– Красивое имя. И многое о вас говорит.

Лягуха оторопела и даже прыгать перестала. Странная парочка стояла на дорожке и во все глаза смотрела друг на друга.

– Идемте же, – досадуя на свою болтливость, попросил Рассольников. – Вдруг нам встретится какой-нибудь подслеповатый стрелок и примет вас за дичь? Сейчас ведь сезон охоты.

Полина не на шутку струхнула, и пришлось долго ее успокаивать. «Язык мой – враг мой, – при этом думал Платон. – Уж мне ли не знать женщин!..»

Наконец они добрались до коттеджа. Обнаружив на участке гигантскую лягуху, Колобок тотчас включил охранную систему. Он вообразил, будто чудовище взяло хозяина в плен и готовится штурмовать дом. Археологу пришлось убеждать компа, что он по собственной воле, в трезвом уме и твердой памяти вознамерился привести домой этого монстра.

Выхлебав самовар теплого чаю с литровой банкой драгоценного брусничного варенья, гостья ублаготворение задремала. Мерно дыша, она громоздилась посреди драгоценного масисского ковра, а выбитый из колеи Платон бестолково тыркался в комнаты, пытаясь заняться насущными делами.

– Хозяин! – вдруг позвал Колобок. Погляди-ка на нее.

Рассольников заглянул в гостиную, где оставил Полину, и остолбенел на пороге. В центре ковра, раскинув белы руки, лежала юная дева самой соблазнительной конфигурации. Дева как таковая, то есть абсолютно без ничего. Она безмятежно спала и не догадывалась, какой конфуз с ней приключился.

Любоваться обнаженной красоткой можно было бесконечно, но археолог, приложив немалое усилие, поборол здоровый мужской инстинкт и распорядился:

– Принеси-ка ночную рубашку, оставшуюся от той высокой девушки… – Не сразу вспомнилось ее имя. – …от Риты.

«Боевые трофеи» Платон хранил в особом шкафу с надежным запором. Он не был фетишистом и никогда не играл оставшимися от подружек пикантными вещицами. Просто хранил их, как память о прожитом – наряду с сотнями артефактов и библиотекой компьютерных дисков, набитых стереографиями и видеозаписями былых экспедиций.