Из нее раздавалось странное шипение. Первый Жрец не сразу понял, что такие звуки может издавать человек. От двух головных самоходок не осталось ничего. В хвостовой взорвались боеприпасы, оттуда при порывах ветра долетал запах жареного мяса. Желудок Дерибаса не сдюжил, и его вывернуло. Четвертая машина получила десятки пробоин и потеряла ход. И только одна осталась цела, хоть и перевернулась. С ней предстояло повозиться.

Орбитальный истребитель был уже над океаном. Трудно поверить, что еще минуту назад колонна стремительно неслась над стратегическим шоссе номер два.

– Командуй, центурион! – прокричал Дерибас в ухо офицеру. – Чтоб через пять минут машина была в порядке!

Офицерик отшатнулся – так ведь недолго и перепонкам лопнуть. Он кинулся выполнять приказ, а Первый Жрец уселся в придорожную пыль. Поглядел на свой глайдер: развороченные плоскости, изрешеченный нос, смятый колпак кабины, на переднем сидении неподвижное тело водителя. Хоть одна проблема решилась сама собой.

«Надо будет причислить его к лику мучеников за веру, – вдруг решил Дерибас, – ведь он погиб вместо меня…» А потом глайдер взорвался.

Раскопки продолжались, несмотря на войну. Платон не любил отвлекаться по пустякам. Пять из шести заказанных артефактов уже найдены и помещены в стазис. Сейчас обиднее всего отступить. Нелепо надеяться, что боевые действия вскоре утихнут. Ожидание может затянуться – партизанские войны идут десятилетиями, то едва тлея, то ярко вспыхивая. А с контролируемых Карантином небес в След Моргенахта в любую минуту могут посыпаться аннигиляционные бомбы или ударить лазерный залп – наверняка Карантин захочет отнять у врага Оружие Возмездия. Тогда и от артефактов, и от лагеря даже запаха не останется.

«Еще денек-другой – и золотой ключик наш», – уговаривал себя археолог, с тревогой вслушиваясь в гул канонады. Поначалу линия фронта быстро удалялась на восток. За день она могла скакнуть на сто километров, и, казалось, не сегодня-завтра Сияющий-В-Кущах будет взят штурмом. Теперь все переменилось: партизаны бегут, и каратели у них на плечах вот-вот докатятся к Следу.

Нанятые в столице шоферы пересилили свой страх перед охранниками-андроидами и потребовали добавки к жалованию. Они с первого дня войны вынашивали эту идею, но долго не решались пойти к Платону. И вот их час настал.

Четверо запыленных и пропавших потом мужиков, ломая в руках шапки, стояли перед Рассол ьниковым. Они боялись всего на свете: войны, Пяты Мамбуту, охранников, собственного начальства, Платона Рас-сольникова. Но больше всего они боялись продешевить.

– Мы хотим получить по сто тысяч кредитов каждый, – произнес самый старший, стараясь говорить твердо. – Это плата за опасность. Когда мы тронулись в путь, на Бочасте был мир… Иначе мы немедленно отправляемся домой, – подавившись воздухом, выдавил из себя он.

Остальные согласно закивали.

Поняв, что к чему, Йохан Чекмырь быстро допил свой кофе и испарился, сославшись на больной живот. Археолог отодвинул недоеденный омлет из яичного порошка и половинку бутерброда с плавленным сыром.

Потратив десятки миллионов на подготовку экспедиции, он зачем-то экономил на еде.

Сто тысяч кредитов… По здешним меркам это огромная сумма. В одночасье четыре бедняка могут разбогатеть, обеспечив жизнь свою и своих детей. По идее, Платон вообще ничего не должен был платить бочайцам – он уже сполна расплатился с их хозяином.

«Охрана не даст им уехать – сейчас грузовики принадлежат мне, – думал он, глядя на шоферов. – Они могут уйти пешком. Тогда за руль сядут железяки. Беглецов убьют или, в лучшем случае, мобилизуют в одну из армий. И этот грех будет на моей совести».

– Хорошо. Но у меня нет с собой столько наличных. Я напишу вам расписки. Чекмырь и Шестерня будут свидетелями. Деньги получите, как только вернемся в город, – произнес Платон. – Вы довольны?

На лицах шоферов читалось сомнение. Похоже, они рассчитывали сразу набить себе карманы пачками денег, и эти пухлые пачки согревали бы им душу в трудную минуту.

– У вас есть другое предложение? Вы не верите мне?

– Мы согласны, хозяин, – понурившись, сказал парламентер. – Ты еще ни разу нас не обманывал. И все четверо побрели к своей палатке.

«Сколько у меня. времени? – думал Платон, продолжая шарить вокруг лагеря. Здесь, в Следе, традиционные методы разведки срабатывали все реже. Показания приборов скакали как очумелые, картинка менялась ежесекундно. Тут был НЕПОРЯДОК с самим пространством. Оставалось рассчитывать на интуицию, а эта барышня капризная. – У меня есть только один выстрел. Господи, помоги мне попасть в „десятку“. – Археолог готов был молиться – если б знал, кому. – Не Мамбуту же мне просить. Я и так без спросу ковыряюсь в его Пяте».

Рассольников «выстрелил» – и попал. На следующий день он обнаружил последний артефакт из списка пузанчиков – «причудливо изогнутую линзу, на которую не стоит глядеть». Бочайцы называют ее «Оком Мамбуту». Линза словно в издевку лежала в трех шагах от палатки Платона, покоясь на дне ямы под слоем потрескавшейся от жары глины. В сезон дождей грязевой поток притащил сюда Око Мамбуту.

У интроскопа случилось короткое просветление, и археолог, не веря своему счастью, стал для проверки зондировать грунт под ногами. И поди ж ты – наткнулся…