Казалось, его слова не произвели особого впечатления на копов, алчный блеск по-прежнему горел в их глазах. Полицейские с самого начала знали, с кем имеют дело.

– Мне жаль тебя разочаровывать, – усмехнулся веселый коп с погонами центуриона, – но поместить вас в одну камеру мы не сможем. У посла пока что иммунитет.

– Так что здесь произошло, гражданочка? – обратился центурион к вдове, баюкавшей на коленях голову Агурайца.

– Это он…– пробормотала она, зло сверкнув на Платона глазами. – Из-за него…

– Все ясно, – объявил полицейский. – Прилетел на нашу прекрасную родину, чтобы убивать цвет бочай-ской интеллигенции. Это заго…– Он вовремя остановился, иначе дело пришлось бы передать в контрразведку. Тогда прощай денежки. – Это явная бытовуха. Женщину не поделили – ясно как божий день.

Полицейские, давясь от смеха, схватили арестованного за руки и поволокли его к корзине-лифту. Больше Рассольникова не били, однако синяков на ногах потом обнаружилось предостаточно – стукался коленями и щиколотками о каждый .порог и камень. О бортик глайдера его ударили с особенным удовольствием.

…Доставили Платона в городское полицейское управление – как-никак птица высокого полета. Одежду ему вернули – за исключением шляпы, которая кому-то приглянулась. Трость была конфискована как холодное оружие.

Куча денег понадобилась, чтобы доказать: Рассольников не стрелял в Агурайца из бластера. Для этого, во-первых, требовалось переписать протокол задержания, ведь там написано черным по белому: «В руках у задержанного находился карманный бластер системы „Магнум“». А теперь будет: «При обыске задержанного не обнаружено ни огнестрельного, ни лучевого оружия». Во-вторых, нужно было забрать этот самый, испятнанный Платоновыми отпечатками бластер из хранилища вещдоков и вычеркнуть из книги учета. Платон сидел на табурете перед столом, заваленным бумагами. Похоже, их не трогали годами. Руки у археолога уже были свободны, но от наручников остались болезненные следы. И Рассольников растирал запястья, убеждая себя, что самое худшее позади.

Дождавшись звонка из банка и убедившись, что деньги переведены в «Фонд вдов и сирот», инспектор с ухмылкой почиркал в протоколе, встал из-за стола и, вобрав .живот и расправив плечи, двинулся к вышестоящему начальству. Остальные инспекторы, располагавшиеся за точно такими же столами-свалками, с любопытством поглядывали на богатого арестанта.

Через несколько минут инспектор вернулся. По лицу его трудно было что-либо прочитать.

– Пошли, – объявил он. – Господин комиссар желает с тобой поговорить.

Кабинет полицейского комиссара походил на небольшой музей, а сам комиссар – на его экспонат.

Полки стеллажей ломились от всевозможных кубков, ваз и статуэток – все из золота, серебра и платины, на стенах висели золотые медали размером с тарелку, антикварное оружие в усыпанных каменьями ножнах и внушительного вида почетные грамоты в золоченых рамах.

– Можешь идти, – приказал комиссар инспектору.

Тот, заметно помрачнев, отправился в коридор. Увешанный сияющими в свете ламп орденами, аксельбантами и знаками различий толстяк поднялся из-за роскошного письменного стола, который был украшен сказочными башнями из золота и слоновой кости. Прошелся по кабинету, довольно потирая руки. Платон стоял у дверей.

– Садитесь, господин Рассольников, – любезным тоном предложил комиссар и указал на стул, стоящий посреди кабинета.

Археолог сел. Сиденье было жесткое, а спинка слишком выгибалась назад – типичный стул для подчиненных.

– В грязную историю вы вляпались, любезнейший, – покровительственно похлопав Рассольникова по плечу, изрек бочаец. – Просто на редкость грязную. Впрочем, археологи вечно копаются в дерьме. – Очевидно, это была шутка, ибо комиссар затрясся от хохота.

– Меня вляпали в историю, – твердо поправил его Платон. – И вы это прекрасно знаете.

– Увы, я знаю лишь то, что мне докладывают подчиненные, – развел руками комиссар. – Отныне за вами будут следить агенты наружного наблюдения. Так что вы должны быть святее папы римского. – Выдержал паузу. – Если хотите покинуть нашу гостеприимную планету, я сейчас же достану вам билет…

– А как же ваши заработки? – усмехнулся археолог. – Я не так бессердечен, чтобы оставить бочайскую полицию без куска хлеба.

– Говорите да не заговаривайтесь! – рявкнул мгновенно вскипевший бочаец. – Вам мало неприятностей?!

Полицейский комиссар молча шагал из угла в угол, затем сделал круг по кабинету. На ходу он громко щелкал суставами пальцев – почти как легендарный батька Махно. Наконец бочаец остановился перед археологом и произнес официальным тоном:

– Господин Рассольников, вы можете идти. Свобода вашего передвижения по Бочасте-Роки-Шиа ограничивается. Каждый день в восемнадцать часов по столичному времени вы будете сообщать в комиссариат о своем местоположении. Номер видеофона и радиочастоту узнаете у дежурного. В случае невыхода на связь будете подвергнуты штрафу в десять тысяч кредитов. При повторном нарушении – аресту. Вам все ясно?

– Яснее некуда. – Платон поднялся со стула. – Прощайте. Надеюсь, это наше последнее свидание. Комиссар только хмыкнул в ответ.